Как жили декабристы в Сибири, выйдя с каторги на поселение? Нашей команде уже приходилось отвечать на этот вопрос в разных жанрах. Если формулировать максимально кратко, то можно сказать, что жизнь эта была непроста не только в силу суровых климатических условий малоосвоенного края, но и в силу своеобразного юридического положения «государственных преступников», налагавшего множество ограничений, зачастую более обширных (и менее разумных), чем для «обычных» ссыльных, даже если их преступления были довольно серьезными (например, убийство или печатание фальшивых денег).
Тункинская долина. Саяны. Однако все-таки это была жизнь уже не на каторге; не только в сельской местности (иногда довольно глухой), но и в городах — у тех, кому удалось добиться разрешения на это; жизнь довольно часто семейная — что, впрочем, могло нести с собой не только радости, но также трудности и заботы. В некоторых городах следы этой жизни сохранились — а отчасти воссозданы — в посвященных декабристам домах-музеях. (Вы можете найти их в Иркутске, Новоселенгинске, Минусинске, Туринске, Кургане и Ялуторовске).
В наше время, когда и образ декабристов, наиболее распространенный в обществе, отступил в сторону от «пламенных революционеров», и музеи эти часто сосредотачиваются в своей работе, помимо биографий конкретных людей, на разных темах, связанных с устройством жизни, в частности дворянской, в XIX веке, неискушенный зритель часто приходит к представлению «жили там с гувернантками и фортепьянами» — словом, припеваючи. То, что тот же зритель может прочитать и услышать в Интернете или средствах массовой информации любого вида, зачастую написано в том же духе — в рамках вроде бы критического осмысления прежних представлений о декабристах. Об этом нам тоже уже приходилось говорить. Но если снова формулировать кратко, то, во-первых, речь чаще всего идет о жизни примерно десятка декабристов из действительно богатых семей (Волконские и Трубецкие в Иркутске, Ивашевы в Туринске, Нарышкины в Кургане), каких было среди них около десятка, или более-менее обеспеченных. А кроме того, все эти нерядовые дома (как тот же дом Волконских в Иркутске), теплицы с арбузами (и даже «ананасное заведение», какое было у Трубецких под Иркутском) не ждали их готовыми. Все это возводилось, устраивалось наново, а большинство необходимых вещей — присылалось родственниками из Европейской России, как те самые «фортепьяны», которые нередко оказывались первыми в городе. И все эти нововведения перенимались со временем местным обществом.
Но было и то, что сами ссыльные могли позаимствовать из сложившегося уклада здешней жизни. И на этом основании мы рискуем добавить еще одну черту, которая вполне могла бы при неосторожном использовании пополнить образ беззаботной жизни на каторге: они ездили на минеральные воды! То есть — на курорт.
А теперь давайте разберемся подробнее, как так вышло, как это выглядело и что из этого получилось.
Для начала в виду следует иметь несколько общих пунктов.
Тункинская долина. Саяны. Во-первых, состояние медицины в начале XIX века. Примерно 200 лет — расстояние для исторического сравнения зачастую обманчивое. С одной стороны, время еще явно иное (и тем интересно), с другой — люди того времени во многом похожи на нас, мы можем представить себя в интерьере того же самого дома-музея лучше, чем в реконструкции жилища первобытного человека, и вообразить себя в платье, даже с кринолином, или тогдашнем мундире — легче, чем в тоге или в шкуре. Поэтому и может возникнуть ощущение, что люди того времени – это, в общем-то то наши современники, просто с некоторыми экзотическими атрибутами, а жизнь их в целом похожа на нашу. Но попытка вникнуть поподробнее в любой аспект этой жизни обычно вносит коррективы, и знакомство с тогдашней медициной, даже беглое — один из таких случаев.
С одной стороны, в городах еще с петровских времен уже есть профессиональные врачи и больницы, многие из горожан лечатся уже не корешками и наговорами (или, по крайней мере, не только ими), а чем-то более похожим на современные лекарства: пилюлями, порошками, микстурами. Правда состав этих пилюль далек от современного, а медицинская терминология может преподнести вам сюрпризы, и в какой-нибудь семейной переписке к вам выйдут «геморрой в голове», «летучая подагра» или белая горячка у почтенной старушки (нет, она не запила, просто название это тогда применялось к любому помутнению сознания с бредом, при котором больной оставался в состоянии встать и двигаться, а не только лежать и бредить).
С другой же стороны, эта медицина еще почти ничего не знает о причинах внутренних болезней и не умеет их лечить. Из хирургии пока хорошо развита только та, что занимается разными травмами, прежде всего военными. Прочие же болезни группируют скорее по симптомам: все, что с постоянной температурой — «горячка», с переменной — «лихорадка», с отеками – «водянка» и т.д. (А скрываться за этим могут совершенно разные болезни, если брать их современную, привычную нам симптоматику: например, туберкулез горла и сифилис в те времена вполне могли спутать и удивляться, отчего это у юной приличной девы появляются какие-то подозрительные симптомы).
Соответственно, не зная внутренних причин болезней, эта медицина пытается лечить симптомы. Так, как может — при отсутствии, повторим, большей части нынешней хирургии, а также антибиотиков и многого иного. Поэтому в ход идет все, что только могло бы пригодиться.
Руины римских терм в Баден-Бадене. И, в частности, те же минеральные воды. Конечно, о свойствах целебных источников люди узнали еще в древности. В Греции при них строились храмы, а Рим, вместе с прочими благами городской цивилизации, придумал и курортные города. Современные, привычные нам, курорты берут начало в Европе уже в Новое время. На XVIII и XIX век приходится их настоящий бум, когда «поездка на воды» — уже не только способ лечения, но также повод для путешествия, а иногда и просто образ жизни. Но при этом лечебным средством воды не переставали быть. А превращению «вод» в образ жизни немало способствовало и то, что нельзя, собственно говоря, выпить ведро воды (или один раз выкупаться в источнике) — и уйти здоровым. И в наше время путевка в санаторий — это обычно все-таки месяц, а в те времена доктора чаще всего советовали отправляться «на воды» на весь теплый сезон — и если прибавить к этому путешествие с тогдашней скоростью, выйдет уже больше половины года.
Добавим к этому специфику — российскую, а затем сибирскую. В России обустроенные минеральные воды появляются, как многое иное, при Петре I. Так что, если в Европе к началу XIX века многие курорты насчитывали уже не одно столетие и имели более-менее развитую «туристическую инфраструктуру» (отели, купальни), то их российские собраться возникли от силы лет 100 назад — и это в лучшем случае. В петровское время закладываются курорты в северной и центральной части европейской России: на минеральных водах в Карелии и под Липецком (они были по-прежнему популярны в начале XIX века, о чем, в частности, говорит комедия известного тогда драматурга, князя А.А. Шаховского «Липецкие воды»). Сведения о минеральных водах на Кавказе появились в XVIII веке, но какое-то обустройство источников и жилья вокруг них началось только лет сто спустя, в 1810-х годах. Еще позже возник, например, курорт в довольно близкой от Петербурга Старой Руссе.
Кавказские воды, кстати, могут дать нам неплохой пример того, как выглядит тот самый «курорт» начала XIX века. Итак, строительство здесь активно развернулось в 1820-х годах — в первую очередь в Пятигорске. Солдаты заложили «ванные заведения», цветники перед ними и несколько домов для офицеров. Все прочее «водяное общество» должно было размещаться по частным домам, а кто не поместился — то и во временных, по летнему времени, жилищах (иногда упоминаемых как «кибитки»). Солдаты и офицеры тут, кстати, совершенно не случайны. Идет – и еще долго будет идти — война с горскими народами, опасность их набегов сохранялась в Пятигорске еще в николаевское время, а между населенными пунктами путешественники передвигаются в сопровождении солдат с пушкой и фитилем к ней наготове. Именно так, например, путешествовал в 1820 г. генерал Н.Н. Раевский с семейством и подобранным по дороге для компании А.С. Пушкиным.
Кстати, на кавказских водах успели еще до 1825 года для поправки здоровья побывать некоторые из декабристов — Сергей Волконский, Александр Крюков, Василий Ивашев. Волконскому там встретился раненый в голову Якубович и наплел ему про Кавказское тайное общество. Некоторые исследователи до сих пор пытаются обнаружить следы такового, но, кажется, дело было в том, что у кого-то на водах было много времени и нездоровая фантазия!
Кавказ также показывает нам еще одно важное обстоятельство: не все то, что считается курортом в XX веке, даже в самом его начале, было таковым на век раньше. Так, Гагра в те времена не «всесоюзная здравница» и не великосветский курорт (каким он стал незадолго до революции), а место, где помимо набегов горцев, губительно и само место: у подножия гор расположены болота и свирепствует малярия и прочие лихорадки. (Некоторые из декабристов, сосланных на Кавказ, погибли именно от них — в частности, поэт Александр Одоевский или моряка Гвардейского экипажа Епафродит Мусин-Пушкин). Выжившие характеризовали эти места довольно критически. Владимир Толстой, успевший до Кавказа недолгое время быть поселенным в Сибири, ядовито писал оттуда своим сибирским знакомым: «здесь даже у птиц лихорадка».
Итак, вооружимся по итогам этого краткого обзора знанием, что курорт начала XIX века это:
Мин. источник-фонтан в Старой Руссе. — вероятно, лечебно (но не обязательно лечит именно от того, с чем вы сюда приехали и именно так, как вы лечитесь);
— но при этом не обязательно комфортно и даже безопасно;
— и наконец, не все то курорт, что нам может показаться им!
…И отправимся наконец на просторы Сибири.
Как показывает нам и Европа, и тот же Кавказ, выходы минеральной воды нередко привязаны к горам и их разнообразному геологическому устройству, проходя через которое, вода может набраться самых разных примесей.
Это, конечно, не обязательное условие (Старая Русса и Липецк тому примером), но при наличии гористой местности предполагать в ней минеральные источники весьма естественно. Поэтому неудивительно, что Забайкалье и Прибайкалье, богатое и горами и полезными ископаемыми в них (которые и двигали во многом освоение этого края), богаты и минеральными источниками: основатель отечественной науки о курортах и уроженец Забайкалья Иннокентий Багашев насчитал их в начале XX века несколько десятков.
И если кто-нибудь, приехав в Иркутск и посмотрев в частности его декабристские музеи, услышит там о поездках героев на воды и захочет воспроизвести маршрут, то ближайшие минеральные воды не понадобится долго искать.
Это довольно популярное среди современных туристов место: к западу от Байкала, в протяженной долине, окруженной горами и тянущейся в сторону границы с Монголией, расположен поселок Аршан — с источниками, санаториями, гостиницами и прочими признаками современного курорта. В окрестных поселках есть еще несколько источников.
Нужно сказать, что «Аршан» - современное название, точнее – это бурятское слово означает не данный конкретный, а любой целебный источник. Местность же называется Тункинской долиной, поэтому ранее воды были известны как Тункинские.
А если взглянуть на карту местности немного шире, то на южном берегу Байкала, на дороге, идущей в направлении Баргузина, обнаружится еще одно курортное место, кажется, несколько менее, но все же достаточно известное. Сейчас этот поселок — со своим санаторием — называется Горячинск, но это тоже современное название. А расположен он на впадающей в Байкал реке Турке, и потому в XIX веке эти воды были известны как Туркинкие.
Чувствуешь ли ты опасность, читатель?
Итак, в окрестностях Байкала, где и проживали многие из интересующих нас ссыльных, есть, помимо прочих (о них мы еще упомянем):
— Тункинские воды (Аршан)
И
— Туркинские воды (Горячинск).
Отличаются они в своих исторических названиях одной буквой, а наше время в обоих случаях именуются иначе. Кстати, воды в Горячинске местные жители тоже могут называть «аршаном» — ведь это же источник! (Автору данной статьи доводилось такое слышать).
Курортный поселок Аршан. В наше время более популярны Тункинские (а точнее, Аршан), но если почитать какие-нибудь иркутские мемуары или переписку (не только декабристов, а еще и местных купцов, например), то упоминаться будут прежде всего Туркинские и плавание к ним через Байкал (или поездка вокруг него).
Что из этого может выйти при написании популярных текстов для туристов, в частности, на тему «а еще у нас бывали такие-то известные личности»? Самым закономерным образом — путаница.
Вот как заманивает нас в один из близлежащих к Аршану поселков, Нилову Пустынь, сайт Тункинского национального парка:
«Здесь побывали многие известные люди, в том числе декабристы, отбывавшие ссылку в разных уголках Сибири: Волконский, Трубецкой, братья Бестужевы, Поджио, Вольф, Пущин, Раевский».
Некоторые фамилии из списка появляются и в других рассказах об этом курорте, иногда под красноречивыми заголовками («Курорт Нилова Пустынь, или Где лечились декабристы»).
Заинтересовавшись не только минеральной водой, но и ее былыми посетителями, захочется, конечно, узнать и о том, как могло в то время выглядеть это место. И тут нас начинают подстерегать неожиданности.
Вы уже заметили, что у нас появилась еще какая-то Нилова Пустынь. Дело в том, что сам поселок Аршан и источники, находящиеся именно в нем, стали известны только в самом конце XIX века — только в 1896 году о нем был сделан первый научный доклад.
Но были, как уже говорилось, и другие окрестные источники, а в долине еще с конца XVII века стоял Тункинский острог, ставший затем селом Тунка. Кстати, местом ссылки он тоже был, в том числе и для декабристов. Два года провел там уже упомянутый ранее Владимир Толстой (затем он был переведен на Кавказ), и гораздо дольше, с 1829 по 1844 год — один из основателей общества Соединенных Славян, поляк Юлиан Люблинский. По этому поводу автору приходилось встречать замечание: мол, странная идея — ссылать на курорт. Но в том-то и дело, что курорта там в то время не было! И когда все тот же Владимир Толстой, хотя и был очень молод (к моменту приговора ему едва исполнилось 20 лет; служил он в Москве, ни в каком восстании не участвовал и на каторгу, как многие, попал в общем-то за разговоры), но уже успел всеми этими перемещениями как-то расшатать себе здоровье, то ему пришлось просить у местного начальства разрешения уехать из Тунки, чтобы лечиться на минеральных водах. По-видимому, на уже известных нам Туркинских, на южном берегу Байкала.
Но что же окрестные источники? Та же Нилова Пустынь, например? Как информируют нас все те же местные сайты, сам по себе источник в узком ответвлении долины между скал был известен еще бурятам, а первоначальное строительство зданий вокруг него по распоряжению губернатора Восточной Сибири В. Я. Руперта началось в 1840 году. (И «Пустынью» место называлось не случайно, вначале строительство на источнике было именно церковное). Что же, время, еще вполне совпадающее с частью сибирской ссылки декабристов: до амнистии 1856 года еще больше 10 лет. Так что же можно найти в тогдашних источниках?
Горячий мин. источник в пос. Аршан. Вот, например, свидетельство Андрея Белоголового, врача, сына местного купца, образованием которого в школьные годы занимались последовательно несколько декабристов: Юшневский, Петр Борисов, Александр Поджио. Белоголовый всю жизнь с благодарностью вспоминал эти годы и описал их в очерках, а с Поджио многие годы переписывался. Но писал он и на другие темы. В частности, был у него и очерк «Поездка в Тунку», где он вспоминал, как в 1855 г. служебное поручение (необходимость медицинского освидетельствования трупа, найденного в селе Тунка) дало ему возможность посмотреть и на Тункинскую долину, и на минеральный источник в Ниловой пустыни. Дело, как видим, происходит лет уже через 15 лет после закладки первым построек — и практически под конец срока декабристской ссылки. Но картины, которые описывает Белоголовый, довольно своеобразны. По степной местности Тункинской долины не проложено ни дорог, ни мостов, и петляющую по долине реку приходится по дороге пересекать несколько раз. Причем течение в ней довольно сильное и делать это нужно именно верхом: Белоголовый рассказывает известный ему случай, как чиновника, разбитого параличом, пытались переправить через реку в экипаже. В результате больной погиб, потому что течение унесло его вместе с экипажем. Это уже не очень-то похоже на курорт, посещаемый многими, в том числе, например, дамами (а портал «Иркипедия», то есть сетевая энциклопедия Иркутска и окрестностей, приводит сведения, как туда приезжала жена губернатора Руперта в сопровождении вдовы декабриста, Марии Юшневской, которая до самой амнистии не получила разрешения вернуться и жила в Сибири).
При этом источник — и строения пустыни — действительно существуют и посещаются теми, кто сможет добраться… и, как показывают дальнейшие события, вовремя убраться. Белоголовый и его коллега приезжают на источник утром, надеясь подробно осмотреть окрестности, но погода начинает портиться, с гор спускаются тучи. Если начнется дождь, река разольется, и через нее уже нельзя будет переправиться даже верхом. Так что возвращаться им приходится спешно, и все равно на последней переправе их встречает такой бурный поток, что путешественникам приходится ночевать в заброшенной юрте на острове посреди реки и еще некоторое время искать наутро перевозчика.
Согласитесь, не очень-то похоже на место, куда ездят, во-первых, массово, во-вторых, люди, слабые здоровьем, не все из которых будут твердо держаться на лошади — вспомним несчастного чиновника! Да и в Пустыни по описанию довольно немноголюдно.
Так что со всей ответственностью свидетельствуем: путаница-таки произошла, и большинство тех, кого нынче считают посетителями Тункинских вод (точнее, Ниловой Пустыни), отправлялись на самом деле на Туркинские.
Курортный пос. Горячинск. Это подтверждают, в частности, официальные бумаги. Пресловутое Третье отделение (отделение чего? Канцелярии его императорского величества, кстати говоря) дотошно регламентировало многие стороны быта «государственных преступников». В том числе поездки, не исключая и тех, что предпринимались с лечебными целями. В одном из сохранившемся в его фонде дел собраны именно такие прошения и ответы на них. Тут мы видим и уже знакомые, и иные фамилии: Волконский, Краснокутский, А. Поджио, Панов, Торсон и Николай Бестужев, Шимков… Все они (или их родичи за них) просят об отправке именно на Туркинские воды — и, кстати, разрешение получают. Но почти всегда только в том случае, если у человека уже закончился срок каторги, и он уже вышел на поселение. Поэтому самый массовый «десант» высадился на Туркинские воды как раз сразу после того, как закончилась каторга самого долгого по сроку первого разряда — разрешение поехать на воды разом получили Вадковский, Повало-Швейковский и два князя-рюриковича: Барятинский и Щепин-Ростовский. Сестра Барятинского Варвара еще в 1836 г. писала главе Третьего отделения генералу Бенкендорфу с довольно подробным медицинским обоснованием, почему для поддержания здоровья ее брата ему необходимо отправиться на воды, но тогда разрешение дано не было.
Как же обстояло дело с обустройством Туркинских вод (нынешнего Горячинска)?
Научные сообщения о них появились еще в середине XVIII века, а первые строения, по указанию тогдашнего иркутского губернатора — в 1780 г. Правда, их не приписали ни к какому ведомству, а потому их толком никто не поддерживал, хотя люди продолжали туда приезжать. И настоящее обустройство Туркинских вод началось, как ни отличался по степени освоенности этот край, практически одновременно с Кавказскими водами. Уже другой иркутский губернатор, Николай Трескин (кстати, многолетний сослуживец и знакомец И. Б. Пестеля, отца декабриста), в 1810 году приказал заложить здесь постройки для ванн и для жилья «благородных» посетителей. В то же время досюда довели и «тележную» дорогу, то есть проезжую для колесного транспорта. До того к Туркинским водам добирались так же, как и гораздо позже к Тункинским — верхом. Кстати, к вопросу о терминологии: поскольку источник был теплым, назывался в бумагах этот комплекс строений «Туркинскими теплицами»!
Как видим, обустройство источников было вполне в духе эпохи в целом, но у Трескина был здесь и семейный интерес. На местных минеральных водах очень полюбила лечиться его супруга Агнесса (вообще-то по рождению Анисья) Федоровна, дама эффектная и властная. Причем посещала она разные источники: так, еще до 1812 года Владимир Штейнгель, тогда сибирский чиновник, а позже — член тайного общества и ссыльный в тех же краях, сопровождал ее на Кутомарские воды за Нерчинском. Страсть к минеральным водам и погубила Агнессу Федоровну (хотя повредили ей отнюдь не сами целебные источники). Весной 1819 года Трескина со свитой из немногих иркутских чиновников вновь отправилась на воды. Мы знаем об этой истории подробности вплоть до месяца и числа из самой настоящей летописи, которую в те уже нелетописные времена вели в городе заинтересованные люди из местного купечества. Вначале она посетила, перебравшись через Байкал, Туркинские воды, а оттуда отправилась еще на один источник, тоже известный с XVIII века, Погроминский. Обычно он бил только весной, а летом становился совсем небольшим или вовсе иссякал. Но доехать туда ей было уже не суждено: в дороге местные не очень-то послушные лошади понесли, коляска опрокинулась, Трескина погибла мгновенно и была похоронена в ближайшем селе. Поскольку к тому времени была уже назначена и приближалась ревизия губернии М.М. Сперанским (по итогам которой Трескин и оказался под судом, а суд собрал немало компромата на уже покойную Агнессу Федоровну в том числе), в городе ходили различные слухи — то ли это было убийство, то ли самоубийство… Ореол загадочности окружал это происшествие и дальше. Впоследствии мимо обелиска, установленного на месте ее гибели, проходили по дороге из Читы в Петровский завод декабристы, и тот же Владимир Штейнгель разглядывал местность и удивлялся, что случилось это на совершенно ровном месте. Однако несчастные случаи с экипажами вообще были в те времена нередки, а о местных почтовых лошадях проезжающие, в том числе те же декабристы, писали, что они были здесь практически дикими, которых нужно было не погонять, а скорее удерживать. Так что, видимо, поездка на источник все же оборвалась из-за трагической случайности.
Курортный пос. Горячинск. Кстати, Волконский — единственный, кто в прошениях тому же Третьему отделению писал просьбу об отправке, помимо Туркинских, еще и на Погроминские воды – так что, скорее всего, побывал потом в тех же краях еще раз. Село это в советские годы было переименовано в Комсомольское, но некий источник около него по-прежнему отмечен на карте.
Что же до устройства Туркинских вод, то, как уже говорилось, там появилась к тому времени купальня, стояли два дома: один для благородной публики и второй попроще (для этого сгодилась самая старая постройка на курорте, еще XVIII века) и помещения для местной прислуги. Немного позже построили деревянную часовню. Обслуживать посетителей вод должны были приписанные к источникам несколько семей поселенцев, да и строили здешние здания ссыльные (но не те же, а присланные для этого специально из Верхнеудинска — современного Улан-Удэ). С хозяйством там было непросто: из земледелия в основном огороды, пшеницу нужно было сажать за десятки верст отсюда — или выменивать на рыбу и разные дары леса; рыболовные угодья к тому времени уже разобрали другие жители этих же краев, в том числе насельники Троице-Селенгинского монастыря, и начальству пришлось довольно дотошно выяснять, что за ними закреплено по бумагам, а что — по привычке (а значит, может составить пропитание туркинских жителей). Только в 1823 году на водах, между прочим, появился постоянный врач. До того иногда тот или иной врач вывозил сюда партию больных — и потом уезжал с ними. Чаще больные приезжали по рекомендации врача, данной, скорее всего, в Иркутске, а здесь их встречал только смотритель — чиновник невысокого класса, который записывал диагноз и произведенный эффект в специальную книгу. Ее же в поисках аналогий читали другие желающие излечиться.
Впрочем, и здесь, и тем более на других, куда менее обустроенных источниках, каких в Забайкалье было еще немало, далеко не все пациенты вообще интересовались мнением врачей. Буряты приезжали в сопровождении лам, которые давали свои указания, а многие русские пациенты более-менее простого звания действовали по наитию себя и товарищей (например, пили по 50 или 80 стаканов воды за день — не пытайтесь, пожалуйста, повторить, это реально опасно!), а потому еще в 1899 году, могли, например, происходить случаи такого рода:
«Оглохший казак приехал в Ларгу лечиться, а как и каким способом, он не знал… Ларгинский ареопаг из таких же темных людей, как и он посоветовал принимать горячие ванны и обливать голову горячей водой «до растопления мозгов и крови», и вот этот несчастный больной растопляет мозги ежедневно до обморока».
Есть подозрение, что в годы декабристов подобных историй могло быть еще больше.
А теперь предоставим, наконец, слово тому самому «десанту» 1839 года, оставившему немало писем своим товарищам об этой поездке.
Дмитрий Щепин-Ростовский, участник восстания, но не член тайного общества, ранивший, пока полк выходил на площадь, пять человек от генерала до рядового, и в дальнейшем отличался вспыльчивым характером. Но его письмо И. Пущину показывает, что и изящной словесности князь был не чужд. Для начала на него произвела впечатление еще природа по дороге на воды. Он писал так:
«Вот уже 4-й день, как мы прибыли к Туркинским водам, и из всего этого путешествия два предмета непременно увлекут и ваше внимание. Первый из них Селенга, усеянная живописными островами, и с одного берега обрисовывается величественными скалами, нагроможденными одна на других, с другого – лесистыми горами; виды ее так приятны, увлекательны, величественны… что это разнообразие, жизнь природы, одушевленная массою вод, мирно влекущихся, меня, Вадковского, Барятинского обворожили совершенно…
Байкал рядом с Горячинском. Другой предмет, достойный внимания, и особенного, это Байкал, столь всем вам известный… На пространстве их только заметны два действующие двигателя: воды и то, что мы называем небесами, они поражают нас и доказывают неоспоримо ничтожество индивидуальности пред вечным порядком... Эта неопределенная даль, повергая сперва душу в род изнеможения, потрясает ее и ужасает безызвестностию...»
Строения на водах определенно не были столь же величественны, но и здесь нашлись свои красоты природы:
«На берегу так называемого моря построена здесь хорошенькая беседка — в ней вчера созерцал закат вышедшего из облаков солнца, окруженного лазурью и пурпуром и отсветившегося в водах Байкала блестящею колонною, баз коей упирался в берег под моими ногами, а вершина и капители ее уходили далеко, далеко в море... И наконец блеск этой колонны, постепенно ослабевая, исчез, и я ушел прочь от моря».
Описание самих строений хорошо соотносятся с отчетами Трескина, так что уж тут его обвинить в злоупотреблениях нельзя, вот только времени прошло уже немало, а ремонта с тех пор, похоже, не было.
«Нас здесь остановили в маленьких домиках, принадлежащих крестьянам, составляющих маленькую слободку; на другой стороне ее сперва открываются два казенные строения, одетые по форме, т.е. желтые с красными крышами. Это лазарет для солдат и поселенцев. В той же дирекции с левой стороны въезда маленький полуразрушенный дом с новыми ваннами, построенный одним купцом… Главное строение очень плохое и без содержания для бедных. Ванны необъятны, стары, числом 4… Жаль только, что устройство при них устарело во всех частях и не соответствует требованию века».
Учитывая небольшое количество местных жителей и немалое — больных (в одном из корпусов, упомянутых Щепиным, жило больше 30 человек), провизия была здесь недешева. Еще один из приехавших на лечение, Федор Вадковский, писал живущему по местным меркам недалеко — верстах в 70 — товарищу, Евгению Оболенскому, место поселения которого они проезжали по дороге. Вадковский просил товарища отправить кого-то из местных жителей к водам, чтобы он привезли и продали им несколько кур, которые в Итанцах, где жил Оболенский, были дешевле. Коммерческая операция в итоге состоялась, но выгоды лечившимся не принесла: разницу в цене «съела» дорога.
А что же насчет основной выгоды, которую декабристы должны были получить на водах – то есть по возможности поправить здоровье? Врачи советовали отправляться на воды на несколько месяцев, а они получили разрешение только на месяц, тем более, лето уже шло к концу. Результаты оказались не самые обнадеживающие.
Барятинский еще во время лечения ехидно писал тому же Оболенскому:
Курортный поселок Горячинск. «Что сказать вам о действии, которое воды произвели на меня? – До сих пор оно равно нулю, я даже заполучил здесь на несколько дней лихорадку, но зато мозоли на ногах уменьшились, из-за чего стоило тащиться так далеко. Впрочем, обычно о хороших или дурных последствиях ванн можно судить лишь по прошествии двух или трех месяцев. — Самая важная новость, которую я могу сообщить вам отсюда, это то, что мы ощутили два последовательных довольно сильных толчка землетрясения».
(Нередкие небольшие землетрясения действительно до сих пор остаются характерной чертой этих мест — и от них, между прочих, может меняться температура источников!)
Впрочем, и позже его товарищи отзывались о результатах как-то без энтузиазма, как, например, Вадковский в письме Пущину:
«На Туркинских водах мы прожили до первых дней сентября. Пили, купались, тосковали, свели кое-какие бесцветные знакомства с дамами, но здоровья, кажется, никто из нас оттуда не вывез… И, таким образом, все съездили понапрасну, вероятно, от позднего времени года, только что растратились, а толку не добились».
Повало-Швейковский, самый старший из отправленной на лечение четверки, простудился на обратном пути через Байкал и был вынужден был по дороге на поселение задержаться в Иркутске, практически до зимы, до выздоровления.
А Барятинский, по осени и не слишком хорошо себя чувствуя, все же отправился в дорогу, но к Красноярску разболелся так, что товарищи опасались, останется ли он в живых; заботами одного из тамошних товарищей, Павла Бобрищева-Пушкина, он поправился и все-таки прибыл в назначенный ему для поселения Тобольск.
Трудно сказать, что было главным в столь неудовлетворительных результатах. О коротком сроке лечения мы уже говорили, а наши герои — писали, что отправили их на воды поздно, к осени. Возможно, дело еще все-таки в том, что тогдашняя медицина лечила минеральными водами очень многое, и далеко не все, чему можно было ими помочь. Впрочем, учитывая, что многие из их товарищей, живших затем вокруг Байкала, приезжали на Туркинские воды не раз, но в более спокойной обстановке и порой надольше — Николаю Бестужеву, например, позволили прожить там 3 месяца — и по-видимому, получали от них и какую-то пользу.
Именно сюда, а не на Тункинские воды, напомним, отправлялись и дамы: Мария Волконская, а также уже упоминавшаяся уже Мария Юшневская вместе с супругой губернатора Руперта (губернаторша была, как и Мария Казимировна, родом из Бессарабии, что, похоже, и послужило поводом для их сближения).
Итак, хотя в наше время декабристов часто считают посетителями Тункинских вод или Аршана, искать из следует прежде всего на Туркинских, в Горячинске.
Впрочем, не всех. Некоторые люди — довольно немногие и из тех, кто жил именно в окрестностях Иркутска, а не в Забайкалье, все-таки, несмотря на трудную дорогу и спартанские условия добирались и до источников Тункинской долины.
Петр Муханов (еще один москвич, наговоривший в свое время много, но также не участвовавший ни в одном восстании) жил на поселении в недальнем от Иркутска селе Усть-Куда. В 1842 году он отправился с дозволения губернатора на местные воды, еще совсем новооткрытые, так что и название «Нилова Пустынь» еще не возникло, и, отправляя оттуда письмо своему кузену В.М. Шаховскому, он пишет адрес по названию реки: «Икугун», прилагая такое описание:
«Письмо с новым тавром может доказать тебе, что я в движении, движение может доказывать свободу, и поэтому… спешу уведомить тебя, что настоящее значение Икугун есть река, падающая виде водопада в ущелье Саянских гор, где я очутился для купания в теплой воде… Воды мне слабы, и большого облегчения и еще меньше совершенного излечения не ожидаю, но боль в ногах несколько унялась. Место величественно своей дикостью, стены гранитные. Если бы Икугун был возле вашей столицы, то, вероятно бы, ваши богини и местные люди проводили бы лето на берегу его, и кисти, карандаши — все было бы в деле… К несчастью, ноги мои неспособны предпринимать странствия на вершины… но я очень мало чувствую вожделения на красоты Сибири, которая стала лучше Америки для искателей золота… но нестерпима для человеколюбия и для души, предпочитающей свободу изгнанию».
Тункинская долина. Саяны. Кажется, и в этой истории лечебный эффект не был главным. Но это была какая-то перемена места, новые впечатления, нечастые в сельской жизни на поселении… и, может быть, призрак или подобие свободы.
Впрочем, природа Тункинской долины действительно величественна и сама по себе способна произвести впечатление. Это испытал еще один посетитель именно этих мест — Владимир Федосеевич Раевский, «первый декабрист», арестованный за свои вольнолюбивые взгляды и действия (впрочем, в рамках таких вполне законных явлений как обучение солдат грамоте) еще за несколько лет до восстания. Затем его дело, как часто бывало в александровское время, застопорилось на несколько лет, и в итоге осужден он был в то же время, что и остальные члены тайных обществ. Владимир Раевский тоже жил в селе, женился на местной крестьянке – но вовсе не растворился среди местных жителей. Он, в частности, продолжал время от времени, обычно в какие-то драматические моменты жизни, писать стихи. Оказавшись на новых водах еще раньше Муханова, в 1840 году. Называя их так же — по реке, он тоже откликается на посещение вод стихотворением, и снова рассуждает не только об их целебной силе, но о свободе и человеческой душе:
«В вершинах гор гремит перун,
Прибрежных скал колебля своды.
Внизу шумит Икаугун,
Ревут его в утесах воды,
Зачем они кипят струей,
Куда, белея пеной снежной,
Как бурей взломанной стезей
Несут свой шум, разбег мятежный?
Спроси природу — где устав
Для сил надменных и свободы?
Они не знают наших прав, —
Здесь горы, каменные своды
И зимний лед их волю жмут;
С вершим гранитного Саяна
Они летят, они бегут
К брегам привольным океана!»
Это только отрывок более длинного стихотворения. Сейчас река, приток Иркута называется Ихе-Угун. Кстати, для довершения путаницы, когда это стихотворение было впервые опубликовано в 1890 году, под ним была воспроизведена такая подпись автора: «1840 год, Туранские воды». Возможно, такое название существовало поначалу, но не закрепилось, сменившись Ниловой Пустынью?
На этой поэтической ноте мы, пожалуй, и подведем к концу повествование о декабристах и забайкальских минеральных водах.
Как мы видим, при желании посетить те же места, что и они, можно отправиться по меньшей мере к двум источникам — как в Аршан, так и в Горячинск. Главное — помнить, что Тунка все же отличается от Турки, не все ездили туда, где их хотят увидеть современные туристические проспекты – а самым важным эффектом поездки может оказаться вовсе не лечебное действие вод. А ощущение перемены, путешествия, свободы. Что ж, в этом люди начала XIX века и в самом деле не так уж отличаются от нас с вами!
Использованная литература