В литературе не раз ставился вопрос о количестве убитых и раненых 14 декабря. Он по сие время не разрешен, несмотря на богатую и обширную историографию восстания. Даже вполне доступные архивные источники, в первую очередь материалы РГВИА, остались практически неиспользованными.
Сведения о потерях отдельных гвардейских полков появились еще до революции в полковых историях, в первую очередь назовем «Историю л.-гв. Московского полка» Н. С. Пестрикова1. В 1907 г. журнал «Былое» опубликовал два списка убитых и раненых 14 декабря как со стороны восставших, так и в правительственных войсках2. Документы ты эти были опубликованы без ссылок на место хранения и каких-либо комментариев, из публикации непонятно, кто, когда и для чего их составил. Обращение к архивным делам из фонда штаба Гвардейского корпуса позволяет понять, что это фрагмент служебной документации.
Наиболее важным аналитическим трудом, где обсуждается число пострадавших во время восстания на Сенатской площади, остается работа Г. С. Габаева «Гвардия в декабрьские дни 1825 года», вышедшая в 1926 г. в виде приложения к книге А. Е. Преснякова «14 декабря 1825 года»3. К сожалению, статья не была снабжена ссылками на источники. Во введении содержится указание, что автор знакомился с архивными материалами, в том числе делами штаба Гвардейского корпуса, но сложно установить, с чем именно ему удалось познакомиться. Работал Габаев и с полковыми историями, а те основывались на полковых архивах, значительная часть которых до нас не дошла, в том числе и архивы л.-гв. Московского и Гренадерского полков.
По данным Габаева, при подавлении восстания пострадало в общей сложности не менее 83 военнослужащих. Офицер л.-гв. Конного полка В. Р. Каульбарс, участвовавший в подавлении восстания и затем ночью дежуривший на площади, в своих воспоминаниях привел данные сходного порядка: по его мнению, «этот день стоил жизни семидесяти или восьмидесяти человекам» (в это число мемуарист включил и умерших от ран). По свидетельству Каульбарса, он видел тела погибших, снесенные полицией к ограде Исаакиевского собора, и насчитал 56 трупов4.
Между тем в Петербурге курсировали слухи о множестве погибших, о том, что полиция, спеша убрать кровавые следы с улиц, в ту же ночь сбросила собранные трупы в проруби на Неве. Эти рассказы приводятся в записке чиновника III Отделения М. М. Попова «Конец и последствия бунта 14 декабря 1825 г.»5, в целом ряде воспоминаний6.
В 1970 г. новые данные по этому вопросу опубликовал П. Я. Канн7. Речь идет о документе, написанном и декабре 1825 г. чиновником особых поручений при Министерстве внутренних дел С. Н. Корсаковым. Ни источники, из которых он мог получить эти сведения, ни обстоятельства составления им этой записки совершенно не ясны. Но цифры, указанные Корсаковым, значительно превышают оценки Габаева и Каульбарса: 17 убитых обер-офицеров разных полков, солдат л.-гв. Московского полка — 93, Гренадерского — 69, Гвардейского экипажа — 103 и Конного — 17, более 900 гражданских лиц, а в общей сложности 1271 человек. Эти цифры П. Я. Канн счел правдоподобными, по его мнению, «подсчеты официальных лиц явно занижены. Фальсификация фактов служила цели приглушить общественный резонанс событий 14 декабря»8. С ним согласилась академик М. В. Нечкина, также полагавшая, что среди всех существующих данных записка Корсакова вызывает «наибольшее доверие»9. Данные Корсакова были оспорены С. В. Коданом и А. Д. Марголисом10, приведшими ряд весьма убедительных доводов — о том, что не обнаруживается никаких сведений о столь большом числе погибших офицеров (ведь офицерские списки известны), и о том, что названное число жертв представляется невероятным, учитывая количество картечных выстрелов при подавлении восстания и военную статистику их поражающей способности11. От себя добавлю, что тезис о замалчивании официальной статистикой истинных масштабов потерь представляется совершенно несостоятельным. Он базируется, по существу, на исследовательском убеждении, что потери во время восстания были бы, безусловно, вменены публикой в вину правительству. Однако это явная модернизация, относящаяся ко временам позднего, развитого революционного движения и жесткого противостояния общества, сочувствовавшего либеральным и радикальным движениям, правительству. К моменту восстания декабристов такой ситуации еще не существовало, и, как представляется, образованное общество скорее вменяло последствия восстания его зачинщикам, а действия правительства (при условии, что они не переходят определенной черты) почитало вынужденными. Более того, ссылка на стремление власти «приглушить общественный резонанс» декабрьского восстания упускает из виду тот простой факт, что мы имеем дело с данными, которые никто и не собирался официально сообщать публике. При том, что циркулировавшие тогда слухи называли существенно большее число пострадавших.
Однако для нас сейчас существенно, что участники той дискуссии не обращались к делам военно-исторического архива. Между тем в фонде штаба Отдельного гвардейского корпуса существует целых два дела: «О предоставлении командирами гвардейских частей сведений о количестве убитых и раненых и утере боевого имущества во время восстания 14 декабря 1825 г.»12 и «О предоставлении командирами гвардейских частей ведомостей и списков солдат, раненых, убитых и пропавших без вести во время восстания 14 декабря 1825 г.»13. Именно там, в штабе Гвардейского корпуса, после восстания занимались составлением списков восставших солдат, учитывали число убитых, раненых, заключенных в крепость, словом, выясняли, куда девался личный состав. Но военное ведомство не занималось подсчетами потерь среди гражданского населения, так что данные касаются только военнослужащих.
Документы штаба Гвардейского корпуса — это сугубо деловая, прагматичная внутриведомственная переписка. Можно проследить, как день за днем в штабе собирались, сопоставлялись, сверялись сведения из полков о наличии людей, из госпиталей — о поступивших раненых, из крепости — со списками арестантов, устанавливалось местонахождение каждого солдата. Эти списки позволяют не только оценить потери за время восстания, но и узнать имена солдат, стоявших на Сенатской площади.
Первые ведомости об убитых, раненых и не явившихся в полки в штабе Гвардейского корпуса появились уже 15 декабря. Там, в штабе, ими занимался полковник Зуйков. Он получал все ведомости и списки, сравнивал их, сверял, отмечал недостающих. На документах сохранилось множество сделанных его рукой помет, отражающих эту работу.
Убитые и раненые имелись не только среди мятежников, но и в верных Николаю I частях. По сведениям на 15 декабря, в Кавалергардском полку был ранен 1 рядовой и 1 лошадь14, в л.-гв. Конном — убиты 1 рядовой и 1 лошадь, ранены 1 штаб-офицер, 1 унтер-офицер, 5 рядовых (один из них умер 16 декабря15) и 5 лошадей; в Семеновском полку ранены 2 рядовых; в л.-гв. Павловском — ранены 1 унтер-офицер, 1 музыкант и 5 рядовых; в л.-гв. Коннопионерном дивизионе убиты 1 унтер-офицер и 1 рядовой, ранены 1 унтер-офицер и 1 рядовой16. На следующий день, 16 декабря, R общем списке раненых в правительственных войсках все они были перечислены поименно, и число их оказалось несколько больше. В л.-гв. Конном полку значилось уже 8 раненых рядовых (включая упомянутого умершего), раны двоих названы опасными, и одному к тому времени отняли руку. В Семеновском полку раненых оказалось не двое, а трое; в Павловском из пятерых раненых рядовых один умер; в л.-гв. Коннопионерном эскадроне раненых нижних чинов обнаружилось не двое, а четверо, да сверх того шестеро офицеров; в 1-м Коннопионерном эскадроне пострадавших было четверо17, все — с ушибами от лошадей (что неудивительно — в тот день был сильный гололед, а лошади не имели шипованных подков, поэтому падали много). Следует сказать несколько слов о характере ран. Большинство кавалергардов и конногвардейцев были ранены пулями, лишь один получил контузию картечью, и один ушибся, упав с лошади. Понятно: именно в них стреляли из каре восставших. Семеновцы и павловцы получили в основном раны картечью. В гвардейском Коннопионерном эскадроне двое были убиты пулями, у остальных ушибы — у двоих прикладом, у одного поленом, и еще у одного лицо оказа-лось «сильно ушиблено выстрелом из ружья, заряженного песком»18.
16 декабря из л.-гв. Московского полка сообщали в штаб Гвардейского корпуса, что «в полку убитых не имеется, сколько же убито со стороны мятежников, полку неизвестно, о раненых же при сем препровождается именной список». Раненых числилось: генерал Фредерике, полковник Хвощинский, унтер-офицер Иван Мосеев и гренадер Андрей Красовский, все они были ранены на полковом дворе Д. А. Щепиным-Ростовским. Кроме того, в полк явились трое раненых рядовых, бывших в рядах восставших. На 15-16 декабря в полку числилось в отлучке 350 рядовых, 27 унтер-офицеров, 4 музыканта и 1 нестроевой чин19. Из л.-гв. Гренадерского полка 15 декабря докладывали, что накануне ушло из казарм унтер-офицеров 91, музыкантов 52, рядовых 1100, больше половины вернулись в казармы, в том числе 11 ранеными, не вернулись 55 унтер-офицеров, 27 музыкантов и 493 рядовых. Впрочем, в полку полагали, что в это число вошли и находившиеся на карауле в Зимнем дворце (унтер-офицеров 29, музыкантов 24, рядовых 82). Сведений об убитых пока не было20. В Гвардейском экипаже числили на 15 декабря убитыми 3 рядовых и одного музыканта, ранеными 25 рядовых и одного унтер-офицера, не явившимися — 8 унтер-офицеров, 71 рядового и лейтенанта Кюхельбекера21. В полках понимали, несомненно, что не вернувшиеся в казармы люди могут находиться в крепости. Но точных списков пока не имели.
С другой стороны, плац-майор Петропавловской крепости подполковник Подушкин рапортовал 16 декабря в штаб Гвардейского корпуса, что у него в крепости находятся: л.-гв. Московского полка унтер-офицеров 25, музыкантов 3, рядовых 338, Гренадерского — унтер-офицеров 14, музыкантов 7, рядовых 232, Гвардейского экипажа унтер-офицеров 3, рядовых 50, а всего 672 человека, из них шестеро ранены и помещены в Военно-сухопутный госпиталь.
И возникает проблема: арестантам «провианту ниоткуда не доставляется, и на 15 число сего декабря взято заимообразно в разных полках и командах печеного хлеба 100 пуд, из которого на сие 16 число не будет достаточно», потому плац-майор просил «кому следует приказать на продовольствие их доставлять печеный хлеб и для варки пищи крупу»22.
Уже 14 декабря в Дежурстве штаба Гвардейского корпуса стали получать рапорты из военных госпиталей о поступивших раненых — главным образом из числа мятежников. Раненых свозили в Артиллерийский. Санкт-Петербургский военно-сухопутный. Конногвардейский госпиталя, Финляндский лазарет, лазарет л.-гв. Семеновского полка23. В рапортах раненые перечислялись поименно, с указанием, какого они полка, описывался характер ранений и давался прогноз о возможности излечения. Так, 14 декабря из Финляндского лазарета доносили, что из шести доставленных рядовых Гвардейского экипажа пятеро «к выздоровлению сомнительные24; 15 декабря из военного госпиталя — что из двоих раненых один «к выздоровлению сомнителен», другой же «к выздоровлению надежен»25. В ночь на 15 декабря в Артиллерийский госпиталь из 1-й Адмиралтейской части были привезены 10 раненых трех восставших полков, один — Герасим Шелонутов — привезен уже умершим, а остальные тут же приведены к присяге Николаю Павловичу26. В последующие дни поступали рапорты о состоянии раненых, о смертях в госпиталях, о сделанных операциях, а по мере выздоровления — о переводе тех, кто был ранен в рядах мятежников, из госпиталей в крепость27. К середине января в госпиталях умерло 10 человек из числа мятежников28. Сведения о раненых сводил воедино тот же полковник гвардейского штаба Зуйков. 16 декабря был составлен сводный список «раненым нижним чинам 14 декабря со стороны противной, которые находятся в гошпиталях», в нем значатся 47 человек, о каждом указано место службы (с точностью до роты), характер ранения и в каком госпитале находится29. Большинство получили раны и контузии от картечи, трое ранены холодным оружием, двое ушиблены и потоптаны лошадьми, но тут следует заметить, что про ряд людей в этом списке указано лишь, куда они ранены, но не сказано — чем.
Для полноты картины тех дней добавим, что разъезды гвардейской кавалерии рапортовали 16 декабря: ночь в разных частях города прошла без происшествий, разве что был арестован штабной писарь 1-й бригады 1-й кирасирской дивизии «за выстрел из ружья в обывательский дом», но он и «прежде сего замечен был в развратном поведении» и содержится под караулом на полковой гауптвахте30. В те дни случайные происшествия привлекали внимание: а вдруг за ними что-то кроется; неразбериха и неполнота сведений сказывались в различных отношениях. 17 декабря, например, командир л.-гв. Егерского полка полковник Гартонг подал специальный рапорт начальнику штаба Гвардейского корпуса: прапорщик егерского полка Нольянов донес своему командиру, что квартировавший с ним вместе лейб-гренадерский прапорщик A. Л.Кожевников домой не вернулся и найти его нигде не могут. Полковник Гартонг немедленно отправился на квартиру и лично опечатал бумаги и вещи Кожевникова31. О том, что тот арестован, они, вероятно, догадывались, но в точности не знали.
По городу собирали разбросанное и растерянное 14 декабря полковое имущество: ружья (число их приближалось к 500), частью заряженные, тесаки, штыки, патронные сумки, кивера, ножны, два барабана, предметы одежды, включая солдатские штаны. Вопросам сбора полкового имущества, учета его, установления материального ущерба от восстания посвящены несколько архивных дел из фонда штаба Гвардейского корпуса32. Так, принявший после восстания командование л.-гв. Московским полком полковник А. К. Геруа 29 декабря рапортовал, что 14 декабря мятежными московцами было «утрачено» 3420 боевых патронов33. Часть из них, но сравнительно небольшая, нашлась потом в заряженных ружьях, брошенных сумах. По ведомости же лейб-Гренадерского полка от 18 января, мятежниками было «совсем утрачено» 3589 боевых патронов34. Это дает некоторую возможность судить об интенсивности стрельбы во время восстания.
Гвардейское командование озабочено было выяснением местонахождения нс явившихся в полки людей. 17 декабря была составлена ведомость, подписанная начальником штаба Гвардейского корпуса генерал-адъютантом А. И. Нейдгардтом. В ней сравнивались данные о числе не явившихся в полки Московский, лейб-Гренадерский и Гвардейский экипаж, о количестве доставленных в крепость, отправленных в госпиталя и сколько еще недосчитывается. Числа этой ведомости отличаются от приведенных выше данных полковых донесений, хотя составлена она была на основании сведений из полков. Видимо, ситуация быстро менялась, кто-то из солдат возвращался в казармы, какие-то данные перепроверялись. Не будем забывать, ведь часть офицеров, в том числе ротных командиров, была арестована, что дополнительно затрудняло процесс учета нижних чинов. Напомним, 16 декабря в Московском полку недосчитались 350 рядовых, в Гренадерском — 493, Морском экипаже — 71. Теперь же, день спустя, в ведомости значилось: московцев не хватает 353 человек, моряков — 76, зато лейб-гренадер — всего 411. В обшей сложности, согласно этой ведомости, по трем полкам не явилось 840 рядовых, 61 унтер-офицер и 5 музыкантов. В крепости оказались 614 рядовых, 42 унтер-офицера, 10 музыкантов (так!), в госпиталях — 44 рядовых, 2 унтер-офицера, 1 музыкант. Недоставало еще 182 рядовых, 17 унтер-офицеров. 1 музыканта. Кроме того, значились не явившимися 8 обер-офицеров (очевидно, из арестованных декабристов)35. Уже из этого разнобоя, из того, что в отсутствии числились 5 музыкантов, а в крепости нашлось их 10 (семеро — из л.-гв. Гренадерского полка, который не заявил об их отсутствии), еще один в госпитале, и при том одного не хватало, можно себе представить уровень неразберихи тех дней.
19 декабря 1825 г. полки, солдаты которых участвовали в восстании, представили в штаб корпуса именные списки неявившихся солдат, составленные поротно36. С этого момента учет и поиск велись уже не по общему количеству людей, но поименно. На списках — множество рабочих помет, сделанных рукой полковника Зуйкова. Он отмечал, что тот или иной солдат обнаружился в крепости, уточнял имена, в конце каждого ротного списка подводил итог. Сам написал ведомость о числе нижних чинов в крепости и госпиталях37. 20–21 декабря Зуйков составил очередную «Ведомость о числе людей, не явившихся в полки Гвардейского корпуса после 14 декабря, где, сколько из них оказалось и затем сколько недосчитывается по представленным спискам»38. Теперь выходило следующее: не явилось московцев 385, лейб-гренадер 276, гвардейских моряков 92, всего 753. Из них в крепости оказались 667 человек, в госпиталях 48, убито и умерло от ран 5, «затем действительно недосчитывается» 33 человека. (Надо заметить, что ведомости эти — черновики, цифры в них переправлены, а суммы кое-где не совпадают.) Далее Зуйков составил именной перечень «тех людей, которые по спискам показаны неявившимися, за исключением находящихся из них в крепости и в гошпиталях»39. В этом перечне — 35 человек, около 10 имен сделаны приписки: люди нашлись в крепости, куда были привезены с разных гауптвахт, один умер в Придворном госпитале (а не в военных, сведения из которых поступали в штаб Гвардейского корпуса), двое оказались налицо при полку. Итак, недоставало 25 человек. На следующий день, 22 декабря, в л.-гв. Московский, Гренадерский полки и Гвардейский экипаж были отправлены отношения с требованием «поспешнее доставить в Дежурство Гвардейского корпуса самовернейшую выписку из формулярных списков о нижних чинах <...>, без вести пропавших во время происшествия 14 декабря», причем следовало указать, каких они лет и роста, их приметы, из какой губернии и уезда происходят, холосты или женаты и имеют ли детей40. Списки были представлены в тот же день41. Очевидно, в штабе корпуса были склонны считать этих людей не погибшими, а убежавшими, потому и затребовали сведения об их приметах и месте жительства родных. 24 декабря командующий Гвардейским корпусом препроводил эти списки к петербургскому военному генерал-губернатору П. В. Голенищеву-Кутузову, прося «сделать зависящее с вашей стороны распоряжение к поимке их по приметам, в списке означенным». Представляется, что в штабе Гвардейского корпуса были близки к истине, полагая этих солдат беглыми, ведь среди снятых показаний участников восстания встречаются упоминания, что солдаты, разбегаясь, бросали оружие, амуницию и обмундирование, переодевались в обычное платье. А в списках собранного на улицах Петербурга полкового имущества значится солдатское обмундирование (причем не только мундиры, но и форменные штаны). Однако документов, проясняющих судьбу пропавших без вести солдат, в делах штаба Гвардейского корпуса не обнаружено. Неясно, нашли ли кого-то из них впоследствии.
Как известно, 19 декабря 1825 г. Николай I высочайшим манифестом объявил всех нижних чинов, участвовавших в восстании «как невольно к тому по заблуждению увлеченных», невиновными в государственном преступлении. Поэтому рядовых солдат, вышедших 14 декабря на Сенатскую площадь, не судили, но они провели несколько месяцев в крепостях, затем из них был сформирован л.-гв. Сводный полк и отправлен на Кавказ — заглаживать проступок участием в военных действиях. Под суд были отданы только несколько человек — двое московцев и шестеро лейб-гренадер, которые попутно совершили преступления против воинских уставов: неповиновение непосредственному начальнику, порчу или потерю знамени. Эти восемь человек отправились на сибирскую каторгу