Перевод с украинского Ек. Ю. Лебедевой1.
В. М. Базилевич (1892–1942).Обширная литература о декабристах, как более ранняя, так и юбилейная, содержит немало трудов, посвященных отдельным декабристам.
Не только признанные лидеры движения отмечены в литературе монографиями и статьями, но и о декабристах второстепенных, малозаметных очень часто найдется несколько работ, посвященных им.
И потому удивительно, что, кроме доклада профессора Киевского университета П. В. Голубовского, прочитанного им в 1904 году в Историческом обществе Нестора Летописца, да еще небольших статей в словарях, нет работ о декабристе Юшневском2.
Юшневский, генерал-интендант 2-й армии, ближайший друг и сподвижник Пестеля, директор Южного общества, осужденный по первому разряду, — и по своему служебному положению, и по значимости среди членов тайных обществ мог бы давно привлечь к себе внимание декабристоведов. Но этого до сих пор не произошло, и моя работа — это первая попытка, очевидно, далеко не полная3.
Наиболее важным источником для биографии Юшневского являются его письма. Они сохранились в семейном архиве Юшневских, откуда их извлек проф. П. В. Голубовский, издавший целиком или в отрывках ряд писем декабриста из Сибири. К этой публикации тесно примыкают два неизданных письма декабриста из [деревни] Малой Разводной в Сибири (от 27 сентября 1843 г. и от 10 января 1844 г.). Три более ранних, до 1825 года письма Юшневского изданы в сборнике «Бунт декабристов»4. В архиве М. Ф. Дубровина сохранились в копиях письма Юшневского из крепости к генералу Левашеву от 9, 11 и 18 января 1826 г.5.В тесной связи с письмами декабриста стоят письма его жены Марии Казимировны, поскольку она часто писала их из Сибири со слов и по указаниям мужа. Довольно много писем М. К. к С. П. Юшневскому также издал П. В. Голубовский. Несколько ее писем напечатано в недавнее время в разных изданиях6.
Некоторые моменты деятельности Юшневского в тайном обществе освещает, хотя и однобоко, «Донесение Следственной Комиссии» и некоторые другие материалы. Большое значение имеет и неизданное следственное дело Юшневского7. Много данных разбросано по делам других декабристов, частично изданных Российским Центрархивом, особенно в делах П. Пестеля и С. Муравьева-Апостола8.
Некоторые данные о Юшневском в Сибири из архива «III Отделения С.Е.В. Канцелярии» из Иркутского губернского архивного бюро и др. приводит в своих работах С. Я. Штрайхa9. Очерк дел Иркутского архивного бюро о декабристах, и среди них о Юшневском, опубликовал Б. Г. Кубалов10.
Желание автора воспользоваться архивными материалами из Каменца-Подольского пока не осуществилось, поскольку необходимые для работы архивные фонды еще не разобраны11.
Данные из писем Юшневского и его супруги, а также официальных материалов дополняются упоминаниями о них у других декабристов и других людей, знавших их. Эти мемуары и письма касаются в основном сибирского периода жизни Юшневского. Таковы, например, воспоминания Басаргина12 Беляева13, братьев Бестужевых14, кн. С. Волконского15, Горбачевского16, Лорера17, барона Розена18, Якушкина19. Особняком стоят записки гр. Киселева20, а также воспоминания ученика Юшневского в Сибири, Белоголового21.
А. П. Юшневский, между 1813 и 1826 гг.Что касается портретов А. П. Юшневского, то их известно четыре: два бесспорных, а про два можно догадываться. На первом Юшневский в мундире, стало быть, он относится ко времени до 1825 г.22. Другой, кажется, работы Николая Бестужева, запечатлел черты декабриста, когда он находился в Петровском заводе, то есть 1830–1838 гг.23. Третий, рисунок карандашом из бумаг А. А. Ивановского, изображает Юшневского во время следствия, но кто именно из братьев-декабристов представлен на рисунке, Алексей или Семен, трудно установить точно. Можно только предполагать, что изображен Алексей Петрович, а не его брат, малозаметный участник тайного общества24. Четвертый портрет, известный по фотографической репродукции миниатюры, представляет, по рассказу родственников, А.П. Юшневского в детстве. Он хранится вместе с двумя фотографиями с миниатюр с портретами родителей Юшневского в Тульчинском окружном музее. Судьба оригиналов этих миниатюр неизвестна; как сказали их владельцы, они были на выставке памяти декабристов в Тульчине в 1925 г. Кроме фотографий с миниатюр в Тульчинском музее хранится акварельный портрет супруги декабриста Марии Казимировны. Когда автор собирал материалы для своей работы, к нему весьма благосклонно отнеслись администрации Российского Центрархива, Библиотеки и Пушкинского дома Всесоюзной академии наук и Тульчинского окружного краеведческого музея, за что он выражает им свою благодарность.
I
А. П. Юшневский до 1825 г.
Род Юшневских происходит из Галиции. Когда они появились в России — источники не указывают.
Отец декабриста, Петр Христофорович, как видно из его формуляра о службе, родился в 1758 г. Когда ему было семнадцать лет, он поступил в лейб-гвардии Преображенский полк, где пробыл восемь лет, а затем вышел в отставку с чином армии капитана (1783 г.). Три года Петр Христофорович жил как неслужащий дворянин, а затем, в 1786 г., поступил в Петербургскую портовую таможню «для познания таможенных дел». Вся дальнейшая служба П. Х. проходила в таможенном ведомстве. В 1794 г. его назначили «в новоприобретенный от Польши край» главным надзирателем Волочиской таможни, в 1798 г. – в Могилевскую пограничную таможню директором, в том же году — таможенным инспектором Подолии. В 1811 г. П. Х. назначен на должность начальника Дубоссарского таможенного округа, на этом посту он находился до конца своих дней (1823 г.).
Эти и последующий портреты единственный раз
опубликованы в статье В. БазилевичаСкупые на подробности строки служебного формуляра отмечают успешное участие П. Х. в борьбе с моровым поветрием в Подолии (1798 г.), борьбу с контрабандой и выполнение секретных политических правительственных поручений – одним словом, изображают его как честного и деятельного службиста.
Другие материалы, в частности письма П. Х. и письма к нему изображают П. Х. Юшневского как человека с большими денежными средствами и широким кругом вельможных знакомых. Сенатор Посников задолжал ему 100 000 руб., граф Самойлов, владелец Смелы, Давыдовы, владельцы Каменки, Тутолмин и другие соседи – его должники, причем давние должники, которые раз за разом просят его или дать льготу, или рассрочить платежи.
Поэтому неудивительно, что П. Х. приобрел земельную собственность. В 1811 г. он купил у графини А. А. Миних село Хрустовая в Подолии недалеко от места своей службы25. Вскоре ему перешла от Давыдовых, сначала на условиях аренды, а потом и во владение, как выплата за долг, с. Тимашевка в Чигиринском повете на Киевщине, в 5 верстах от Каменки26.
Петр Христофорович был женат на Наталье Ивановне Матвеевой и от этого брака имел трех сыновей. Старший из них, Алексей Петрович, родился 12 марта 1786 г., второй, Семен — 1 февраля 1800 г., и последний, младший, Владимир — в 1807 г.
Источники не сохранили данных о детских годах будущего директора Южного общества. Известно лишь, что в отцовском доме он освоил первые навыки чтения и письма, арифметики и Закона Божьего и подготовился в «вольный Благородный Пансион» при Московском университете.
В каком году А. П. поступил в пансион — неизвестно. Но известно, что годы, когда он учился там, совпали с расцветом этого знаменитого в истории просвещения заведения, где под руководством опытных педагогов воспитывалось немало выдающихся деятелей, в том числе несколько декабристов. Всем им пансион дал разностороннее подготовительное образование. Помимо Закона Божьего и логики, ученики проходили курс математики, физики, естествознания, географии, истории, статистики, права естественного и римского, законоведения, учили русский и иностранные языки. Немало внимания уделяли рисованию, музыке, фехтованию, верховой езде, танцам, военному делу.
Преподавание велось по возможности живо и увлекательно. Например, «русское практическое законоискусство» слушатели проходили наглядно, изучая оригиналы судебных дел и присутствуя на судебных заседаниях; чтобы изучить русский язык, кроме чтения, проводили литературные беседы, представления, диспуты, издавали школьный журнал «Утренняя Заря» и т.д. В 1799 году, когда Юшневский был в старших классах, при пансионе было основано Литературное общество, и первым главой его был В. А. Жуковский, а членами было немало будущих выдающихся деятелей литературы. Его собрания регулировались подробными «Законами Собрания Воспитанников Университетского Благородного Пансиона», которые разработали сами ученики; они учили организации, самостоятельности, уважению к чужим взглядам. Пансион давал достаточную подготовку для перехода в университет. Ученики старших классов посещали лекции в университете, а потом и переходили туда после экзаменов.
Давая своим воспитанникам образование, пансион много внимания уделял и воспитанию учеников. «Цель истинного воспитания есть та, чтобы младые отрасли человечества, возрастая в цветущем здравии и силах телесных, получали необходимое просвещение и приобретали навыки к добродетели, дабы, достигши зрелости, принесть отечеству, родителям и себе драгоценные плоды правды, честности, благотворений и необъемлемого счастия», — так обозначались задачи воспитания в «Общих правилах… взрослому воспитаннику… Пансиона для всегдашнего памятования».
Воспитание в пансионе основывалось не на телесных наказаниях, которые были там отменены, а на чувстве самоуважения воспитанников. Всех их распределяли по старшинству, в зависимости от успехов и поведения. Этого старшинства придерживались и в комнатах пансиона, и в классах, и даже в школьных забавах. При этом еще использовался своеобразный педагогический метод — ученикам было дано право самооценки, и они каждый год выбирали первых учеников за их успехи и поведение, а также «директоров и секретарей детских забав».
Отличая учеников, которые показывали успехи в науках, педагоги сурово обходились с теми, которые не были успешны. «Леность, невежливость, неряшество, упрямство, вспыльчивость, позднее возвращение после праздника из отпуска, все это подвергало наказанию. Прослушать выговор, …пройти к обеду или ужину ниже своей пары, лишиться лакомого пирожного или полдника, постоять в углу, не получить увольнения на следующее воскресение к родным, на два, три праздника остаться в Пансионе, наконец, попасть за ослиный стол — вот все наказания виноватого»27.
В такой учебной и воспитательной атмосфере юношеские годы Юшневского. Наши источники про них молчат. Только по некоторым указаниями и поздним воспоминаниям мы предполагаем, что Юшневский учился с восторгом в пансионе и в университете и много читал. Эта любовь к книгам проявлялась у Юшневского и впоследствии, а особенно развилась в годы ссылки. По-видимому, в пансионе было положено начало и музыкальному образованию Юшневского.
Портрет работы Н. Бестужева,
1830-е годыЕго старания в науках были оценены по заслугам, и на публичном экзамене 30 июня 1800 года он получил серебряную медаль. Такие медали выдавались воспитанникам только за «отличные успехи в звании студентов». Кроме пансионских занятий и университетских лекций на Юшневского влияло и окружение товарищей, среди них было немало юношей, впоследствии ставших известными писателями. Среди них назовем В. А. Жуковского, Н. И. Гнедича, с которым в особенности приятельствовал Юшневский, декабриста М. А. Фонвизина и еще нескольких будущих членов тайных обществ.
Безусловно, годы обучения в Москве не прошли для Юшневского даром, и науку университетского начальства, которое стремилось к «образованию истинных и полезных сынов отечества», он усвоил хорошо, хотя и в направлении, нежелательном для государства./p>
И все же, несмотря на желание и ревность к университетским трудам, Юшневский не закончил курс университета. Правда, «Формулярный список о службе…» Юшневского сообщает, что он окончил курс наук в Московском университете, но сам на допросе сообщал: «Воспитывался в Императорском Московском Университете. Вышел из оного по воле моих родителей во второй половине 1801 года»28.
Возможно, по их желанию Юшневский покинул Москву и отправился в Подолию. Здесь он 25 ноября 1801 г. вступил «для познания дел» в канцелярию Подольского гражданского губернатора, «где по пограничным сношениям сей губернии занимаем был иностранною перепискою, зная французский, немецкий и польский языки». Этот день надолго сохранился в памяти Юшневского, и через двадцать пять лет на допросе он, хотя не хотел называть многие даты и имена, точно обозначил 25 сентября 1801 г. как день, когда она начал службу.
Преждевременно покинув университет и рано начав свою служебную карьеру, Юшневский тем не менее не прекратил дальнейшее образование: со службой в канцелярии он совмещал самообразование. «Обучался я в означенном заведении (университете) языкам: русскому, французскому и немецкому, чистой математике, физике, истории, географии и статистике. Взятый оттуда преждевременно, старался я довершить неоконченное, занимавшись потом сам изучением предметов, здесь поименованных», — показал Юшневский на допросе.
В том же самом показании Юшневского есть и еще одно любопытное указание, касающееся его образования в тот период, а также развития у него «вольнолюбивых мечтаний». Когда его спросили, когда и под чьим влиянием проникли в него «вольнодумческие и либеральные мысли», Юшневский дал ответ: «Человек, который в юношестве моем, когда мне было не более 18 лет, дал молодому моему уму пагубное направление, давно уже не существует. Родом он был италиянец, находился в Российской, сперва военной, а потом гражданской службе. Лет ему было тогда, сколько упомню, под пятьдесят… Он-то беседами своими возбудил в легкомысленном юноше любопытство к чтению сочинений, в которых более или менее скрывались семена пагубного вольномыслия и которые или давал он мне читать, или сказывал о их содержании, дабы я старался доставать их впоследствии».
Этот итальянец, как сказал декабрист, служил в пограничном карантине в Могилеве на Днестре, где проживала в то время семья Юшневских. Вспоминая об этом на допросе, Юшневский однако указал, что взгляды итальянца «не образовали… (у него) никакого определенного понятия, не внушили расположения к какой-либо цели»29.
Возможно, что с помощью итальянца Юшневский ознакомился с рядом произведений французской литературы середины XVIII в. Итак, три с чем-то года, которые Юшневский прожил в Подолии, не прошли зря для его образования и оказали влияние на дальнейшую его деятельность.
В январе 1805 г. он был зачислен в Коллегию иностранных дел, и 18-летним юношей прибыл в Петербург. В этой коллегии как «актуариус», а потом, с 1807 г. как переводчик он прослужил несколько лет.
Служба в Коллегии не слишком отягощала Юшневского. Он имел возможность предаваться и своим собственным интересам. Литература, музыка, театр больше всего привлекали Юшневского. Он вошел в круг просвещенной столичной молодежи и обновил несколько давних, еще университетских знакомств. Среди них особенно выделяются его приятельские отношения с Н. И. Гнедичем и с кружком близких ему литераторов. 30.
Владимирская церковь в Придворных
слободах (С.-Петербург), в которой был
крещен А. Юшневский. Среди петербургских знакомых Юшневского был и Жихарев, известный мемуарист. Благодаря этому нам известно несколько мелких, но характерных упоминаний им декабриста. Жихарев, резкий и откровенный в своих записках, относится к Юшневскому сочувственно с примесью едва заметной дружеской иронии. Он называет Юшневского «сметливым», «малым умным и чудаком преестественным» и так далее. На страницах «Записок» мы встречаем Юшневского, когда он то спорит с Гнедичем о значении театра, то ведет живую беседу с Жихаревым, и эту беседу Юшневский потом перечитывает в его дневнике и дописывает «с подлинным верно», то шутит с приятелями. Юшневский выступает как заинтересованный собеседник, готовый и серьезно поспорить, и весело посмеяться31.
Так в Петербурге прошло четыре года службы Юшневского.
Русско-турецкая война, начавшаяся в 1806 г., была для Юшневского новым этапом службы. В декабре 1808 года его прикомандировали к председательствующему в Диванах Молдавии и Валахии, и он отправился на юг. Уже в апреле 1809 г. Юшневский был назначен на должность штатного переводчика, а в 1811 г. – секретарем. Когда в мае 1812 г. закончилась война с турками и Россия присоединила Бессарабию, Юшневский назначается секретарем Областного начальника Бессарабии. Но в ноябре 1814 г. он вышел в отставку, а в феврале 1816 г. вновь вернулся на службу и был назначен состоять при Главнокомандующем 2-й армии по дипломатической части. На этой должности Юшневский выполнил ряд специальных поручений, а кроме того, составил докладную записку о болгарах в Бессарабии, которые хотели организовать отдельное войско по образцу донских казаков. Вскоре, в июне32 1816 г., Юшневский перешел на должность члена и управляющего канцелярией Временного комитета для образования разных частей управления Бессарабии. А когда главнокомандующим 2-й армии был назначен П. Х. Витгенштейн, близкий приятель П. Х. Юшневского, это склонило А. П. вернуться в службу по дипломатической части при главнокомандующем, как того хотел и его отец.
Через два года, когда непорядки по провиантской части 2-й армии особенно усилились, и когда выяснилось, что назначенный, чтобы улучшить ее состояние, на должность генерал-интенданта Журавский33 был, как заметил Витгенштейн, «на руку нечист», генерал-интендантом назначили (12 декабря 1819 г.) А. П. Юшневского, который к этому времени уже заслужил славу деятельного и честного человека.
Но и при нем интендантские дела не пошли лучше, из-за «частию злоупотреблений чиновников… частию… от того, что армия не получала благовременно от министерства финансов назначенных сумм, а потому при медленности уплат, подрядчики возвышали цены»34.
Так что причина непорядка была не в личности интенданта, а в общем положении дел. Это метко подчеркнул П. Д. Киселев в письме к Юшневскому от 31 января 1822 года. В нем он указал, что большие беспорядки по провиантской части повлекли за собой справедливые нарекания со всех сторон на интендантов и их начальника и что эти нарекания вынудили главнокомандующего обратить на них самое серьезное внимание и принять меры для того, чтобы устранить их.
Подчеркивая это как начальник штаба, Киселев в своем письме как частный человек выражает свое уважение к Юшневскому и его прекрасным личным качествам35.
На посту генерал-интенданта 2-й армии Юшневский оставался до конца своей службы.
Повышение его в чин 4-го класса «действительного статского советника» (3 июля 1823 г.) стало последним этапом его служебной деятельности.
М. К. Юшневская,
портрет работы Н. Бестужева,
1830-е годы. В годы службы в Бессарабии Юшневский вступил в брак с Марией Казимировной Кругликовской36, в первом браке Анастасьевой (р. 1790). Увлекшись Юшневским, она получила развод от своего первого мужа и прочно связала свою судьбу с судьбой декабриста. Дату их брака — 1811 год — можно установить на основе косвенных данных37. Вместе с Марией Казимировной в семью Юшневских вошла ее дочь от первого брака — София, которая потом была замужем за художником-портретистом Христианом Рейхелем, а во втором браке за Орловым.
Среди бумаг Юшневского сохранились и другие материалы, которые характеризуют его отношения с братьями до 1825 г. Оба его брата, как и А. П., воспитывались в Москве в «Благородном университетском пансионе». Алексей Петрович, хотя у него было много служебных дел, следил за их учебой, давал свои советы и напутствовал. «Желаю, чтобы успехи твои соответствовали искреннему желанию моему видеть в тебе наконец образованного человека, добродетельного гражданина…» – пишет, например, А. П. своему брату Семену в 1817 г. В другом письме 1820 г. А. П. сообщает ему, в ответ на мысль М. А. Фонвизина, что Семен Петрович увлекся философией XVIII в., которую он усвоил от своего старшего брата. «Я не знаю, как зовут те правила, которые я тебе внушить старался; ежели их называют философией 18 века, тогда должно будет заключить, что имя сие дается правилам честности, бескорыстия, любви к своим собратьям, привязанности к тому обществу, в котором мы родились. Следовательно, мы с тобой не должны стыдиться таких правил, какое бы название им ни давали».
А. П. радовался успехам брата Семена и печалился о молчании самого младшего брата – Владимира. В своих письмах он не раз побуждал его к дальнейшим успехам. «Подвизайся, любезный друг, – писал он Семену, – а я постараюсь приготовить тебе местечко поближе ко мне». «Если начнет успевать с сего возраста, то до двадцати лет будет профессором чего захочет», – пишет он тому же брату о Владимире./p>
Понемногу А. П. вводил своего среднего брата в круг близких ему передовых людей. Он познакомил его с М. А. Фонвизиным, П. В. Аврамовым, В. М. Бакуниным, К. А. Охотниковым, членами «Союза благоденствия», наставляя брата, что «знакомство с такими людьми на целый век тебе пригодится». Алексей Петрович дал брату совет воспользоваться пребыванием в Москве ген. П. Д. Киселева и отрекомендоваться ему, этому «человеку отличных правил и достоинств, которого я люблю и почитаю»38
Кроме братьев, А. П. Юшневский воспитывал за свой счет Михаила Соболевского и поддерживал Иосифа Ринковича39, который учился в Московском благородном пансионе. А. П. всегда интересовался их успехами и поведением.
Таковы данные о службе и семейной жизни А. П. Юшневского до восстаний 1825 года. Теперь мы остановимся на его общественной деятельности, на участии в тайных обществах декабристов.
II
А. П. Юшневский в тайных обществах (1819–1825 гг.)
Начало XIX столетия, особенно период после Наполеоновских войн, ознаменовался в России созданием тайных обществ, которые ставили своей задачей перестроить государство на новых началах.
Наиболее значительным среди них был «Союз Спасения или Истинных и Верных сынов Отечества», преобразованный в 1817 г. в «Союз Благоденствия». Центром Союза были Петербург и Москва, но помимо столиц были еще и провинциальные управы, и среди них — управа в Тульчине.
Тульчин — местечко в Подолии, присоединенное по второму разделу Польши (1793 г.), жило еще по своим прежним порядкам. Оно принадлежало графам Потоцким, и жители его держали земли по чиншевому праву40. В центре местечка высился роскошный дворец Потоцких, который построил в 1782 г. французский архитектор Лакруа, вокруг него — обширный парк с прудами и беседками. Далее, за границами магнатской усадьбы, по холмам разбросаны домики жителей — в основной массе евреев, а также мелкой шляхты. Над местечком возвышался высокий костел, построенный в 1817 г. (потом, в 1830-х гг. он был переделан в православную церковь), сохранились руины доминиканского монастыря, а тульчинские ярмарки собирали дважды в год окрестную шляхту, крестьян и купцов.
Когда Тульчин был присоединен к России, в нем находилась штаб-квартира армии. Позже, после заграничного похода 1813–15 гг., Тульчин был назначен местом главной квартиры 2-й армии. Таким образом, в конце XVIII в. в нем, в добавление к прежним, появился новый, российский армейский элемент.
Тульчин. Дворец Потоцких. Второй армией, когда в Тульчин прибыл ее штаб, командовал участник дворцового переворота 1801 г. и наполеоновских войн генерал Л. Л. Беннигсен, а затем, с 1816 года — другой боевой генерал, П. Х. Витгенштейн, который тогда уже потерял интерес к военной службе и много времени отдавал сельскому хозяйству в своем обширном имении Каменка недалеко от Тульчина.
Настоящим главой армии был начальник штаба ген. П. Д. Киселев, впоследствии — выдающийся деятель по крестьянскому вопросу и «министр государственных имуществ».
Среди чинов штаба было немало просвещенных людей, которые скучали в Тульчине с его однообразной жизнью, и вместе с офицерами соседних полков, которые приезжали по служебным надобностям, они составляли свое отдельное военное общество.
«Направление этого общества41 », — отмечает его участник Н. В. Басаргин, — «было более серьезное, чем светское или беззаботно-веселое. Не избегая развлечений, столь естественных в летах юности, каждый старался употребить свободное от службы время на умственное и нравственное свое образование. Лучшим развлечением для нас были вечера, когда мы собирались вместе и отдавали друг другу отчет в том, что делали, читали, думали. Тут обыкновенно толковали о современных событиях и вопросах. Часто рассуждали об отвлеченных предметах и вообще делили между собою свои сведения и свои мысли»42.
Кроме этих общих и свободных собраний, в Тульчине собирался тесный круг членов Союза Благоденствия, во главе которого стояли Бурцов и Пестель. Первыми членами, вступившими в него в 1819 г., были: свитский подполковник Комаров, врач Вольф, полковник Кальм, полковник Краснокутский, Аврамов, Ивашев, Непенин, Хотяинцев. Во второй половине 1819 г. к ним присоединился и Юшневский. Он в это время переехал на постоянное жительство в Тульчин и искал передовых знакомств; его приняли в общество, как он показывает, Бурцев и Комаров. Немного позже к Тульчинской управе присоединились братья Крюковы, кн. Барятинский, Н. Басаргин, кн. С. Волконский и В. Л. Давыдов43.
«Мы часто собирались вместе, — вспоминал Н. Басаргин, — рассуждали, спорили, толковали, передавали друг другу свои задушевные помыслы, желания; сообщали все, что могло интересовать общее дело, и натурально нередко очень свободно, скажу более, неумеренно говорили о правительстве. Предложениям, теориям не было конца. Разумеется, в этих собраниях первенствовал Пестель. Его светлый логический ум управлял нашими прениями и нередко соглашал разногласия. Даже и в таких беседах, где участвовали посторонние, т. е. не принадлежавшие к обществу, разговор более всего обращен был на предметы серьезные, более или менее относящиеся к тому, что занимало нас»44.
Тульчин. Малый дворец Потоцких,
где располагался Главный штаб 2 армии Такие собрания очень часто происходили у Юшневского и у Пестеля…45.
Период с 1818 по 1821 г. был в европейской истории периодом различных противоречий. С одной стороны «Священный союз» с особой энергией проводил контрреволюционную программу, с другой — усиливалось революционно-националистическое движение в разных странах Европы. Восстание Риего в Испании, движение в Италии, выступление Александра Ипсиланти с его призывами к грекам, военный заговор во Франции — все это притягивало внимание европейской мысли, а затем и российских, в частности, тульчинских политиков. Члены тайных обществ с интересом и вниманием следили за столкновениями в Европе, радовались успехам либералов и карбонариев. Несколько тревожили их слухи о том, что будто бы есть намерение послать на помощь Австрии стотысячное российское войско, но они не оправдались, и декабристам не пришлось в составе российской армии поддерживать реакционные притязания Меттерниховой Австрии.
На фоне ярких и бурных событий европейской жизни деятельность Союза Благоденствия проходила вяло и однообразно, ограничиваясь вольнолюбивыми мечтами, разговорами и обменом мыслями. Это не удовлетворяло многих членов. Среди них появилась мысль или закрыть общество, или усилить его работу. Кроме того, среди тульчинских членов Общества под влиянием Пестеля возникло желание активной деятельности. К концу 1820 года назрела мысль о съезде членов Союза и о том, чтобы переформировать его. В связи с этим в Тульчин прибыл Якушкин, и на совещании у Пестеля с участием Юшневского было решено послать делегацию на съезд с целью реорганизации Союза. Делегатами наметили Бурцова, Комарова, Охотникова и кн. Волконского. Они получили наказы принять меры к тому, чтобы усилить деятельность общества.
И действительно, на съезде вначале обсуждали дела именно в таком направлении. Но резкие разногласия между радикальными и умеренными членами Союза, слухи о том, что власть знает и о Союзе, и о съезде – все это привело к тому, что Союз Благоденствия объявили закрытым. Одни члены честно этому поверили, другие полагали, что закрытие Союза — удобный случай, чтобы избавиться от малоактивных членов и тех, кто колеблется, и чтобы создать вместо него новое тайное общество с революционными задачами и статусом.
Первыми вернулись со съезда в Тульчин Комаров и Волконский. Они привезли известие, что общество распущено. Такое неожиданное известие привело к живому его обсуждению среди разных групп тульчинского общества еще до общих собраний по этому поводу. Большинство из них, как говорил Пестель, склонялось к тому, чтобы не признавать постановления о закрытии Союза. Кроме того, Юшневский сказал Пестелю перед общим собранием Тульчинской думы, что «он намерен в оной представить обо всех опасностях и трудностях предприятия, дабы испытать членов»…
И в самом деле, когда на собрании думы Бурцев огласил постановление о закрытии общества и вместе с Комаровым покинул собрание, то Юшневский, как сообщил на допросе Пестель, «проговорил свою речь, которая не только никого не удалила от Союза, но напротив того самолюбие каждого подстрекнула, и полковник Аврамов первой сказал, что ежели все члены оставят союз, то он будет его считать сохраненным в себе одном. После его все члены объявили намерение остаться в союзе, и тут было замечено, что московская чрезвычайная дума имела поручение преобразовать Союз и потому преступила границы своей власти, объявляя Союз уничтоженным. А потому Тульчинская дума признает Союз существующим с прежнею целью и в прежнем значении. То и другое было подтверждено, и притом сделаны некоторые перемены в образовании Союза».
Присутствовавшие46 получили название бояр и выбрали директорами Юшневского и Пестеля47.
В конце первого заседания было объявлено, что деятельность общества в настоящее время приостанавливается и ограничивается только принятием новых членов. Это дало время отойти от общества тем, кто колебался, и прочнее связаться с ним всем тем, кто в нем оставался. Таким образом, «между официальным зарождением Общества и началом его деятельности протек небольшой подготовительный период»48.
Дом Юшневских в Хрустовой. На контрактовой ярмарке в Киеве, в январе 1822 г., состоялся первый съезд наиболее видных деятелей Южного общества. Здесь были: Пестель, Юшневский, В. Давыдов, С. Волконский и С. Муравьев-Апостол.
Участники заседания утвердили («избрали», как сообщили кн. Волконский и Муравьев) директорами Пестеля и Юшневского, обсудили ряд вопросов организационного порядка и занялись предварительным рассмотрением некоторых положений «Русской правды» Пестеля.
Начиная с этого времени, Юшневский участвовал в известных съездах декабристов во время киевских контрактов 1823, 1824 и 1825 годов.
На них Юшневский обычно выступал как верный единомышленник Пестеля, поддерживая и защищая его предложения. Так было, например, в вопросах об установлении республиканского правления, уничтожении всей царской семьи, в вопросе о непрямых выборах, которые отстаивал Пестель, и в ряде других. Юшневский, как и Пестель, придавал большое значение сношениям с польским тайным обществом. Поэтому, когда на контрактах 1824 г. М. Бестужев-Рюмин подал докладную записку о переговорах с поляками, то Юшневский, хотя у него с Бестужевым были напряженные отношения, обнял Бестужева и «благодарил от имени общества за соревнование его успешное в сношениях с польским обществом». Вместе с Пестелем Юшневский протестовал против проекта Муравьева и Бестужева начать восстание во время царского смотра войск 3-го корпуса, расквартированного на Волыни и на Киевщине, весной 1825 года. Юшневский вместе с Пестелем ездил в Васильков в начале 1825 г., где Пестель уговаривал Муравьева, чтобы тот изменил свое решение. На контрактовых заседаниях 1824 г. Юшневский замещал Пестеля как председателя, поскольку он уехал раньше, чем закончился съезд.
Кроме участия в киевских заседаниях, Юшневский принимал участие в заседаниях Тульчинской управы. И здесь он также обычно был согласен с Пестелем и его взглядами. Участвуя в собраниях членов Южного общества, будучи одним из его руководителей, Юшневский при этом никого не принимал в члены общества. Но он следил за приемом новых членов, высказывая свои соображения о них. Также, когда в августе 1825 г. начальник военных поселений Херсонщины и Екатеринославщины генерал Витт пожелал вступить в Южное общество, а Пестель это известие принял «с восторгом», Юшневский, догадываясь, что желание Витта «притворно», заявил, что его «принимать ненадобно и должно всячески остерегаться». Таким образом, «граф Витт остался непринятым в общество».
Поскольку Юшневский хорошо знал «отечественный язык», Пестель приглашал его «для исправления слога» в своей «Русской правде». И действительно, в рукописи Пестеля можно найти ряд редакционных поправок, которые выполнены рукой Юшневского49/ Но «за недосугами по должности» Юшневский смог просмотреть только часть труда Пестеля. «Так как Пестель неоднократно требовал возвращения сих бумаг [«Русской правды»], то я наконец отдал оные, прочитав, помнится, одну тетрадь, содержащую введение и сделав в оной некоторые поправки в слоге», – отмечал Юшневский на допросе 1 апреля 1826 г.
Вообще труды по службе на хлопотной и ответственной должности генерал-интенданта нередко отрывали Юшневского от тайного общества и вызывали неудовольствие Пестеля. В конце концов, в связи с тем, что Юшневский «мало занимался делами» общества, у Пестеля возникла мысль заменить А. П. в составе директории кн. Барятинским или кн. Трубецким.
Дом Юшневских в Хрустовой. Пестелево недовольство Юшневским особенно ярко проявилось в его показании на допросе, когда он отметил, что Юшневский «все время своего бытия в Союзе в совершенном находился бездействии, ни единого члена сам не приобрел и ничего для общества никогда не сделал. Из всего поведения его было видно, что он сам не рад был, что в обществе находился». Однако тут вместе с настоящим недовольством вялостью Юшневского, о чем Пестель и раньше говорил некоторым декабристам, можно увидеть желание как-то облегчить его участь.
Следует отметить, что мысль отказаться от руководства обществом была и у самого Юшневского, поскольку он говорил на допросе о своем желании покинуть пост директора и заменить себя В. Давыдовым. Независимо от показаний на допросе, которые, возможно, подсказало чувство самосохранения, следует принять во внимание, что некоторые его товарищи видели, что Юшневский охладел к обществу и особенно то, что он был недоволен политикой Пестеля перед декабрьскими событиями 1825 г. Так, например, Бобрищев-Пушкин отмечает, что Юшневский уверял его, что «полковник Пестель обольщает всех, представляя достаточность сил и непременность долженствующего наступить действия».
Итак, мы видим, что воспитание и общественное окружение подготовили и привели Юшневского в «Союз Благоденствия». Время, которое Юшневский провел в составе его членов, укрепило его намерение переделать государство на новых основаниях. Поэтому он так упорно возражал против закрытия Союза и был одним из основателей «Южного общества».
Преданность Юшневского обществу, его образованность, порядочность, честность, природный ум, наконец, видное служебное положение сделали Алексея Петровича одним из директоров Южного общества. Но целиком отдаться Обществу Юшневский не мог, его всегда отрывали служебные дела, к которым он относился с большим вниманием. Кроме того, с течением времени его спокойный разум осторожного политика пришел к выводу, что время для революционного выступления еще не наступило, в противоположность тому, что предполагали другие челны Общества. Отсюда его определенная холодность к делам Общества и к руководителям-энтузиастам близкого восстания.
Но эта холодность к Обществу и к политике его руководителей не отдалили Юшневского от Общества, как некоторых других членов. Чувство гражданского долга удержало Алексея Петровича и в составе членов, и на ответственном посту директора, где и застали его незабываемые события 1825 года.
III
А. П. Юшневский перед следственной комиссией и в Шлиссельбурге (1825–1827 гг.)
Вторая половина 1825 г. ознаменовалась рядом доносов на членов тайных обществ, прежде всего «Южного общества». Эту череду доносов начал Шервуд в июле 1825 г., продолжили ген. Витт и помещик Бошняк, а закончил капитан Майборода доносом от 25 ноября.
Рис. из собр. Зубкова
одно из возможных
изображений Юшневского
авторство неизв.,
приписывается А. Пушкину. Первый донос Шервуда констатировал только существование заговора на юге и называл два имени его участников (Вадковский и Булгари), но к 18 ноября Шервуд уже имел возможность больше узнать о задачах и организации общества и назвать нескольких его членов, в том числе Пестеля и Юшневского.
Сообщения Витта и Бошняка давали власти новые данные об Обществе и о его участниках, но среди них не был назван Юшневский.
Зато в обширных рапортах капитана Аркадия Майбороды, где особенное внимание было уделено Пестелю как главе общества, не раз упоминался и Юшневский, как давний и видный его член. Интересно, что, рассказывая о «Русской правде», Майборода назвал ее авторами Юшневского и Пестеля, и на первое место поставил Юшневского, хотя, возможно, потому, что Юшневский был старше чином.
Следствием этих доносов был выезд генерала Чернышева из Таганрога в Тульчин, куда он и прибыл 11 декабря. В Тульчине Чернышев остановился у ген. Киселева. В центре его внимания был Пестель, а потом уже другие лица, названные в доносах. Главнокомандующего армией Витгенштейна не было в Тульчине – он был в своем имении Каменка, недалеко от Тульчина. Пока не вернулся Витгенштейн, Чернышев никому не сказал о том, зачем он приехал. А когда 12 декабря главнокомандующий приехал в Тульчин, то Чернышев сообщил ему о тех поручениях, что были на него возложены, и посоветовался с ним о том, как их выполнить. В частности, решено было вызвать Пестеля из штаб-квартиры Вятского полка, которым он командовал, в Тульчин и здесь его арестовать. Что касается Юшневского, то Витгенштейн взялся вызвать его на допрос. Дежурному генералу Байкову было поручено устроить обыск у Юшневского в то время, когда его будет допрашивать главнокомандующий.
Юшневский знал или догадывался, для чего приехал Чернышев, еще вечером 11 декабря. Это было возможно, поскольку он был близок к штабу. После, на допросе, Юшневский сказал, что вечером 11 декабря он получил записку от неизвестного с предупреждениями. Было ли это так или иначе, но несомненно, что Юшневский знал о мерах, принятых властью, и позаботился о том, чтобы к ним приготовиться.
Возможно, Юшневский уничтожил бумаги Южного общества. Кроме того, он оповестил кн. С. Г. Волконского и штаб-лекаря Ф. Б. Вольфа о доносе Майбороды и условился с ними притворяться на допросе, что они ничего не знают об Обществе.
Поэтому обыск у А. П. Юшневского и его брата Семена как в Тульчине, так и в Хрустовой не дал результатов. «В бумагах генерал-интенданта Юшневского, брата его чиновника 9-го класса и поручика Крюкова 1-го ничего достойного внимания не оказалось», — отмечал рапорт.
А в это время Юшневский, когда его допрашивал Чернышев в присутствии Витгенштейна и Киселева, категорично отрицал не только участие в тайном обществе, но и то, что знал что-либо о его существовании.
Так, на первый вопрос: «Давно ли вы известны о тайном обществе, к коему принадлежали вы, и какое именно принимали в оном участие?» — Юшневский дал ответ: «После 24-летней беспорочной службы, сколь не прискорбен таковой неожиданный вопрос, но долженствуя ответствовать, имею честь объяснить, что ни о каком тайном обществе не знаю, ни к какому не принадлежал и не принадлежу, следовательно, и участия никакого не принимаю». На второй вопрос: «Нет ли руки вашей писанных сочинений о преобразовании всего или части государства, или же не поправляли вы какие-либо статьи собственной рукой подобного сочинения и в чем оное состоит», Юшневский ответил: «Из предыдущего заключить можно, что и подобными сочинениями заниматься не могу, и таковых не сочинял и никаких не поправлял, и потому не знаю ни о каких»50.
Такого же содержания были ответы и на остальные вопросы. Эти ответы, написанные самим Юшневским, его твердой рукой, без зачеркиваний, совершенно не показывают колебаний их автора.
В это время, рассматривая бумаги Пестеля, Чернышев и Киселев сделали вывод, что Пестель, «занимаясь умозрительными положениями политической экономии, в особенности же имея у себя рассуждения и мнения о упадке торговли, финансов и кредита в России, показывает ум, стремящийся к преобразованию существующего порядка вещей».
Переписка Пестеля с родными, по мнению генералов, свидетельствует «о неверии и наклонности его к либерализму», а также «служит ясным доводом связи его Пестеля с генерал-интендантом Юшневским и князем Барятинским, кои Майбородою оговариваются в сообществе с ним…»51.
Показание А. Юшневского от 29 марта 1826 г.Допросы Пестеля, Бурцева, Аврамова и еще некоторых не дали желаемых результатов — все сказали, что ничего не знают. Один только Майборода слал свои доносы и Кальм, Канчиялов и Старосельский дали на допросе некоторые намеки, которые привлекли внимание комиссии.
Наконец было решено, ограничившись арестом Пестеля, Крюкова 2-го и Лорера, продолжать следствие дальше.
Что касается Юшневского, то к нему весьма благосклонно отнесся граф Витгнештейн; как выяснилось впоследствии, его старший сын, Лев Петрович, тоже участвовал в заговоре.
Витгенштейн хотел замять участие Юшневского, но дальнейшие его признания, а также свидетельства сотоварищей оказались таковы, что сделать это было невозможно52. Недаром Юшневский и его супруга сохранили о Витгенштейне наилучшие воспоминания.
Тем временем 23 декабря в Тульчине узнали о новой присяге Николаю Павловичу, а на другой день от фельдъегеря, который прибыл из столицы, и подробности о выступлении 14 декабря. Фельдъегерь привез приказ от военного министра Татищева доставить в Петербург «под верным присмотром» Пестеля, Лихачева53. Крюкова, Бобрищева-Пушкина и Юшневского и обязать явиться к военному министру Бурцева и Аврамова. 26 декабря Чернышев выехал из Тульчина в Петербург, а вместе с ним были отправлены на север и тульчинские заговорщики54.
Не сохранилось данных, в какой день прибыл в Петербург арестованный Юшневский. Из его дела не видно и то, когда был его первый допрос в столице. Вероятно, это было 5 или 6 января 1826 годав Петербург, а вместе с ним были отправлены на север и тульчинские заговорщики55.
Поездка под арестом, встречи в дороге с другими арестованными, переживания и мысли, нахлынувшие на Юшневского, наконец, допрос у генерала Левашева, где Юшневский увидел, что власти уже известно многое, — все это заставило его, как и многих других декабристов, изменить свои показания, признать участие [в обществе] и назвать ряд имен заговорщиков.
Признания Юшневского на втором56 допросе, видимо, написаны рукой ген. Левашева; в них есть исправления и вставки, главным образом, редакционного характера. Сам Юшневский подписался в конце не такой уверенной, как обычно, рукой.
Вот что сообщил А. П. Юшневский57:
Юшневский на следствии
рис. из собрания Ивановского.«В 1819 году узнал я от полковника Бурцова (Бистрома) о существовании тайного общества и им был принят членом оного. (Средоточие) Управление оного было в Петербурге. В 1820 году были члены управы г-да Никита Муравьев и Николай Тургенев. В Южном обществе (в) знал я членами кои доселе принадлежат оному обществу: Пестеля, Барятинского, Сергея Муравьева, Бестужева-Рюмина, К. Сер. Волконского, пол. Абрамова, Семен [sic!] Юшневского, маиор Лорера, квар. части поручик Абрамов, учеб. батал. в главной квартире Фохт, Матвея Муравиева, квар. части поручик Пушкин 1, Пушкин 2, Ва: Давыдова, драгу: полка полков. Раевского, маиор Поджио; двух Крюковых, Басаргин, Ивашев, ад. г. Витгенст:, докт. Волф, под. Леман, Вятс. полк: пол. Швейковской; пол: Враницкий, более теперь не упомню; но буде позволят мне изложить письменно о всем что знаю, то покажу тех о коих после припомню. В южной думе или управе были (членами я) начальниками я, Пестель и Сер. Муравьев. В числе членов, которые полагаю более Обществу не принадлежат Мих. Орлов, Мих. Фон-Визен, подп. Комаров, подп. Бурцов и многие другие о которых теперь не припомню. Намерение общества было ввести в государстве конституцию. Достигнуть оное полагали уверившись в военной силе. Общество имело сношение с таковым же польским (обществом), посредством Сер. Муравиева и Бестужева. Мне называли двух из членов польских, коих имени я не припомню, и которые были с Волконским в переговорах на последних киевских контрактах. Сверх сего я слыхал, что есть общество в корпусе Г. Ермолова, о котором сам он (зна) говорят знал. Кн. Волконский был с обществом сим в сношении, и передал Пестелю описание некоторых (о оном) подробностей.
Мне известно еще что есть Общество Соединенных Славян; но где оного средоточие (мне) не (известно) знаю. Полагаю однако же что в 1-й армии; в сношении с ним находится Сергей Муравьев и Пестель об оном знает.
Все, что показал выше и повод по коему взошел я в Общество, прошу мне позволить изложить в подробности на бумаге.
Надеюсь все припомнить и (дать) истинное и верное всему описание. Все что теперь припомнил по истине показал.
4-го класса Юшневский.
Генерал-адъютант Левашев»
После допроса была сделана пометка карандашом вверху листа: «Отправлен в крепость»./p>
Действительно, в «реестре высочайшим собственноручным Е.И.В. повелениям, последовавшим на имя ген.-ад. Александра Яковлевича Сукина», который был комендантом Петропавловской крепости, по № 61 отмечен приказ, отданный «по полудни на исходе 11 ч.» — «присылаемого Юшневского содержать под строжайшим арестом, дав писать, что хочет. С.-П. 7 января 1826»58.
Эта приписка не осталась без последствий, поскольку, кроме ответов на вопросы Комитета, Юшневский написал из крепости два письма к Николаю — 9 и 18 января 1826 г. и несколько писем к ген. В. Левашеву и своей супруге.
Перед первым письмом к царю был еще допрос Юшневского (8 вопросов), главным образом, о его воспитании. К сожалению, на нем нет даты и неясно, когда он происходил, до того, как Юшневского перевели в крепость, или после этого59.
В своих ответах Юшневский обозначил ход своего образования: он рассказа, что «воспитывался в Императорском Московском университете», но курса не закончил. «Особенных лекций в каких-либо предметах я ни у кого и нигде не слушал». Рассказав далее о влиянии на него итальянца, Юшневский сообщил, что вступил в общество, сочувствуя его целям («распространение просвещения, правосудия и благотворения»), а также желая расширить круг своих знакомых в Тульчине. В дальнейшем он хотел покинуть Общество, потому что оно его не удовлетворяло. Следом за ответами на вопросы Юшневский 9 января 1826 г. написал Николаю I письмо и в нем несколько дополнил свои первые показания. Он рассказал, как он вошел в 1819 г. в «Союз Благоденствия», «коего целью было стараться совокупными силами о распространении просвещения, промышленности и в особенности о искоренении мздоимства по судебным местам, поощряя и поддерживая людей, способных следовать единому внушению правды и бескорыстия», и как Союз был закрыт, а затем перешел к рассказу про начало «Южного общества». Вспомнив об известном заседании 1821 года, на котором было решено продолжать работу, а Пестель и Юшневский были избраны руководителями, Юшневский стремился всячески обозначить свою малую значимость в Обществе. Он говорил, что его избрали в руководство общества «не по обширности ума и способностей, но по летам и по значению моему в службе», что он был в обществе «лицо более мнимое, нежели действительное», что многих дел Общества он совсем не знал.
Стараясь оправдать себя, Юшневский на этом не остановился. Он указал ряд людей, которые играли вместо него деятельную роль в Обществе, и ссылался на начальство, которое может засвидетельствовать его хорошую репутацию.
«Само дело обнаружит, что Пестель, Сергей Муравьев и Василий Давыдов несравненно меня деятельнее, имеют познания в науках политических, между тем, как я оными совсем не занимался… и не имел иной репутации, как только человека, имеющего здравый рассудок, навык в делах службы Государевой, знающего несколько лучше других отечественный язык и руководствующегося в исполнении своей должности правилами прямодушия и бескорыстия, в чем и начальство мое удостоверить может…»
15 января состоялся новый допрос, который не удовлетворил Комитет, поскольку Юшневский, по мнению членов Комитета, давал ответы недостаточные и неискренние.
В ответ на это Юшневский написал 18 января новое письмо Николаю I и в нем оправдывался от обвинения в неискренности. В частности, Юшневский пишет, что если бы он был неискренен, то «утаил бы то, что ближе к моему сердцу, следовательно, брата моего родного, о котором, напротив того, объявил я не обинуясь».
Далее Юшневский клянется, что один только Пестель, «который большею частию действовал без моего ведома и совещания», «один может дать всему удовлетворительное объяснение».
После этого Юшневский называет себя «изобличенным преступником», «кающимся грешником» и т.д. и просит помиловать его ради его семьи.
«Не предавайте меня, всемилостивейший государь, суду, но соблаговолите сами произнести мне приговор, которого смиренно ожидать буду».
«Припадая к стопам» Николая I, Юшневский просил его дать ему возможность вместе с семьей оплакивать «в удалении от поприща света мои заблуждения и прегрешения».
В дальнейшем Юшневского вновь допросили 1 апреля, и кроме того его дважды, 29 марта и 26 апреля дали по одному дополнительному вопросу.
Признавшись в том, что он участвовал в Обществе, назвав ряд его членов, Юшневский раз за разом осторожно отвечает на наиболее скользкие вопросы, интересовавшие Комитет, например, о способах переворота или о цареубийстве. В них, уходя от прямого ответа, он не раз ссылается на свою слабую память — «я не редко забываю обстоятельства и часто до меня касающиеся, ежели чего не запишу». Только после ряда показаний свидетелей того или иного дела он соглашался с ними с разными оговорками и ссылаясь на свою скверную память.
Так, например, на вопрос «разделял ли он намерения Общества: а) начать возмутительные действия в 1826 г. и б) арестовать главную квартиру 2-й армии, когда вступит туда в караул Вятский полк», Юшневский “отозвался, что хотя и не имел об оных сведения: но «единогласное показание стольких лиц одного со мной общества рождают во мне недоверчивость к слабой моей памяти и заставляют думать, что я забываю действительно мне сказанное и потому, как принадлежащий к одному обществу, обе сии статьи должен отнести к общей с ними (членами) ответственности»”.
В вопросе о цареубийстве Юшевский твердо стоял на том, что в Обществе не было мысли упразднить престол, и что способ выполнить свои задачи Общество видело в том, чтобы увеличивать количество своих членов, особенно среди военных, в связи с другими обществами и т.д. Пестель же напротив утверждал, что Общество признавало не конституционную монархию, а республиканский строй и приняло «решительный республиканский способ действия», чтобы упразднить престол и уничтожить царскую семью.
Шлиссельбург, секретный дом
фото нач. XX века.Из-за столь основательного расхождения в показаниях руководителей Общества, да еще в столь важных вопросах 22 апреля была назначена очная ставка Юшневского и Пестеля. Но Юшневский, «не допуская до очной ставки, сознался, что вышеизложенное показание полковника Пестеля почитает справедливым».
Последний вопрос, который Комитет задал Юшневскому, был про его отношения с В. Ф. Тимковским, который был в 1825–1828 гг. бессарабским гражданским губернатором, а Комитет считал его причастным к Еромоловскому обществу на Кавказе. На этот вопрос Юшневский ответил, что он не видел Тимковского после его переезда с Кавказа в Бессарабию и не разговаривал с ним.
На этом вопросе от 29 апреля 1826 года закончились допросы Юшневского60.
Его признания, дополненные и сверенные с показаниями других членов тайных обществ (Пестеля, С. Волконского, С. Муравьева, М. Бестужева-Рюмина, В. Давыдова, Поджио, Майбороды, кн. Барятинского и др.), дали основание делопроизводителю Следственной Комиссии А.Д. Боровкову сделать следующий вывод, который, немного измененный, вошел и в «Алфавит декабристов»:
«Из показаний, о Юшневском сделанных, открывается, что он участвовал во всех совещаниях, в Тульчине и в Киеве, разделял все злодейские замыслы Общества, знал о всех преступных его сношениях, действиях и связях и как начальник сего общества, одобрял оные.
В заключение должно сказать, что Юшневский по тому уважению, коим пользовался он в Гражданском отношении, по званию его и по хорошему о нем мнению, служил для многих соблазном присоединиться к тому обществу, коего он был не только членом, но и Диктатором»61.
Верховный Уголовный Суд формально отнесся к результатам следствия и признал, что всех участников восстания, преданных суду (121 человек) следует предать смертной казни. Но, принимая во внимание указания Николая I, Суд распределил обвиняемых по мере их вины на одиннадцать разрядов, причем пятерых наиболее активных заговорщиков (Пестеля, Рылеева, Сергея Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского) поставил вне разрядов и присудил их «к смертной казни четвертованием».
Юшневский был отнесен к первому разряду и осужден на смертную казнь через отсечение головы. Вот что мы читаем о нем в «росписи государственным преступникам», где он помещен в первом разряде на 16-м месте между В. Давыдовым и А. Бестужевым-Марлинским:
«4-го класса Юшневский. Участвовал в умысле на цареубийство и истребление императорской фамилии, с согласием на все жестокие меры Южного Общества; управлял тем обществом вместе с Пестелем, с неограниченною властию; участвовал в сочинении конституции и произнесении речей; участвовал также в умысле на отторжение областей от империи».
Шлиссельбург, секретный дом
совр. вид.Как видно из этой формулировки, особенно в сравнении с тем, как сформулировано обвинение Пестеля, Суд принял в соображение не столь активную роль Юшневского в Обществе и, признавая Пестеля главой заговорщиков и ставя его на первое место в списке, определил его товарищам в управлении «Южным Обществом» более скромное место.
Указ Николая I от 10 июля, который утвердил приговор суда, уменьшил наказание для ряда «государственных преступников». В частности, тех, (59) кто был причислен к первому разряду, были разделены на две группы — одну, большую, осужденную к лишению прав и ссылке на вечную каторгу, а вторую, шестерых декабристов, осудили на 20 лет каторжных работ. Юшневского отнесли к первой группе вместе с диктатором 14 декабря С. П. Трубецким, Оболенским, братьями Борисовыми, Артамоном Муравьевым, Поджио, В. Давыдовым и др., осужденным к лишению всех прав и бессрочным каторжным работам.
Это смягчение участи Юшневского вызвало ряд сомнений среди людей, незнакомых с данными следствия и с поведением Юшневского во время следствия. Так, автор прокламации 1860-х гг. писал по этому поводу:
«Мы не раз могли заметить в приговорах «Следственной Комиссии» по делу 14 декабря, что она распоряжалась совершенно произвольно и напр. почему Пестеля повесили, а Юшневского только сослали на каторгу — для этого объяснительной причины не найдется. Хотела ли комиссия казнить кого-нибудь во чтоб ни стало, или хотела умалить личность генерал-интенданта Юшневского – императорским снисхождением ссылки на каторгу вместо виселицы – это уже лежит просто на совести всех этих Чернышовых, Левашевых, Бенкендорфов и разных других жандармов следственной комиссии и самого высочайшего жандарма — Николая Павловича…»62.
В мемуарах некоторых декабристов сохранилось описание того, как осужденным был прочитан приговор (12 июля). Но в них не упоминается о Юшневском. Видимо, он ничем не выделялся в этой толпе «государственных преступников», которые небольшими группами выходили пред очи своих суровых судей.
Приговор был исполнен 13 июля. Исполнение началось казнью пятерых декабристов, а затем остальные осужденные прилюдно были лишены званий и чинов. В одной анонимной записи об этом упоминается, будто Юшневский и иные осужденные генералы имели на себе орденские ленты и что осужденных били по лицу63.
Вскоре после приговора Юшневского перевезли из Петропавловской крепости в Шлиссельбург, где он провел в заключении целый год, вплоть до осени 1827 г. Одновременно с ним там сидели братья Бестужевы, Пущин, Пестов, Давыдов, Якушкин. Камеры, где сидели декабристы, располагались подряд, и это давало им возможность общаться с помощью азбуки, которую придумал в Петропавловской крепости М. Бестужев64, а летом, когда были открыты окна, даже разговаривать друг с другом.
Вначале, когда комендантом был генерал Плуталов, узники испытывали разные притеснения, а позже, когда комендантом был назначен Фридберг, они получили все, что каждому причиталось — халаты, белье, матрасы, им было позволено вместе готовить еду, курить табак65. И все же общие условия оставались тяжелыми, несмотря на то, что были некоторые послабления.
Недаром через десять лет, вспоминая о своем заключении в Шлиссельбургской крепости, Юшневский в письме к брату (письмо было передано с оказией, и потому его не просматривало III Отделение) писал, что это было «наиболее ужасное заточение, которое когда-либо существовало»66. Такие же воспоминания о Шлиссельбурге как о «самой страшной тюрьме» остались и у других декабристов67.
Вместе с А. П. в Тульчине был арестован и его брат, интендантский чиновник 2-й армии Семен Петрович, член Южного Общества с 1823 г., а также его товарищ по пансиону, который проживал у Юшневских, Иосиф Варфоломеевич Рынкевич.
Оба они имели мало связей с Обществом, и потому не были преданы суду, получив сравнительно легкое наказание.
Церковь в с. Хрустовая
постр. Семеном Юшневским в 1853 году
(вид после совр. реставрации).Семену Юшневскому вменялось в вину участие в Обществе и то, что он убедил Рынкевича доставить Пестелю секретный пакет. При этом следствие отметило, что Семен Петрович «никакого действия в пользу [Общества]… не оказал».
14 февраля 1826 г. он был отправлен в Петропавловскую крепость с запиской Николая I: «присылаемого Юшневского 2 посадить по усмотрению и содержать строго». 13-го июня, после доклада Комиссии, Николай Павлович приказал «продержав еще месяц в крепости, возвратить на службу и ежемесячно доносить о его поведении».
Таким образом, наказание С. Юшневского ограничилось для него полугодовым заключением в крепости и секретным надзором после нее. Впоследствии он проживал в Хрустовой, служил по выборам и в 1832 г. был пожалован чином камер-юнкера68.
.
Его товарищу, Иосифу Рынкевичу, ставилось в вину то, что он доставил письмо Пестелю, в чем и заключалось его случайное участие в Обществе. Он не был предан суду, и его наказание ограничилось «поручением секретному надзору местного начальства с ежемесячным донесением о поведении его»69.
IV
А. П. Юшневский в Чите и в Петровском заводе (1827–1839 гг.)
В сентябре 1827 года декабристов начали переводить из Шлиссельбурга в Сибирь. Юшневского отправили на восток в одной партии с Пестовым, Спиридовым70 и Андреевичем.
О пути в Сибирь разных групп декабристов сохранилось немало свидетельств. Но из партии Юшневского никто не оставил таких свидетельств, и только две случайные встречи по дороге дают некоторый материал об этом это недобровольном путешествии декабриста.
Вот что писал из Томска сенатор князь Б. А. Куракин в своем донесении от 11 ноября 1827 г. шефу жандармов А. Х. Бенкендорфу: «7-го числа сего месяца три [sic!] государственных преступника: Юшневский, бывший статский советник; Михаил Спиридов, бывший майор, и бывшие подпоручики Пестов и Андреевич прошли через Томск, направляясь в Иркутск. Из Шлиссельбургской крепости, где они содержались, вплоть до Тобольска они были доставлены, по обыкновению, фельдъегерями и жандармами; от Тобольска до границы Восточной Сибири сопровождать их было поручено козачьему офицеру, также в сопровождении жандармов. Первый и двое последних на все вопросы, которые я мог им сделать, не проявили решительно ничего особенного — ни раскаяния, ни печали, ни дерзости; они имели вид скорее автоматов, нежели человеческих личностей, которых препровождают на каторжные работы»71.
Путь декабристов в Сибирь.Через две недели после этой встречи Юшневский был уже в Иркутске. Только тут декабристы узнали, что их должны выслать в Читу, за Байкал. И. Д. Якушкин, прибывший туда с другой партией, встретился с Юшневским в остроге. «Пока очищали для нас комнату, прошел мимо нас Юшневский в сопровождении часового; он так похудел, что я едва его узнал; мы с ним нежно обнялись, и вечером нам позволили пить вместе чай. Тут он между прочим рассказал нам, как его уверили, что у него отберут все вещи, для избежания чего он многое подарил фельдъегерю»72.
Так мимоходом, в двух случайных встречах, обозначается путь Юшневского от Шлиссельбурга до Восточной Сибири.
Далее мы застаем декабриста уже в Читинском остроге, небольшом поселении горнозаводских крестьян на 20 дворов в Забайкалье. Здесь было уже много декабристов. К ним и далее привозили сотоварищей. В связи с этим прежняя тюрьма была расширена, и все же она была тесна для 80-ти заключенных в ней «государственных преступников».
Ряд воспоминаний декабристов и их жен сохранили для нас некоторые подробности их жизни в Читинском остроге. «Помещение наше было чрезвычайно тесно, — сообщает Н. В. Басаргин73 — На нарах каждому из нас приходилось по три четверти аршина для постели, так что, перевертываясь ночью на другой бок, надобно было непременно толкнуть одного из соседей, особенно имея на ногах цепи, которых на ночь не снимали… Теснота эта еще была ощутительнее днем. Пространства для движения было так мало, что всем нам не было никакой возможности сходить с нар, притом шум от железа был так силен, что надобно было очень громко говорить, чтобы слышать друг друга… Обед нам готовили общий. Он обыкновенно состоял из супа или щей и из каши с маслом… Правительство назначало нам на содержание шесть копеек меди в сутки и в месяц два пуда муки, по общему положению всех ссыльно-рабочих. Разумеется, этого не могло доставать не только на все содержание, но даже и на одну пищу. Но как некоторые из нас привезли с собою деньги, отданные ими коменданту, к тому же дамы [жены декабристов — В. Б.] с своей стороны радушно уделяли часть своих денег, то из всего этого составилась артельная сумма, которая расходовалась на общие наши потребности»74.
Декабристам была назначено работать. Но работа была необременительна — по пять часов в день. Да еще и «работали по силам, без принуждения» (А. Е. Розен). «Свезя несколько тачек земли, мы обыкновенно садились беседовать друг с другом, или читали взятую с собой книгу» (Н. В. Басаргин). Позже декабристов водили молоть хлеб на ручной мельнице. «Но и там, — вспоминает тот же декабрист, — мы почти ничего не делали, толковали, читали, играли в шахматы, и только для виду подходили минут на десять к жерновам и намалывали фунта по три такой муки, которая ровно никуда не годилась».
Сильно стеснял запрет переписки. Но, когда приехали жены декабристов (А. Г. Муравьева, Е. П. Нарышкина, А. В. Ентальцева, Е. И. Трубецкая, М. Н. Волконская), они взяли на себя переписку и поддерживали связи узников с их родными.
На досуге декабристы читали много книг и газет, поскольку их в достаточном количестве присылали родственники, учили один другого новым или древним языкам, изучали математику, естествознание, историю, географию, политическую экономию, музыку, изящную словесность. Некоторые рисовали под руководством Николая Бестужева, который учился в свое время в Академии Художеств.
Вместе с науками и искусством процветали ремесла, которые появлялись и развивались в зависимости от потребностей. Первыми появились портные, затем столяры, слесари, переплетчики. А когда декабристам было позволено иметь часы, Н. Бестужев стал часовщиком.
Во время пребывания в Чите с декабристов наконец сняли кандалы.
В условиях Читинского острога Юшневский пробыл примерно два с половиной года, с конца 1827 по август 1830 года.
Мемуары декабристов, давая ряд сведений об их жизни в Чите, почти не выделяют конкретных лиц. Так и имя Юшневского появляется в них очень редко. Мы знаем только, что он жил в маленьком помещении вместе с Трубецким, Бестужевым, Давыдовым, братьями Борисовыми и Якубовичем, что он занимался книгами и музыкой. Юшневский играл на альте, и вместе с Вадковским (первая скрипка), Николаем Крюковым (вторая скрипка) и Свистуновым (виолончель) они составили квартет, который доставлял узникам много удовольствия.
Декабристы в Чите.Эти скупые известия немного дополняют письма М. Н. Волконской из Читинского острога75. В них, со слов своего мужа, Волконская писала о Юшневском и его поручениях. Обычно — «sa santé est parfaitement bonne» [«его здоровье совершенно хорошее»]. Но М. Н. не скрывала и те переживания, которые испытывал декабрист вдалеке от любимой супруги и привычного общества, постоянно возвращаясь к ним в мыслях. Поэтому, признавая, что Алексей Петрович «se porte bien», М. Н. добавляла: «mais souffre profondement de tout ca que lui arrive». [«Чувствует себя хорошо… но глубоко страдает от всего, что с ним происходит».]
Больше всего тревожили Юшневского денежные дела его семьи, поскольку после его ареста выяснилось, что они очень запутаны. Речь о том, что отцовское имение братья не разделяли между собой, и А. П. по поручению братьев сам руководил всеми делами. После своего ареста, перед вынужденным путешествием в Петербург, он 28 декабря 1825 г. составил доверенность на имя брата Семена, поручая ему «по причине внезапного отъезда из сего края на неопределенное время» управлять семейным имением. Семену Петровичу досталось немало хлопот, поскольку ему пришлось и руководить делами, и выяснять обязательства многочисленных должников, и делить имущество. Все это усложнялось еще тем, что перепроверка отчетности интендантства 2-й армии, особенно по закупкам хлеба, вызвала большие начеты на А. П. и наложение запрещения на имение Юшневских76. Только через несколько лет, когда выяснилось, что расчеты Юшневского были правильными, запрещение сняли. Но на протяжении долгого времени денежные дела Юшневских были в очень стесненном состоянии. Это обычно сказывалось и на состоянии А. П. В письмах, вместе с редкими упоминаниями о получении денег, находим такие, например, известия М. Н. Волконской: «il y a déja quelques mois, que l’argent manque pour son entretien» [«Уже несколько месяцев, как нет денег на его содержание»]. Денежные дела больше всего тревожили декабриста и его жену, «son épouse infortunée» [«его несчастную супругу»]. Раздел, который затянулся, несостоятельность должников, запрещение — все это сказывалось и на состоянии Марии Казимировны, которая старалась как можно скорее закончить эти дела, чтобы отправиться к своему мужу, в Сибирь. В то время, когда ее муж и Волконская думали, что она уже в дороге, М. К. еще долго оставалась в Подолии, тщетно пытаясь добыть разрешение ехать в Сибирь и деньги для дальней дороги.
Вместе с этими известиями в письмах Волконской есть просьбы Юшневского выслать ему немецкую грамматику, французско-немецкий и немецко-французский словари и другие книги, что свидетельствует о том, что он изучал языки. Кроме того, он просил выслать ему струны для пианино и ноты.
В 1830 г. произошла перемена в жизни читинских узников, в том числе и Юшневского. Их решено было перевести в Петровский завод, в специально построенный для них каземат.
Переход из Читы до Петровского завода декабристы прошли пешком, проходя 20–30 верст в день и имея на три дня пути один день отдыха. Для слабых и для вещей были повозки.
Так в августе и сентябре 1830 г. декабристы совершили шестисотверстовый переход по степям и горам Забайкалья. Этот переход принес им много новых впечатлений и приятных воспоминаний77.
Особенно памятен он был для Юшневского и Розена: к ним во время перехода приехали их жены…
Декабрьские события 1825 г. в Тульчине — аресты офицеров 2-й армии, арест Алексея Петровича и его брата были совершенной неожиданностью для М.К. Юшневской, которая, как и другие жены декабристов, не была посвящена в политические труды своего мужа и близких ему людей.
Только со временем, по слухам, рассказам и частью из газет Мария Казимировна узнала о заговоре, который проявился выступлениями 14 декабря в Петербурге и Черниговского полка на Киевщине.
М. К. Юшневская. Рис. К. Рейхеля.Беспокоясь о судьбе своего мужа, М. К. хотела получать о нем вести и переписываться с ним. Граф Витгенштейн относился к ней заботливо, осведомлялся о ее муже, пересылал его письма. К тому же стремился и Юшневский, находящийся в Петропавловской крепости. Уже 9 января 1826 г. он просил об этом генерала Левашева. На его письмо была поставлена резолюция: «Высочайше дозволено писать жене», а 23 января М. К. уже благодарила из Тульчина Левашева «за письмо, присланное от мужа моего, которое я имела счастье получить». Эти письма нам неизвестны. Возможно, в них не было ничего, кроме сообщений о здоровье и взаимных успокоений.
Позже, в июне в газетах Мария Казимировна имела возможность ознакомиться с обширным «Донесением Следственной Комиссии», где имя ее мужа упомянуто несколько раз, и увидеть его фамилию в списке членов Южного Общества, преданных Верховному уголовному суду. О начале суда М. К. уведомил ее близкий знакомый, но его подпись под письмом, сохранившимся в архиве Юшневских, разобрать не удалось78. В письме от 26 июня 1826 г., по-видимому, из Тульчина он писал: «Touchant les nouvelles d’ici je ne sais rien d’ajouter à ces qui comme j’ai bien entendu le Comte de Wittgenstein Vous a donné. Il n’y a rien de sur, seulement les detailles79 de la Commission des enquetes à l’egard de ces affaires. Le jugement a commencé, mais quand il sera fini n’est pas encore connu». [«Касательно здешних новостей, я не знаю, что добавить к тому, что, как я слышал, граф Витгенштейн сообщил вам. Нет ничего определенного, только подробности о Следственной комиссии относительно этих дел. Суд начался, но когда он закончится, еще неизвестно».]
Действительно, вскоре после этого письма газеты уведомили о конце суда, опубликовали манифест Николая I от 13 июля 1826 г., «роспись» осужденных и их наказания. Тогда наконец Мария Казимировна узнала судьбу мужа: он оставлен в живых, но сослан в бессрочную каторжную работу.
Едва М. К. узнала это известие, как решила следовать за любимым мужем и разделить его судьбу. Уже 30 июля 1826 г. она написала из Тульчина письмо генерал-губернатор Западной Сибири П. М. Капцевичу, которое мы приводим здесь целиком80.
«Государю императору угодно было наказать виновного мужа моего, бывшего 4-го класса Юшневского, и он с покорностию должен перенести все, что ему назначено. Я же для облегчения участи мужа моего повсюду последовать за ним хочу, для благополучия жизни моей мне больше теперь ничего не нужно, как только иметь счастье видеть его и разделить с ним все, что жестокая судьба предназначила. Прошу Вашего Покровительства, Милостивый Государь, дайте способ нещастьнейшей сироте быть с мужем, для которого я еще только существую. Прожив с ним 14 лет, щастливейшей женой в свете я хочу исполнить священнейший долг мой и разделить с ним его бедственное положение. По чувству и благодарности, какую я к нему имею, не только бы взяла охотно на себя все бедствия в мире, и нищету, но охотно оддала бы жизнь мою, чтобы только облегчить участь его. Дочь моя от первого брака моего следует за мною, он был нежнейшим отцом и благодетелем ее; умея чувствовать в полной мере благодарность, она никак не согласилась остаться здесь. Я осталась еще на несколько дней, для получения паспорта и устроить моих родных, которые после меня здесь остаются; потом тотчас выеду, чтобы как найскорее достичь щастья увидеть моего мужа, которому с удовольствием посвящаю жизнь мою. Лишь бы его сколько-нибудь обрадовать моим присутствием и облегчить его страдающее сердце. Присутствие дочери, к которой он столько привязан, не менее будет его делать щестливым. Позвольте на коленах умолить Вас, Милостивый Государь, чтобы письмо, прилагаемое при сем к моему мужу, было доставлено ему; пусть он сам удостоверится, нещастный, что я единственно для него существую еще». И хотя М. К. так пылко порывалась отправиться за мужем, устроилось это не так быстро и не так легко, как казалось.
Письмо М. К. Юшневской.Кроме разных задержек и помех, которые власть ставила всем женам декабристов, необходимо принять во внимание, что Юшневский, прежде чем был отправлен в Сибирь, полтора года пробыл в Шлиссельбургской крепости. Независимо от этого раздел имения и денежные трудности также надолго задержали М. К. в Тульчине.
Все это время она только и думала о поездке к мужу. Известия, что его уже выслали в Сибирь, особенно усилили ее стремление к нему. В письме к С. П. Юшневскому из имения соседей М. К. писала: «ах, ехать мне, ехать к мужу моему, ради Бога ехать скорее. Буду на коленях умолять всех людей пособия. Начну с того, что продам что могу, чтобы добраться до Москвы, и там есть люди богатые — помогут, выплачу, на коленях вымолю. Мое и мужа моего щастье и спокойствие от сего только зависит, чтобы я уехала…»81.
«Я решилась быть в Сибири и буду, хотя бы умоляя хлеб, пришлось мне туды дойти», — немного позже писала М. К.82
Наконец, продав, оставив что-то из вещей и как-то уладив дела с братьями мужа, Юшневская выехала в Москву, куда и приехала 2 марта 1830 года.
Москва встретила М. К. тепло и приветливо.
«Я столько ласк и благодеяний получила в Москве, что без слез благодарности не могу вспомнить», — писала Мария Казимировна С. П. Юшневскому.
И действительно, родные и знакомые декабристов поддержали ее и материально, и ласковым словом, и добрым советом. Больше всего помогла ей мать декабристов Никиты и Александра Муравьевых — Катерина Федоровна, у которой и жила М. К., пока была в Москве. Катерина Федоровна, как писала М.К. «так меня проводила в дорогу, что если бы я была ее дочь любимая, она не могла бы больше входить во все подробности и все мои надобности».
И так, в коляске, которую подарила ей Муравьева, с «дормезом» для княгини Волконской, в сопровождении няньки-польки, которая ехала к той же Волконской и двоих слуг для кн. Шаховской, наделенная деньгами и всем необходимым в дороге, выехала Мария Казимировна 18 мая 1830 г. из Москвы.
Не будем следить за ее дорогой, хотя она дала ей много новых впечатлений. Скажем только, что 21-го июля, после утомительного путешествия, М. К. прибыла в Иркутск и не медля поехала дальше.
Ее не остановили ни трудности дороги, ни разлив рек. Оставив своих спутников и вещи, она с пустыми руками поспешила к мужу. Супруги встретились после долгой разлуки на дороге из Читы в Петровский завод.
Вместе с мужем и другими декабристами М. К. во второй половине сентября прибыла в Петровский завод, селение на 3 000 жителей, с казенными заводскими зданиями, большим прудом и плотиной, деревянной церковью и двумя-тремя сотнями домов.
Тюрьму построили «покоем»; те стены здания, что выходили на улицу, были загорожены высоким частоколом, а обширный двор поделен забором на три части. В средней из них была постройка, в которой разместилась кухня, различные хозяйственные помещения и большая комната для церковных обрядов и общей работы. Вдоль всех казематов тянулся коридор с окнами во двор. Он разделялся перегородками на три отделения83. В каждое отделение коридора выходило пять-шесть камер. Окон наружу в казематах не было, и каждый из них освещался небольшим окном над дверью, выходящим в коридор. Позже, после требований декабристов, которые поддержал комендант завода84. Лепарский, в камерах были прорублены небольшие окна.
В такой обстановке потянулись долгие и однообразные дни тюремной жизни. «Днем мы могли свободно ходить из своего отделения во всякое другое; но вечером в десять часов запирались за замок все нумера и коридор по отделениям; потом замыкались ворота на каждый отдельный двор и окончательно наружные ворота полуказармы... Работать мы ходили на мельницу таким же порядком, как в Чите, и мука нашего изделья была пригодна на корм заводских быков» (Якушкин). На обширном дворе казармы протоптали тропинки, завели различных животных. Зимой там ставили снежные горы и каток, летом разводили цветы и овощи.
На заводе декабристы продолжили и расширили труды по самообразованию. Книг на разных языках постоянно становилось все больше, выписывали около двадцати российских и зарубежных журналов и газет.
Юшневского поместили в 64-м каземате, крайнем в правом крыле, рядом с И. И. Горбачевским, автором известных записок. Вместе с ним поселилась в каземате и Мария Казимировна. «И я, желая разделить вполне участь мужа своего поступила в острог, где занимаю один нумер с ним; здесь мы лишены не только воздуха, но и дневного света», — писала она (27.IX.1830).
Макет здания Петровского завода.При этом М. К. сняла за 25 руб. в месяц дом возле острога. Там жила прислуга, которая готовила им, и лежали вещи. Сюда приходила и Мария Казимировна спать после пребывания в каземате. Вскоре, подсчитав, что «лучше купить избу, чем платить дорого за наем», М. К. купила ее за 800 руб. серебром. В избе была комната М. К. «для отдохновения», сени и кухня, где жила «стряпка». «У нас домик теплый, но все, кажется, продувает сквозь стену». Со временем, когда женатым декабристам было позволено посещать жилища своих жен, Юшневский часто проводил там время, иногда оставаясь и ночевать.
Покупка дома, необходимость как-то устраиваться на новом месте, починка одежды декабриста, наконец, каждодневное пропитание — все это требовало немалых затрат. Они с трудом покрывались доходами с небольшого имения, выделенного для Марии Казимировны, и теми суммами, которые присылал С. П. Юшневский. Деньги нередко приходили с большими перерывами, иногда довольно долгими, например, в год. Так, например, служилось в 1830–31 гг., когда в связи с польским восстанием, которое захватило и Ольгопольский повет, С. П. Юшневский должен был покинуть на время свое имение и выехать в Кишинев85.
В связи с этим А. П. приходилось занимать деньги у состоятельных товарищей, а это его очень тревожило, поскольку он не был уверен, что сможет заплатить долги. Чтобы улучшить свое материальное положение, М. К. насадила около избы огород, завела кур, корову, коня. Но куры и скотина скоро умерли от недогляда прислуги, а овощи раз за разом страдали от морозов. «Три года, как я здесь, и ни один раз не удалось мне выростить ничего, как я ни хлопотала», — жаловалась в письме М.К. (14.VII.1833).
Много внимания уделяла она хлопотам о своем муже, стараясь удовольствовать все его давние привычки. Например, Юшневский любил курить крепкий турецкий табак, а его невозможно было достать в Сибири. Поэтому М. К. всегда напоминала Семену Петровичу, чтобы он присылал табак. «У него совсем нет курительного табаку, а ты знаешь, как ему необходимо курить», — писала она (19.XI.1831).
Годы заключения и особенно разлука с любимой женой отразились на здоровье Юшневского. «Я ужаснулась, увидя своего мужа, так он похудел, одна тень его осталась», — писала М. К. о своих впечатлениях, когда она впервые увиделась с мужем. Другие ее письма всегда извещали о здоровье декабриста. Изредка она уведомляла что А. П. здоров, чаще писала про его недомогания. «Он так слаб, что бывают дни, в которые он не только ничем не может заняться, но говорить не может».
Со временем А. П. свыкся с сибирским климатом, и М. К. отмечала: «мы оба год от году более привыкаем к здешнему климату, и от того здоровье наше становится способнее к перенесению здешних суровых зим» (19.X.1834).
Страдая физически, А. П. все время сохранял спокойствие и твердость характера. «Расположение духа всегда одинаково», «брат твой… всегда добр… кроток, терпелив к своему положению, с твердостью переносит все», — писала про него М. К. во многих письмах. То же отмечали и другие. Юшневский «был стоик во всем смысле слова, с твердыми правилами, умом и сердцем, любил свое отечество, и без малейшего ропота переносил все испытания и лишения. Казалось, что он даже вызывал их для себя, чтобы доказать, что он готов переносить и больше и не желает никаких пожертвований», — припоминал А. Е. Розен.
«Ровность характера Юшневского была изумительна; всегда серьезный, он даже шутил, не улыбаясь», — вспоминал еще один современник (Н. А. Белоголовый).
Жизнь Юшневского проходила в Петровском заводе однообразно, «скучно, бедно», как писала М. К.
В будни по утрам Юшневский, как и другие декабристы, ходил работать на мельнице. Эта работа, хотя и необременительная, очень надоедала декабристам. Мария Казимировна, прося его брата прислать календарь на 1834 год, объясняла это тем, что «кто ходит на работу, тому интересно искать в календаре праздников».
Остальное время А. П. занимался музыкой, читал, иногда вечером играл в «бильбоке».
Музыка особенно привлекала Юшневского. «Он, кажется, еще более прежнего любит музыку, и фортепьян — это страсть его», — отмечала М. К. Помимо игры на пианино, Юшневский, как и в Чите, участвовал в квартете, играя на альте.
По журналам и газетам Юшневский внимательно следил за музыкальной жизнью России и особенно Западной Европы. Он интересовался успехами Тальберга и Листа, вчитывался в описания усовершенствованных роялей Эрарда и Папа и мечтал сыграть на них. Но парижские инструменты были далеко, и А. П. довольствовался тем, что играл на инструменте работы московского мастера Таланова. «Тон приятный, но слабенький инструмент», — отмечала М.К.
Интересовали А. П. и новые музыкальные произведения. Он следил за ними по каталогам и журналам. Но такие сведения только дразнили декабриста. Об этом образно писала М. К.: «имена всех знаменитостей новейшей музыкальной литературы и их произведения известны ему из каталогов, которые он перечитывает, как табачник нюхает пустую табакерку, или, как поклонники Бахуса полощут бочки» (12.VII.1835).
Между тем, нотные новинки иногда все же добирались и до Петровского завода. Это очень утешало А. П., который полюбил не исполнять музыкальные произведения, а читать их, как книги. В письмах М. К. можно найти немало сведений о музыкальном репертуаре декабриста и о том, как он к нему относился. Сонаты Пиксиса, вальс Вебера, вариации Мошелеса и Герца, мазурки Шопена — вот его любимые пьесы.
Книги также увлекали Юшнеского. «Для меня… жить — значит читать, лишь бы только не произведения фантазии, а что-нибудь дельное», — писал Алексей Петрович. «Мы не лишены возможности следовать за успехами наук, которых большая часть имеет между нами своих представителей. Чтение наше на многих языках очень разнообразно, и нас не легко озадачить новостию в области наук и словесности» (12.VII.1835).
Н. Полянский. Забайкальский пейзаж.И в самом деле, Юшневский много читал по химии, астрономии, физиологии, философии, истории. Кроме того, он сильно интересовался проблемами современной педагогики, в особенности методом обучения Жакото (Jacotot), основанной на том, чтобы пробуждать умственную самодеятельность, и следил за «опытами светописи». Но чтение не всегда удовлетворяло Юшневского. Ему хотелось на опыте проверять химические законы, наблюдать астрономические явления в телескоп, каким он пользовался в Хрустовой, читать физиологию с атласом и т.д. В этом проявлялось то, как вдумчиво и серьезно относился он к книгам. Из беллетристики Юшневским нравились «Notre Dame de Paris» [«Собор парижской Богоматери»] Виктора Гюго, «Последний новик» И. И. Лажечникова и «Mémoires d’un apothecaire» [«Мемуары аптекаря»]. «Он был в плену во время войны французов с испанцами. Я с большим любопытством слушала: такое сходство с нашим положением», — поясняла Мария Казимировна интерес к последней книге (13.IX.1832).
Кроме музыки и книг много удовольствия доставляли Юшневским письма из родных краев — от брата декабриста и от дочери М. К. «Для нас только и есть одна отрада — письма родных» (19.II.1832); «У меня тогда только праздник, когда получаю письма» (29. III.1933) — писала Мария Казимировна. Вот почему так неотступно просила она своих корреспондентов писать чаще, и каждый раз — регулярнее, вот почему печалилась, что письма идут долго – больше двух месяцев.
Письма поддерживали связь с далекими родными, в них были новости об их жизни, они пробуждали воспоминания о прошлом. «Мы живем теперь одними воспоминаниями», — писала М. К., и из ее писем видно, что это правда. Не только письма от родственников или альбом с рисунками и стихами или разговор с другими декабристами пробуждал эти воспоминания, а зачастую какая-нибудь мелочь могла напомнить о счастливых годах жизни в Тульчине и Хрустовой. Например — «зимой один знакомый прислал мне лимон, — писала М. К. — Ты удивишься, когда скажу тебе, что я ему так обрадовалась, что чуть не заплакала. В минуту перенеслась я в те места, где я была счастливейшей женщиной, в кругу моего дорогого семейства. Сколько приятных воспоминаний представилось в моем воображении» (3.VI.1832).
Так Юшневские жили воспоминаниями, расспрашивали Семена Петровича о своих приятелях знакомых в Подолии, а его знакомили с кругом петровских узников, рассказывая ему о них и об их жизни. С некоторыми из них С. П. был знаком раньше, еще в Тульчине, с другими познакомился только теперь, из писем разговорчивой Марии Казимировны.
С 1832 г. декабристов начали переводить из Петровского завода на поселение, в зависимости от наказания и его облегчений по манифестам. Для Юшневских это несло новые хлопоты и сожаления. Им приходилось расставаться с людьми, с которыми они «жили вместе и в счастии, и в несчастии вместе страдали». Эти люди, хотя они и выходили на волю, но должны были жить далеко, в глухих поселениях обширной Сибири. «Каждый раз прощания сии бывают очень трогательными. Родные братья не могут расставаться с большею нежностью, так нещастие и одинокость положения сближает людей. Представь себе, что все в слезах, и все огорчены душевно», — писала М.К. (13.I.1833).
Еще в одном письме она сообщала: «Что касается, собственно, до нас, то при всей мрачности нашего здесь положения, мы благословляем судьбу, что не наша еще очередь ехать на поселение: едва существуя на месте и то пособием добрых товарищей, мы не имели бы средств тронуться отсюда» (12.VI.1836).
Заканчивая описание жизни Юшневского в Петровском заводе, следует заметить, что здесь в 1832–1833 гг. он стал объектом провокационного доноса от авантюриста Романа Медокса, который пытался донести властям об организации нового тайного общества — «Союза Великого Дела», в котором Юшневский («Нестор» — его конспиративное имя) занимал видное положение. Сообщения Медокса содержат немало интересного о жизни Юшневских в Петровском заводе, но правда и выдумки в них сплетаются так тесно, что им невозможно доверять. Провокацию Медокса раскрыли жандармы, и его доносы не оказали большого влияния на положение Юшневкого86.
V
А. П. Юшневский на поселении (1839–1844 гг.)
Наконец 10 июля 1839 года настало время, когда Юшневский должен был выйти на поселение.
М. К. Юшневская.
Портр. работы Н. Бестужева.Выход на поселение освобождал декабриста от тюремного режима, давал ему больше свободы, наделял правом после четырнадцатилетнего перерыва самому вести личную переписку, но также создавал много новых хлопот и трудностей.
Прежде всего вставал вопрос о месте ссылки. Юшневский хотел поселиться в Иркутске, где легче можно было найти жилье, работу и развлечения, а в случае необходимости — получить врачебную помощь. Но ему не позволили жить в Иркутске. Юшневский вместе с супругой, поскитавшись по селениям около Иркутска (Усть-Куда, Жилкино, Кузьмиха) наконец в конце 1840 или в начале 1841 г. поселились в Малой Разводной.
Малая Разводная была деревней на правом берегу Ангары в шести верстах от Иркутска, на 17 домов. Здесь Юшневский получил надел для постройки дома, поле и сенокос на 15 десятин, как и другие поселенцы-декабристы.
Дом в Петровском заводе продали перед выездом за бесценок, домашнее имущество оставили. На поселении пришлось устраиваться заново. Для этого нужны были средства, а их не было. Юшневскому и тут помог его товарищ — Артамон Муравьев. Он немного раньше, в марте 1840 г. поселился в Малой Разводной и уже успел построить домик и завести хозяйство. Муравьев отдал Юшневским маленький флигель. «Домиком его назвать нельзя, а клеточка, с крошечным крылечком», — писала про него Юшневская. Зато дом был на видном месте. «Все, что плывет на Байкал и оттуда, — мимо наших окон. По другую сторону дома большая дорога видна. Пашни и лес окружают нас. За рекой — горы, покрытые кедрами, сосной и елками. На реке — острова, покрытые деревьями, цветами. Туда многие ездят гулять. Народу всякого плывет туда кучами, один за рыбой, другие собирать ягоды, иные косят, иные гулять целыми семействами. Бывают дни, в которые целый целый день сижу на крылечке и любуюсь на всех плывущих по быстрой нашей реке», — сообщала Мария Казимировна (21.VII.1841).
Однако флигель был мало пригоден для зимы, и Юшневским приходилось думать о новом пристанище.
В это время совершенно неожиданно Юшневский получил помощь от одного из городских жителей — еще один пример того, как благосклонно относились сибиряки к декабристам. Вот что писал 7 сентября 1841 г. по этому поводу Алексей Петрович своему брату: «Среди беспомощности нашей нашелся человек, который, едва бывши знаком, принял в нас участие. Не справляясь о нашем состоянии, он сам вызвался уступить нам за полцены купленный им в Иркутске дом и, не получив еще от нас ничего, заплатил за нас подрядчику, который взялся перевесть его сюда и поставить. За все это мы остаемся ему должны три тысячи рублей…». В связи с этим Юшневский просил брата о займе, чтобы выплатить долг, а также устроиться на новом месте.
Письмо декабриста имеет интересную приписку от генерал-губернатора Андрея Пятницкого; в ней он уточнял от себя, что «положение Алексея Петровича такого, что одно просимое им пособие может поправить его». Одновременно с этим, Пятницкий извещал С. П., что письмо декабриста он пересылает ускоренным порядком, отступив от обычного.
Нательный крестик А. Юшневского.Письмо это отослано в сентябре 1841 г., но только в конце следующего года Юшневские получили тот заем, который просили: материальное положение Семена Петровича не давало ему возможности раньше выполнить просьбу брата. Не смотря на эту задержку, Юшневские в конце октября 1841 г. перешли в новый дом, хотя он не был еще закончен и участок не был огорожен. Сам дом был пуст, «не на чем ни сесть, ни лечь: все должны заводить снова», как писал декабрист (3.XI.1841). Но добрый сосед Артамон Муравьев и тут помог, чем мог, а понемногу Юшневские завели и собственное хозяйство.
«Есть у меня, — писала М.К., — огород, в котором яблочек будет достаточно. Так здесь называют картофель. Будет морковки и укропу довольно, а петрушка и прочее не удались. Немного цветной и простой капусты, а портулаку множество. Огурцов еще нет, и будет жаль, что достатки не позволяют сделать хоть маленький парничок» (6.VII.1842).
Алексей Петрович, хотя и не полюбил, как он говорил, агрономию, тоже иногда трудился в огороде. Его ученик — Н.А. Белоголовый вспоминал, как Юшневский посеял на дворе кукурузу. «Няньчился он с ней с удивительным старанием, сам поливал, укрывал от утренников и добился таки своего; я помню, с каким торжеством он потом угощал за обедом своих гостей разваренной кукурузой. Гости ели этот неизвестный до того в Сибири продукт, а хозяин был очень доволен своей победой над суровым климатом».
Кроме огорода у Юшневских было 13 десятин сенокоса. «Копен будет мерных 80, надеюсь», — писала как-то М. К., когда у них начался покос.
Огород и сенокос давали некоторую материальную поддержку, и все же, как и раньше, Юшневские испытывали денежные затруднения.
С выходом на поселение совпала радостное для декабриста известие о том, что с него снято служебное взыскание за его службу во 2-й армии, и что его распоряжения, которые ранее вызвали взыскание, теперь, когда их рассмотрела комиссия, признаны целесообразными и своевременными. «Первое чувство, произведенное во мне разрешением от начета, было – удивление, — писал Юшневский. — В положении моем я считал это несбыточным. Благоговею пред правосудием, оправдавшим беззащитного». Но это принесло мало выгоды хозяйству братьев Юшневских Правда, они получили право свободно распоряжаться имением, но эти правом довелось первым делом воспользоваться для того, чтобы заложить Хрустовую. «Теперь, по крайней мере, ты ни в чем уже не отстаешь от прямого русского дворянина, когда и твое имение заложено», — иронизировал декабрист в письме к брату (13.I.1841).
Материальные трудности вынудили Юшневского давать уроки музыки. Кроме того, он принял на полное содержание троих учеников — сына зажиточного селянина Анкудинова и двух сыновей небогатого купца А.В. Белоголового. Один из Белоголовых, который после стал известным врачом и общественным деятелем, оставил интересные воспоминания о своем учителе-декабристе.
«Алексею Петровичу, — вспоминал его ученик, — было тогда за 50 лет; это был человек среднего роста, довольно коренастый, с большими серыми на выкате и вечно серьезными глазами; бороды и усов он не носил и причесывался очень оригинально, зачесывая виски взад и вверх, что еще более увеличивало его и без того большой лоб. Ровность его характера была изумительная; всегда серьезный, он даже шутил не улыбаясь, и тем не менее в обращении его с нами мы постоянно чувствовали, хотя он нас никогда не ласкал, его любовное отношение к нам и добродушие». Никаких наказаний Юшневский не употреблял, а его педагогические приемы оставили у Белоголового впечатление, что «Юшнеский, не будучи педагогом по профессии, был воспитатель далеко не заурядный»87.
Жизнь Юшневских на поселении проходила однообразно и скучно. «Вокруг нас такое однообразие, все дни так не отличаются один от другого, что забыли бы измерение времени, если бы переписка не заставляла справляться с календарем. Если вечность что-нибудь в этом роде, то надобно быть существом бесплотным, чтобы не соскучиться», — писал Юшневский брату. «Нет ничего скучнее нашей жизни», — отмечала и М.К. (2.III.1842)
Петропавловская церковь
в Большой Разводной.Даже любимые и привычные занятия — книги и музыка – меньше увлекали декабриста.
Книг, которых было так много в Петровском заводе, в Разводной почти не было, и Юшневский, не имея ничего серьезного, читал немецкие романы. Временами он «перелистывал» и новые газеты и журналы и следил за научными новостями. Из журналов наибольшее внимание Юшневского привлекали «Отечественные записки», которые выходили тогда под редакцией А. А. Краевского при деятельном участии В. Г. Белинского и его друзей. «Тут встречается больше дельных статей. Выбор даже повестей лучше… Жаль только, что критический разбор выходящих произведений отзывается личностями и колкостями; нередко даже оскорбительными замечаниями, которые неуместны в истинной критике, долженствующей вразумлять и поучать писателей. Насмешка, устремленная на лицо лишь только раздражает, тем более, что в писателе самолюбия, как известно, несравненно более, чем в каком-либо млекопитающем»88.
По-прежнему, как и в годы заключения в каземате, немалое утешение приносила переписка. Но теперь не только Мария Казимировна, а и сам Алексей Петрович своим четким почерком писал письма брату и приятелям, особенно тюремным товарищам, раскиданным по всей Сибири.
Разнообразие вносили в жизнь Юшневских частые гости, как соседи по усадьбе — Артамон Муравьев и П. И. Борисов, который был одним из руководителей «Общества Соединенных Славян», так и декабристы из других селений и знакомые иркутские жители. Юшневские были очень гостеприимными людьми и любили угощать, особенно украинскими и польскими блюдами.
Юшневский поддерживал письменную и, насколько было возможно, личную связь с товарищами, вошел в малочисленный круг иркутской интеллигенции, но не чурался и сельского населения. Сохранились сведения о его добрых отношениях с разводнинскими селянами, которые постоянно обращались к нему по хозяйственным и врачебным делам, а нередко просили декабриста быть посредником в спорах. В таких обстоятельствах проходила жизнь декабриста на поселении.
Могила А. Юшневского
в Иркутске.10 января 1844 г. А.П. Юшневский написал своему брату коротенькое письмо и в нем, между прочим, писал: «Дабы далее не замедлить ответом, я в этот раз пишу тебе мало, ибо спешу отдать последний долг одному из наших товарищей Вадковскому, который на днях скончался 42-х лет после продолжительного скирра (squirre) в желудке. Он был родственник покойной жены Никиты Муравьева, скончавшейся в Петровском заводе в 1832; а в прошлом апреле мы похоронили здесь ее мужа. — Не мало уже моих соизгнанников проводил я в вечность, а все они были гораздо моложе меня. Первым, указавшим туда дорогу, был Пестов. А я еще живу, Бог знает на что! Прости мой друг, не надолго. Обними за меня сестру Идалию и детей»89.
Это письмо было последним письмом декабриста. Написав его, он выехал в с. Оёк около Иркутска, где проживал на поселении Ф. Ф. Вадковский. Там, отдавая ему в церкви последние почести, А. П. Юшневский и закончил свои дни (10 января 1844 г.). Юшневский похоронен в Большой Разводной в версте от Малой Разводной. Рядом с ним в 1846 г. похоронили и Арт.З. Муравьева. Мария Казимировна поставила над декабристами одинаковые памятники, которые стоят и теперь90. Дом Юшневского в Малой Разводной долго стоял в своем прежнем виде; сравнительно недавно его разобрали, бревна от него пошли на крестьянскую избу91.
Так закончился жизненный путь декабриста Юшневского, который мы постарались изобразить в этой статье.
Материалы, которые сохранились от него, дают возможность уделить внимание более внешней, чем внутренней характеристике декабриста. И все же, надеемся, и из тех, что собраны здесь, иногда отрывочных данных, проявляется спокойный образ декабриста, «стоика» и «добродетельного республиканца» с различными достоинствами и недостатками.
Вдова декабриста, хотя и просила о выезде в родной край, еще одиннадцать лет жила в Сибири и только в 1855 г. получила позволение вернуться в Европейскую Россию.
Сведения о дальнейшем пребывании М. К. Юшневской в Сибири, ее возвращении в родной край и, позже, о ее пребывании в Киеве — это тема для отдельной статьи.
ПРИМЕЧАНИЯ
А. Г. «Юшневский. Алексей Петрович» — Русский биографический словарь. Том Щапов – Юшневский. СПБ., 1912. Биографические данные Юшневского см. также в издании: Декабристы. 80 портретов. М., 1906. С. 272–274; в «Алфавите декабристов» под ред. Б. Л. Модзалевского и А. А. Сиверса (Восстание декабристов. Т. VIII.) Л., 1925. С. 214, 429–430 и в [словаре] «Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь». Т. I. Составлен А. А. Шиловым и А. Г. Карнауховой. М., 1927. С. 220.
Про декабристские памятники в Тульчине см. статьи и заметки: О. С. Попов В гнiздi декабристiв // Україна. 1925. № 6. С. 74–79. (с фотографиями); «Тульчин в iсториiї революцiйного руху» // «Одноразовий Юбiлейный Часопис, присвячений святкуванню 20-ти рiччя революцiї 1905 року та 100-рiччя грудневого повстання. Тульчин, 20 грудня 1925 р.» [Тульчин в истории революционного движения // Одноразовая юбилейная газета, посвященная празднованию 20-летия революции 1905 года и 100-летию декабрьского восстания. Тульчин, 20 декабря 1925 г.»]; заметка «Будинок декабриста Пестеля» // Пр. Правда (Київ). 22.V.1928. № 117 (2029).