СКАЧАТЬ СТАТЬЮ ПОЛНОСТЬЮ В PDF (на украинском языке) 1
С.П.бург Дек. 14 1822.
Любезнейший друг Алексей Петрович!
Без уверений можешь ты поверить, что дружеский отзыв твой был для меня, как первый отзыв весны, как голос родного на чужине, одним словом, как письмо согретое душою, для души замерзающей в климате медвежьем, в земле клюквы и брусники. Оно однако ж доствлено мне кем-то и от кого-то. Следовательно кроме свидетельства, что ты здравствуешь, помнишь меня и любишь, ничего более про тебя не знаю почтенной друг мой. Добрейшего полковника Аврамова духом не слышу1. Решаюсь однако, полный желанием писать к тебе, пустить письмо на волю Божию, прося ее доставить его в Тульчин, откуда ты пишешь. — Мое житие по старому: одиноко и смирно и еще более уединенно, как бывало прежде. «Бывает грустно мне но скучно не бывает». Я ни несчастив, ни стастлив. Не несчастлив потому, что имею средства, или лучше сказать силу души, обойтись без людей, найти наслаждение для сердца у себя дома и сохранить, сколько можно, свободу, первый источник счастия земного. Несчастлив потому, что один; а один потому, что для существ, может быть и не отрекшихся(?) подать мне руку на жизнь и смерть – лежит передо мною страшная бездна — бедность! Музы, однако ж, ты знаешь, ее не боятся: стихами Омера я их заманиваю в угол мой и прошу от них стихов же Омера. Дают ли они их мне, или нет – это уже иньшее; но я уже при конце моря; и, если не вынесу на берег ничего прятного для других, то по по крайней мере буду почитать лучшим в жизни моей время, в которое плавал я по этому Океану ума и красоты творческой.
Все, что слыхал про тебя, любезный друг, есть темная молва, устное предание! Знаю только, что ты счастлив, как стоит быть. Довольно и этого для знания, но мало для дружбы. Мешок такой же как табаку, и вестей о тебе был бы для меня не лишний. Побалуй дружбу. За табак много благодарен; жаль, что везенный осенью, доставлен он мне совершенно затхлым. Впрочем он не крепок, как Дюбек или Кюбек, мною предпочтительно из турецких табаков любимый: он цветом темен как Кнастер и чрезвычайно благовонен. Если дюбек попадается в стороне вашей и за половину буду благодарен, как за мещок. Прежде однако попотчивай меня вестями о себе и адресом своим. В ожидании, обнимаю тебя и с неизменными чувствами уважения и дружбы остаюсь
всею душою преданный тебе
Н. Гнедич
(л. 2)
С.П.бург. Сен. 17. 1823.
Какою прелестною кипою грянул ты в меня, почтенный друг Алексей Петрович! И каким подарил письмом, полным доверенности и излияния сердечного. Не в решето льет воду человек, мне из дружбы любезный; многие строки письма твоего легли мне на сердце; мне приятно было найти в нем ту же светлость ума, чувствительность и благородство души, одним словом, качества, которые над толпою возвышали тебя в детстве и заставили меня любить тебя. Эти качества и открыли тебе путь, скользский для грешной черни, но не темный для чести. Впрочем ни ты ни я не знакомы с дружбой заключаемой словами и питающейся врагами: прежде чем друг с другом изъяснились мы, уже были дружны, разумели и уважали друг друга. Таких связей бескорыстных время не охлаждает; один раз навсегда я дал тебе руку и — аминь!
Злополучие училище людей. Не из Университета, почтенный друг мой, вынес ты опыты жизни, науки важнейшей; не в Университете научился ты благородным образом служить обществу, познание труднейшее! Ты питомец несчастья, и выдержал экзамены судьбы, в которых одно христианское терпение укрепляло тебя. — Они однако же кажется к тебе улыбнулись и доставили способ или путь на котором можно и служить а не выслуживаться, из чести, а не из почестей. Неужли отсель останется немилосердие Судьбы? И Ахиллес сжалился над сединами Приама. Твои же трогательнее: они преждевременны. В этом однако ж и я не уступаю тебе: ни одного волоса юношеского цвета, а что еще чувствительнее – совершенная потеря охоты к столице: шум карет, шлюпотня Парнасская, ненависти и сплетни, авторы, актеры и актрисы, смущающие мир моей келии – все это мне наконец так надоело — что хоть пешком за заставу! Когда мы причалим, когда скажем: здесь пристань, здесь друзья? Когда положим посохи свои, хотя на развалинах надежд юношеских, но под кровом богов домашних? Неужели и это умеренное желание покарается завистливо Судьбою нашей? А я принял бы за величайший знак ее благоволения, если б для отдыха от бурь жизни, она свела меня с тобою.
Ожидаю обещания твоего писать чрез почту; а между тем обнимаю тебя и с душевною преданностию и неизменною дружбою остаюсь
Tuus ex anima
N. Гнедич.
Письмо отправляется в первых числах октября. Ибо увы! Почта в Тульчин ходит только 1 и 15 числа каждого месяца.
Примечания
1Оригиналы писем хранятся в НИОР РГБ в фонде Юшневских.
2Павел Васильевич Аврамов (1790 или 1791–1836) — декабрист, член Южного общества,близкий приятель Юшневского. Более подробно о связях семейств Юшневских и Аврамовых см. В. Базилевич. Письма декабриста П. В. Аврамова из Сибири.