Как не ссорились Павел Иванович с Михаилом Федоровичем: приключение записок о греческих делах

Мы живем в эпоху интерпретаций. Интерпретируют все. Всех. Любое утверждение, сделанное авторитетным специалистом (особенно, если жил он уже довольно давно и к ответу за интерпретацию не призовет), принято ставить под сомнение.

Поэтому совершенно не удивительно, что страницы истории декабризма также подвергаются ревизии. Достаточно заглянуть на любой блогсервис с исторической тематикой: пресловутый Яндекс.Дзен ли, многострадальный ли Живой Журнал, – как вы тут же найдете там статью с провокационным заголовком “На самом деле декабристы не” (не страдали на каторге, не собирались освобождать крепостных, не были традиционной ориентации, нужное подчеркнуть). Или “Жены декабристы без ретуши”. Тысячи их.

Иной раз там обнаружится что-то действительно достойное внимания. Но чаще всего вы встретите кричащий исторический миф, предназначенный для того, чтобы вы с негодованием воскликнули: “Так вот как оно было-то, оказывается! А нас этому в школе не учили!” – и надолго забыли о нем и его нечистоплотных героях.

Трудно найти лидера декабристского движения, о котором сложено больше мифов, чем о П.И. Пестеле. Часть из них наша команда даже рассматривала и просеивала прошлым летом: см. Странные факты о Пестеле с разоблачением.

Однако в этот раз мы остановимся лишь на одном из них. Посмотрим, как и из чего он возник, развился, до чего в итоге дошли интерпретаторы. И как миф этот помог сформировать в популярной культуре образ Пестеля, предельно далекий от того, каким в реальности был этот человек.

Связан этот миф будет с первой командировкой Павла Ивановича Пестеля, тогда еще не полковника Вятского полка и уже не адъютанта П.Х. Витгенштейна, в Бессарабию “по делам о возмущении Греков”¹.

Греки в тот момент возмутились не на шутку. Призванный возглавить национально-освободительное восстание против Османской империи Александр Константинович Ипсиланти² 22 февраля или 6 марта по новому стилю (но далее мы будем использовать только старый стиль) с небольшим отрядом перешел реку Прут, отделявшую владение Российской империи, Бессарабию, от владений империи Османской, Молдавии и Валахии – они же Дунайские княжества. И все заверте.

Не будем конкретизировать, что в османском владычестве не нравилось довольно привилегированным грекам-фанариотам, зачем потребовался именно Ипсиланти, почему восстание не началось В ГРЕЦИИ, то есть на Пелопоннесе, а переехало на территорию современных Румынии и Молдовы… Почитать об этом есть много где, например, тут: Арш Г.Л. Россия и борьба Греции за освобождение: от Екатерины II до Николая I. Очерки. М., 2013.

Важно для нас, что первая командировка подполковника Пестеля на границу с горячей точкой началась, по данным Б.Е. Сыроечковского³, 26 февраля, а закончилась 8 марта.

Позже П.И. Пестель будет кататься в район разгорающейся войны еще два раза, напишет об этом много документов, упомянет этот факт в своей “автобиографии” для Следственного комитета... Но так как большая часть мифологии связана именно с его первой ходкой, рассматривать мы будем в основном ее.

Поразительно, на самом деле, как такое краткое пребывание на границе – всего лишь 8 дней, не считая дороги (ведь, как пишет нам В.П. Горчаков⁴, из Кишинева в Тульчин 1 день пути, запомним эти цифры) – породило столько инсинуаций. 

Начнем с самой одиозной версии событий. 

Она представлена в серии очерков журналиста ИА REGNUM Станислава Тарасова⁵. В них шеф-редактор Восточной редакции упомянутого информационного агенства создает бодрую конспирологическую версию бурной жизни Бессарабии 1821-22 гг. Окунуться в мир масонов, заговоров, политики и шпионажа всех за всеми можно, например, тут: Бессарабия 1822 год. Падение Каподистрия и развал сети Орлова-Липранди.

Обширная серия статей сводится (по нашей проблематике) к следующему синопсису: 

• Ипсиланти в сговоре с еще одним декабристом, М.Ф. Орловым, и вместе они планируют освобождать греков. 
• А еще на них работает друг Пушкина и впоследствии предатель петрашевцев И.П. Липранди⁶.
• Пестель против усиления М.Ф. Орлова – а тот обязательно усилится, если у них с Ипсиланти все получится!
• А еще Пестель в сговоре с П.Д. Киселевым⁷, и оба они крутят как хотят П.Х. Витгенштейном⁸. 
• В ходе “кадровой зачистки” (так у автора!) офицерского корпуса 2-й армии Пестель и Киселев подсиживают Орлова и срывают выдвижение дивизии последнего на помощь Ипсиланти.
• Орлов задвинут, кишиневские декабристы⁹ арестованы или под наблюдением, Липранди перевербован Киселевым в свою тайную полицию (это уже по 1822 г.), ибо что добру пропадать, а Пушкин аж в 1833 году нелестно выскажется о Пестеле в связи со всеми этими делишками.

Станислав Тарасов не скрывает источников своего вдохновения: “Кто же тогда наносил удар по этой организации? [Имеется в виду Кишиневская управа Союза благоденствия: по Тарасову автономная, не подчинившаяся П.И. Пестелю после ликвидации Союза тайная организация, лидерами которой были М.Ф. Орлов и В.Ф. Раевский] Историк О.И. Киянская считает, что подобную комбинацию мог провести только Павел Пестель, к тому времени командир Вятского полка, который по-своему осуществлял “кадровую зачистку” офицерского корпуса 2-ой армии”.

В работах историка О.И. Киянской, натолкнувшей Тарасова на мысли о Кишиневской управе и Южном обществе¹⁰ декабристов как о двух автономных, соперничающих за власть организациях заговорщиков, все представлено несколько менее “в лоб”.

Несмотря на то, что одними из излюбленнейших вводных слов историка являются “конечно” и “очевидно” (частоту данного словоупотребления и его контекст можно оценить тут: Морозова Ю. Оксана Ивановна Киянская и магия слова), в одном из фундаментальных трудов О.И. Киянской о П.И. Пестеле “Павел Пестель. Офицер, разведчик, заговорщик” напрямую не говорится, что тот обезглавил Кишиневскую управу. Не сообщается в нем и о “кадровой зачистке” (хотя другие исследователи пишут и даже публикуют подобные жупелы: см. Ивинский Д.П. А.С. Пушкин, П.И. Пестель и “кишиневский кружок декабристов” // 14 декабря 1825 года. Вып. VIII. СПб., 2010).

Однако конфликт за власть с М.Ф. Орловым раскрыт в ней достаточно подробно и последовательно. 

Конфликт этот не красит ни одного из участников, так как методы декабристы применяют весьма спорные… Итак, слайды, вернее, цитаты:

Орлов занял по отношению к Пестелю непримиримую позицию. По долгу службы он и его единомышленники общались с Пестелем во время “командировки” и, конечно, сразу же узнали о содержании отправленной к царю бумаги. 
Естественно, что Кишиневская управа Союза благоденствия не вошла в состав Южного общества и продолжала действовать отдельно. Более того: можно с уверенностью говорить, что именно по инициативе Орлова секретное донесение Пестеля было предано гласности.

(О.И. Киянская. Указ. соч. С. 137)

Отправленная к царю бумага – это донесение Пестеля Киселеву от 8 марта 1821 г.¹¹, написанное в Тульчине на основе собранных в Бессарабии сведений и письма тому же Киселеву от 3 марта 1821 г.¹², где сведения те же, но их меньше и вид более разобранный. “Пожалуйста, не пугайтесь объемов моего письма, но у меня было слишком мало времени, чтобы написать его короче”¹³, – поясняет Пестель, и его можно понять. Разнообразных слухов кругом много, достоверной информации – чуть, а картину разгорающегося конфликта для начальства нужно составить как можно более полную. Но… что же с этой бумагой не так? Что такого написал в своем донесении Павел Иванович о греческих делах? Что фатального в разглашении этих сведений?

А вот что:

В обоих документах акцент сделан отнюдь не на освободительной стороне деятельности вождей восставших. “Если существует 800 т[ысяч] итальянских карбонариев, то, может быть, еще более существует греков, соединенных политическою целию... Сам Ипсиланти, я полагаю, только орудие в руках скрытой силы, которая употребила его имя точкою соединения”. <...> Конечно, слово “карбонарий” в данном контексте – метафора, обозначающая участника общеевропейского революционного заговора.

(Указ. соч. С.132)

Довольно жестко по отношению к грекам, правда? Во всяком случае, если не вспоминать, что там еще едва ли не десяток страниц политики, слухов, планов и описания жалкого положения беженцев пополам с предложениями по оказанию им помощи. Сфокусировавшись же только на одной этой фразе, трудно не понять Пушкина, который в 1833 году одному из участников греческого дела 1821 г. говорил, что “Пестель предал Этерию” ¹⁴. Да и удивляться, что советские исследователи долго утаивали содержание записок Пестеля, не приходится! (Предположение об утаивании сделано О.И. Киянской на основе того, что первая публикация донесения от 8 марта произошла в 1959 году в Румынии, социалистической, заметим, с 1947 года, республике… но не в Союзе же! Несчитово!)

Какие причины, по мнению историка, побудили П.И. Пестеля так сильно подставить Ипсиланти, этеристов и М.Ф. Орлова, который, как пишет О.И. Киянская, если и не был в сговоре с греками, то уж точно заранее знал о попытке поднять восстание?

Ответ прост, его мы тоже покажем слайдом:

Декабрист не мог не учитывать также, что если война в помощь революционной Греции все же начнется, то она сделает весьма призрачными надежды на революцию в России. <...> Составляя донесение, подполковник спасал дело своей собственной жизни – свою тайную организацию.

(Указ. соч. С. 137)

В общем, не кадровая зачистка, конечно, но тоже та еще игра престолов…

Однако игры играми, а практическая реализация практической реализацией. Хотелось бы понять, как именно М.Ф. Орлов предавал гласности секретное донесение конкурента. Все-таки сделать это во времена александровской цензуры, не имея, за полным отсутствием оных, возможности обратиться к оппозиционным журналистам, – задача не из легких.

На этот счет у исследовательницы есть очень стройная версия.

Тут будет большой слайд, потому что это надо целиком:

Сохранилось письмо командира 16-й дивизии к собственной невесте, Екатерине Николаевне Раевской, датированное 9 марта 1821 года. Уверяя невесту в “вечной любви”, Орлов просит ее распространить в Киеве, а потом отправить в Москву записку “со всеми подробностями Валахского возмущения”, в которой сведения изложены “день за день”. И.С. Достян утверждает: письмо свидетельствует о том, что генерал “имел в своем распоряжении копию записки Пестеля”. И с этим выводом можно согласиться, ведь иных документов с “подробностями” произошедшего в княжествах на тот момент просто не существовало. Кроме того, донесение Пестеля действительно по дням восстанавливало хронологию событий.

Очевидно, Екатерина Раевская хорошо справилась со своей задачей. Многие современники оказались в курсе содержания этого донесения. И уже 10 июня 1821 года начальник Главного штаба князь П.М. Волконский раздраженно писал начальнику своей канцелярии князю А.С. Меншикову: “Дошло до меня, что будто на сих днях в одном доме в С[анкт]-П[етер]б[урге] видели и читали донесение подполковника Пестеля о греческом восстании, которое прислано к нам было от Киселева в Лайбах. Уведомите меня, где сии бумаги хранятся, на чьих руках и не давали ли по какому-либо случаю их читать. Кому именно и кто именно давал оные. Я прошу вас, чтобы сего рода бумаг у нас никто не видал, и нужно бы для них иметь особый шкап за ключом, который должен быть только у вас одних, и вообще сделать, чтобы нашей канцелярии бумаг никто не видал, о чем строго подтвердить всем чиновникам, и чтобы даже не рассказывали об оных; потому что много охотников выведывать и потом разносить слухи с прибавлением”.

В канцелярии Главного штаба было начато внутреннее расследование, и подозрения пали на “журналиста 8-го класса” Птицына. Именно Птицын лично отвечал за хранение присланных из штаба 2-й армии документов о греческом восстании. Однако чиновник клялся, что никому читать этих бумаг не давал, и истинных виновников утечки секретной информации так и не нашли. Текст же первого бессарабского донесения Пестеля разошелся по всей стране: с ним был знаком Греч, в архивах Москвы хранится множество копий этого документа, подобную копию исследователи нашли даже в Казани.

(Указ. соч. С. 137-138)

Фотокопия нужной страницы


У историка, к сожалению, немного побился ссылочный аппарат, потому что источником большой цитаты из письма П.М. Волконского она называет книгу Ивана Филимоновича Иоввы “Южные декабристы и греческое национально-освободительное движение” (Кишинев, 1963. С. 59).

Однако в этом издании цитата дана не целиком, и животрепещущие подробности о шкапе за ключами там выпущены! Ссылка у Иоввы стоит уже на архив: ГПБ имени М.Е. Салтыкова-Щедрина, Рукописный отдел, архив Н.К. Шильдера, к. 18, №2, л. 38. Вот там, видимо, оригинал истории про шкап и обретается. Но пока оригинала у нас нет, будем опираться на работу О.И. Киянской. Как говорится, и тут тоже опубликовано впервые… Правда почему-то без комментария на этот счет. Но уточнения то ли ссылок, то ли текста письма в этом случае – дело будущего.

В общем, давайте, пока будущее еще не наступило, как и в случае с Тарасовым, составим краткий синопсис этой истории подсиживаний и должностных преступлений. Так нам будет проще разобраться, что здесь – мифотворчество, а что реальность.

• Пестель и Орлов конкурируют за главенствующую роль в антиправительственном заговоре.
• Орлов надеется захватить власть, используя для этой цели мятеж Ипсиланти и свой пост командира 16-й пехотной дивизии.
• Пестель, считая, что восстания в России не случится, если все сложится удачно в Греции, выдает истинную сущность Этерии Киселеву, Витгенштейну и наконец – царю.
• Царь не помогает грекам!
• Орлов негодует и в ответ через свою невесту Екатерину Раевскую показывает всем и каждому рыбов донесение Пестеля с нелицеприятной оценкой Этерии.
• Нехорошо всем: на Пестеля обиделся даже Пушкин, Орлов не въехал в Константинополь на белом коне и все равно попал под наблюдение, а в Главном штабе в Петербурге завели шкап с ключами!

Запомните и шкап тоже. Его время еще придет. 

Ну а пока давайте соберем воедино доказательство того, что “Екатерина Раевская хорошо справилась со своей задачей” – то есть с распространением среди всех мало мальски заинтересованных лиц донесения П.И. Пестеля. Непрошеная огласка, по мысли О.И. Киянской, должна было оставить неизгладимый шрам на репутации южного лидера: вероятно, именно сопряженные с утечкой слухи побудили Пестеля в конце 1821 г. пожаловаться отцу, что его называют “шпионом графа Аракчеева” (ВД. Т. 22. М., 2012. С. 238. Письмо И.Б. Пестеля П.И. Пестелю от 1 декабря 1821 г. из Санкт-Петербурга). Текста письма самого П.И. Пестеля у исследователей нет, только ответ отца, так что не будем отбирать хлеб у О.И. Киянской, выстраивая собственные версии появления там этой ремарки. В ее парадигму Пестель подсидел Орлова в интересах революции™ -> Орлов непоправимо испортил реноме Пестелю “аракчеевский шпион” укладывается абсолютно непротиворечиво.

Для нас важно понять технологию порчи реноме. Мы уже убедились, что М.Ф. Орлов по версии О.И. Киянской задействовал для этой задачи свою невесту. Но как именно все происходило? Разберем по пунктам.

1. Первым и главным свидетельством того, что Орлов действительно отправил невесте некий документ, содержащий информацию о греческих делах, служит письмо самого Орлова:

Е.Н. РАЕВСКОЙ

(Дубоссары. 9 марта 1821 г.)

Любезный друг, посылаю вам письмо, полученное мною на дороге, со всеми подробностями Валахского возмущения. Журнал сделан день за день и вы можете следовать за каждым шагом оного дела.
Я приехал в Дубоссары, и лед меня здесь остановил. Спешу докончить это письмо и сказать вам, что вас люблю от души и любить буду целую мою жизнь, как бы она долга ни была.
Письмо дайте прочитать всем вашим, а потом запечатайте вместе с пакетом на имя графини Орловой и отправьте в Москву. С нетерпением буду ждать ваших ответов.

Ваш друг
Михаил

Сего 9-го марта 1821.
Дубоссары

(Орлов Михаил Федорович. Капитуляция Парижа; Политические сочинения. Письма / М., 1963. С. 230-232)

Более того, со значительной долей вероятности это именно прообраз тульчинского донесения от 8 марта (здесь и далее “Донесение”), а не письмо от 3 марта (здесь и далее “Письмо”), объемов которого Пестель просит не пугаться Киселева.

Конечно, пухлый пакет с разнообразными, записанными по-французски слухами больше похож на “журнал”, о котором пишет Орлов… Но Письмо обрывается на 28 февраля. Датировки же Донесения простираются чуть дальше: до 1 марта. Таким образом, Донесение вмещает больше событий, пусть и лишь на 1 день (1821 год – не високосный). Несмотря на то, что отбивки по датам при этом и в Письме, и в Донесении стартуют с 13-го февраля, чуть стройнее организованное Донесение, охватывающее больший период времени, претендует на звание “всех подробностей” несколько более оправдано.

Существует еще несколько версий того, что же мог отослать невесте М.Ф. Орлов. Например, какой-то ранний вариант “журнала греческого восстания” А.С. Пушкина: документа, ныне утраченного (Пушкин А.С. Note sur la revolution d'Ipsylanti // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Л. 1977-1979. С. 88). Или некие записки И.П. Липранди (РГИА, ф. 673, 1821, оп. 1, д. 234, л. 17 об. Цит. по Легавка М.П. Два документа периода кишиневской ссылки А.С. Пушкина).

О.И. Киянская здесь несколько неточна, утверждая, что ушло к Раевской именно Донесение, “ведь иных документов с «подробностями» произошедшего в княжествах на тот момент просто не существовало” (Указ. соч. С. 138). Как мы уже могли убедиться, события в горячей фазе стартуют 22 февраля, а некий документ уезжает в Киев из Дубоссар 9 марта… Насколько бы стремительно не развивалось возмущение на границе, за две недели документации о происходящем должно было накопиться в количестве. И местный генералитет, к которому принадлежал и Орлов, скорее должен был бы пугаться объемов, чем сетовать на отсутствие сведений.

Зато ремарка “день за день” подсказывает нам, что это, вероятно, и правда один из документов за авторством Пестеля. Другой подходящей бумаги, организованной подобным образом и достоверно существующей 9 марта, у исследователей нет.

2. Вторым свидетельством того, что какой-то документ был отправлен в Киев к Екатерине Раевской служит… еще одно, следующее, письмо Орлова. Оно более пространное, мы не будем приводить его полностью.

 Е.Н. РАЕВСКОЙ

(Кишинев. 21 марта 1821 г.) 

Я получил ваше письмо от 9 марта, в котором один только конец был по сердцу моему. <...> Ежели некоторые части моих писем вам не нравятся, то по крайней мере вы должны быть довольны моей точностью в известиях о здешнем крае. Не смейтесь над Ипсилантием. Тот, кто кладет голову за отечество, всегда достоин почтения, каков бы ни был успех его предприятия. Впрочем, он не один, и его покушение не презрительно ни по намерению, ни по средствам. Из моих писем вы все знаете, но прошу вас их не разглашать, особливо сие последнее и предыдущее. То есть те вещи, которые не требуют разглашения, как, например, образ действия и создание тайного общества и участие наших вельмож в оном.
Что мне до аристократиков? Вы теперь все знаете. Я описание приему их послал вам чрез последнего курьера. От княгини Юсуповой не имею еще ответа. Я просил позволения отлучиться от дивизии и, ежели позволят, то сейчас являюсь в Киев...

(Указ. соч. С. 233)

Здесь есть подробность, которая входит в противоречие с версией “Екатерина Раевская показывает рыбов”: Орлов просит невесту “не разглашать особливо” ни это письмо, ни предшествующее, то есть как раз-таки короткую записочку от 9 марта, которую генерал приложил к пакету с “журналом день за день”. 

Но можно предположить, что Раевская так хорошо справлялась с задачей, что даже Орлов забеспокоился (донесение-то как никак секретное!) и попросил девушку разбрасывать копии и обсуждать карбонариев с подругами чуть менее активно…

3. Третьим в свидетели того, что “текст первого бессарабского донесения Пестеля разошелся по всей стране”, О.И. Киянская призывает Н.И. Греча¹⁵, маститого журналиста, издателя, современника декабристов, оставившего тенденциозные “Записки о моей жизни”. И да, мы можем найти у Греча текстуальные совпадения с Донесением от 8 марта 1821 г.:

Впоследствии Пестель дослужился до полковника и был командиром Вятского полка, стоявшего в Подолии. При начале греческого восстания его посылали в Молдавию и Валахию, чтоб узнать о причинах и свойстве этого восстания. В донесении своем он сказал, что это то же самое, что освобождение России от татарского ига. Александр принял донесение благосклонно, но грекам, как известно, не помогал.

(Греч Н.И. Записки о моей жизни. М., 1990. С. 258)

Сравним с текстом Донесения:

Война противу Неаполя обратив на Италию все внимание Австрии обеспечивает их со стороны сей Державы, между тем как они привыкли пользоваться от России всегдашним покровительством и возмущение Греков не может по их мнению быть сравнено с действиями Испанских и Неаполитанских Революционистов но с усилиями тех Российских Князей которые всем жертвовали для низвержения ига Татар.

Правда, кроме татарского ига, у Греча нет ни единой цитаты из Донесения Пестеля, но контекст тут настолько своеобразный, что можно предположить: Донесение Греч читал. А поскольку от дел военных и, тем более, бессарабских военных, издатель журнала “Сын Отечества”, проживающий в Санкт-Петербурге, был максимально далек, да к тому же в 1821 году не пользовался доверием власть предержащих, становится ясно, что припасть к Донесению, скажем так, “по работе” он явно не мог.

Что ж – все-таки Раевская?

4. Также за распространенность компрометирующего П.И. Пестеля Донесения отвечают московские архивы. И да, копий действительно около десятка. По большей части они относятся к Делам канцелярии Начальника Главного Штаба 2-й армии: есть в РГВИА толстая дореволюционная печатная книжечка с описями этих дел. Переписки вокруг Греции в этих описях гигантское количество. Не удивительно: именно 2-я армия первой должна была бы реагировать на военную угрозу со стороны Османской империи, перейди конфликт в фазу реального военного противостояния. Логично, что среди всего многообразия документации в различные инстанции рассылаются в том числе и копии Донесения: то есть документа, содержащего информацию о происходящем на границе и за ней.

Исследовательница И.С. Достян расширяет круг распространения Донесения: “Записки эти хранились в штабе 2-й армии, Главном штабе, в министерстве иностранных дел и могли использоваться теми, кто имел к ним доступ по служебной линии” (Указ. соч. С. 112). 

…Но все эти инстанции военные или относящиеся к МИД. И знакомство с Донесением у всех там происходит по служебной линии – то есть как раз-таки “по работе”.

Разве что ее отец… Но не участвовавший в декабристском заговоре генерал Н.Н. Раевский¹⁶ вряд ли бы занимался очернением чьей-либо репутации – даже ради будущего зятя. И в наше время, если предложить заняться таким высокопоставленному человеку, первым его вопросом будет: “А зачем мне это делать?” – и придется либо раскрыть свою конспиративную деятельность (не имея твердой уверенности, что тебя не сдадут куда следует), либо убедительно соврать. На пороге долгожданной женитьбы оба эти варианта представляются по меньшей мере сомнительными для жениха.

5. Насчет Казани у исследовательницы есть вот такая ссылка: Магдариева Г.А. Автографы в собраниях музея: Каталог. (Государственный музей Татарской АССР). Казань, 1966. С. 26.

Как видно, она ничего не подтверждает и ничего не опровергает. Список с Донесения мог приехать туда по любому поводу: как актуальная военная депеша в связи с событиями Греческого восстания, как нелегальная копия, как часть чьей-то работы по изучению греческих дел сильно постфактум… Но, согласитесь, одна цитата у Греча и один неопознанный казанский документ – это далеко не “по всей стране”.

6. На этом доказательства распространения Донесения заканчиваются у О.И. Киянской, но не заканчиваются в принципе. Потому что к строкам Донесения, например, возводит найденную им в Оренбурге книгу исследователь-любитель Л.Н. Большаков (Большаков Л. Н. Отыскал я книгу славную...: Разыскания и исслед. Челябинск, 1983).

Рукописное издание под названием “Возмущение князя Ипсилантия в Молдавии и Валахии в 1821 году” существует в двух известных ученым экземплярах: один хранится в РГВИА ф. ВУА, д. 737. А второй как раз-таки атрибутировал как принадлежащий перу П.И. Пестеля Л.Г. Большаков. Исследовательница И.С. Достян¹⁷ писала по этому поводу, что “книга эта попала в Оренбург уже в середине XIX в. при посредстве начальника штаба Отдельного оренбургского корпуса М. Л. Фантона де Веррайона”. А составлена была на основе документов по греческому вопросу Штаба 2-й армии в качестве военно-научного пособия по данной проблеме.

То есть, как и копии записок, хранящиеся в московских архивах, этот труд распространялся служащими Штаба “по работе”. 

Что ж, больше физических документов, служивших бы подтверждением того, что Донесение в копиях копий разлетелось по России и было известно каждому любопытствующему, мы на данный момент не имеем.

Однако утверждение о том, что с Донесением “во всей стране” все-таки познакомились не только сотрудники Штаба, Греч и Екатерина Раевская, не является полностью голословным.

Помните письмо про шкап с ключами?

Процитируем его еще разок, потому что оно прекрасное:

И уже 10 июня 1821 года начальник Главного штаба князь П.М. Волконский раздраженно писал начальнику своей канцелярии князю А.С. Меншикову: “Дошло до меня, что будто на сих днях в одном доме в С[анкт]-П[етер]б[урге] видели и читали донесение подполковника Пестеля о греческом восстании, которое прислано к нам было от Киселева в Лайбах. Уведомите меня, где сии бумаги хранятся, на чьих руках и не давали ли по какому-либо случаю их читать. Кому именно и кто именно давал оные. Я прошу вас, чтобы сего рода бумаг у нас никто не видал, и нужно бы для них иметь особый шкап за ключом, который должен быть только у вас одних, и вообще сделать, чтобы нашей канцелярии бумаг никто не видал, о чем строго подтвердить всем чиновникам, и чтобы даже не рассказывали об оных; потому что много охотников выведывать и потом разносить слухи с прибавлением”. 

(Офицер, разведчик, заговорщик. С.137-138)

А теперь сравним его с абзацем из работы И.Ф. Иоввы:

В июне 1821 года в Петербурге Пестель докладывал о Гетерии на собрании Тайного общества. Слух об этом распространился по столице. Об этом князь П.М. Волкоснкий писал князю А.С. Меньшикову 10 июня 1821 года: “Дошло до меня, что будто на сих днях в одном доме в С.-Петербурге видели и читали донесение подполковника Пестеля о греческом восстании, которое прислано к нам было от Киселева в Лайбах“. 

(Южные декабристы и греческое национально-освободительное движение. С. 59)

Ошибка И.Ф. Иоввы кроется в следующем: в июне Пестель никаких докладов в Петербурге читать не может, так как сперва он в третьей бессарабской командировке, затем, во время летних лагерей (если верить О.И. Киянской: Киянская О.И. Профессионал от революции. К вопросу о конспиративной деятельности П.И. Пестеля в 1819-1825 годах // Литературное обозрение. 1997. № 4. С. 4-18. Киянская О.И. Павел Пестель. Офицер, разведчик, заговорщик. М, 2002. С. 152), вместе с Киселевым интригует против П.Е. Кромина, предыдущего командира Вятского полка. Но даже если не верить в интриги, июньские чтения невозможны вот по какой причине: 1 июня и 30 июня отец, И.Б. Пестель, пишет П.И. Пестелю ИЗ (!) Петербурга (ВД. Т. 22. М., 2012. С. 224, 225), что странно было бы делать, если бы сын также находился там. 

О.И. Киянская закономерно отказывается от версии о питерском докладе, зато несколько распространяет предложение об “обмене любезностями” между начальником Главного штаба П.М. Волконским и А.С. Меншиковым. В нем появляется слово “раздраженно”: и не удивительно, любой разозлится, если у него из-под носа будут брать и читать важные донесения!

Так. Стоп.

Но ведь совершенно очевидно, что П.М. Волконский ошибся. Ничего у него из-под носа не брали! Это распространенные Екатериной Раевской копии от 9 и далее марта дошли наконец до Санкт-Петербурга с ближайшей оказией.

Впрочем, к данному моменту Пестеля за отличия в боевой и политической подготовке (в том числе и за миссию в Бессарабии) пытаются таки произвести в полковники и дать что-нибудь под командование – именно об этом ему в июне и пишет отец. Ни для кого, имеющего отношение к Главному Штабу, Донесение и все сопутствующие ему документы уже не секрет. Они побывали в нескольких министерствах, отправились в Лайбах, их читали император и управляющий коллегией Иностранных дел граф Каподистрия... Производства, правда, не случается, следует высочайший рескрипт “Повременить” (ВД. Т. 22. М., 2012. С. 227). Неизвестно, с чем конкретно в био нашего героя это связано, но для скандала из-за распространения Донесения уже слишком поздно: он был бы возможен до возвращения государя из Лайбаха 24 мая 1821 г., но не позже. Так что в начале июня читают документ и “разносят слухи с прибавлением”, похоже, гражданские. Военных в нем уже ничем не удивишь.

Вот мы наконец-то и добрались до интерпретаций. 

Давайте на бис посмотрим на текст П.М. Волконского:

Исходник

Дошло до меня, что будто на сих днях в одном доме в С.-Петербурге видели и читали донесение подполковника Пестеля о греческом восстании…

А вот дальше начинается натурально испорченный телефон. Извольте видеть:

1909 г.

 Въ іюнѣ 1821 г. въ одномъ домѣ въ Петербургѣ читалось донесеніе П.И. Пестеля о началѣ греческаго возстанія въ дунайскихъ княжествахъ, составленное на основаніи свѣдній, собранныхъ имъ во время служебной командировки въ Скуляны.

(Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909. С. 251.)

1974 г.

В июне 1821 г. в Петербурге Пестель докладывал о Гетерии на собрании Тайного общества. Слух об этом распространился по столице. 

(Иовва И.Ф. Бессарабия и греческое национально-освободительное движение. Кишинев, 1974. С. 208.)

1975 г.

Умно, логично и четко, записки Пестеля, содержавшие первые достоверные и подробные сведения о событиях в Дунайских княжествах, к которым в России проявлялся живой интерес, вскоре стали известны многим в Тульчине и Кишиневе, их читали в великосветских салонах Петербурга.

(Достян И.С. О рукописи в красном переплете и ее авторе // Вопросы истории. 1975. № 12. С. 112.)

И наконец:

2002 г.

Более того: можно с уверенностью (подчеркивание наше – авт.) говорить, что именно по инициативе Орлова секретное донесение Пестеля было предано гласности. <...> Текст же первого бессарабского донесения Пестеля разошелся по всей стране: с ним был знаком Греч, в архивах Москвы хранится множество копий этого документа, подобную копию исследователи нашли даже в Казани.

(Киянская О.И. Павел Пестель офицер, разведчик, заговорщик. М., 2002. С 137-138.)

Эволюция в действии!


Итак, мы можем увидеть, как “читали в одном доме” с уверенностью эволюционирует в “Даже бобры знают”, подкрепляемое исключительно двумя письмами Орлова, копиями МИД/Штаба 2-й армии/Главного штаба, книжкой из Оренбурга, казанским документом и Гречем…

Дался нам всем этот Греч!

А ведь он дался.

Потому что причастность Греча Донесению как раз-таки не случайна. 

Дело в том, что по собственным же словам, Н.И. Греч, настрадавшийся из-за Семеновской истории 1820 г. вследствии своей бурной деятельности на ниве школ взаимного обучения и, как сказали бы сейчас, “не оправдавший доверия”¹⁸, довольно близко дружил в этот период с М.К. Грибовским¹⁹… 

Признаюсь, всех лучше обходился со мной Грибовский (библиотекарь и секретарь комитета 18-го августа). Говорят, он доносил на своего благодетеля Глинку, но Глинка был хотя и невинен, но в какой-то связи с заговорщиками, а я был им чужд совершенно, и Грибовский знал это в точности.

(Греч Н.И. Записки о моей жизни. М., 1990. С. 241)

Михаил Кириллович Грибовский к этому моменту уже активно трудился на ниве тайного политического сыска под контролем А.Х. Бенкендорфа и И.В. Васильчикова. В феврале-марте он составил донос на “Союз благоденствия”. А в мае не без участия П.М. Волконского (знавшего о Грибовском уже с 17 декабря 1820 г.: Русская старина. 1871. № 12. С. 661) этот  документ представили царю²⁰. Реакция не была бурной, но на одной бумаге провокатор останавливаться и не собирался.

9 июня 1821 г. он доносил своим патронам буквально следующее:

№2

Получа приглашение от №2 [так Грибовский шифровал в своих донесениях Ф.Н. Глинку²¹] придти к нему в среду, дабы переговорить о весьма нужном деле, для чего останется он нарочно в квартире до 11 часов, заметил я по первым словам его, по таинственному виду и нетерпеливости, что он что-то имеет особенное. Он с восторгом начал говорить о греках и обещал прочесть любопытные бумаги, которые вскоре принес Семенов, живущий теперь у него. Это были два донесения Пестеля начальнику штаба 2-й армии о происшествиях в Турции, которые доведены до высочайшего сведения. Поискав место, в котором описывается тайное общество, произведшее сие возмущение, стал делать применения, сожалел о том, что невозможно завести подобного, “хотя есть общее стремление”, и, наконец, беспрестанно повторял: “Надобно бы нам подумать!” 

(Семенова А.В. Новое о доносе М.К. Грибовского на декабристов // Советские архивы. 1991. № 6. С. 70.) 

Если учесть, что свое “раздраженное” письмо к Меншикову П.М. Волконский написал 10 июня, то есть через день после доноса Грибовского, то можно с 99%-ной уверенностью утверждать: один дом в Петербурге (он же светские салоны, он же столица, он же к 2002 году вся Россия) – это дом Глинки²². Где две бумаги П.И. Пестеля, уже побывавшие в Лайбахе, читались тремя гражданскими лицами: самим Федором Николаевичем Глинкой, его соседом Степаном Михайловичем Семеновым²³ и провокатором Михаилом Кирилловичем Грибовским.

Никакие лишние бобры, кроме Греча – через дружески настроенного к нему Грибовского или самого Глинку – при этом о содержании Донесения, кажется, не узнали. Выше мы уже доказали, что за несколько месяцев сведения распространились примерно никак. А когда все же утекли, в канцелярии Главного Штаба оперативно забили тревогу. Для этого П.М. Волконскому потребовался ровно 1 (!) день. А не 93: с 9 марта (начало “распространения” Донесения) по 10 июня (дата “раздраженного” письма), – как можно заключить из приведенных выше работ²⁴.

Таким образом, Екатерина Раевская до Петербурга, видимо, не дотянулась.

Раздражение же П.М. Волконского вызвало, похоже, вовсе не разглашение секретных сведений. И не объявление Этерии отраслью карбонаризма. 

А то же, что заставило М.Ф. Орлова написать невесте второе письмо с призывом к осторожности: “образ действия и создания тайного общества”, подробно в нем освещенный.

Об образе действия тайных обществ у Орлова имелось довольно самобытное мнение. Достаточно вспомнить, что так называемом “Московском съезде” Союза благоденствия в январе 1821 г. он (в передаче М.К. Грибовского) предлагал реорганизовать общество в соответствии принципами, близкими… этеристским.

Орлов... настаивал на учреждении “невидимых братьев”, которые бы составляли центр и управляли всем; прочих разделить на языки (по народам: греческий, еврейский и пр.), которые как бы лучи сходились к центру и приносили дани, не ведая кому.

(Декабристы. Сборник отрывков из источников. М., 1925. С. 114).

Для сравнения: управляющий комитет “Филики Этерии” носил название “Незримая высшая власть”, состав его держался в тайне, а каждый руководитель отвечал за организационную работу и вербовку новых участников в отведенном ему регионе (Арш Г.Л. Ипсиланти в России // Вопросы истории. 1985. № 3. С. 95). Эта система позволила многократно увеличить число этеристов как в Дунайских княжествах, так и в самой Греции. 

Современные исследователи насчитывают до 1096 официально подтвержденных “посвятительными письмами” участников организации, однако количество их было куда значительнее. Пестель, например, в своем Донесении сообщал о 200 тысячах членов “Этерии”, у каждого из которого есть еще по 4-5 собственных агентов.

Ф.Н. Глинка считал, что на русской почве “невозможно завести подобного, хотя есть общее стремление”. М.Ф. Орлов же, кажется, был заинтересован в том, чтобы перенять греческий опыт, несмотря на то, что к марту 1821 года Союза благоденствия уже не существовало и к его ликвидации Орлов, по мнению Грибовского, даже в некотором смысле приложил руку.

Давайте будем считать непреложным тот факт, что “образ действия и создания тайного общества” Орлова в самом деле крайне увлекал.

• Об этом Орлов говорит на Московском съезде, у него и схемка есть! С лучами!
• Об этом же он просит невесту не распространяться в своем втором письме к ней от 21 марта 1821 г.
• Об этом же, судя по неопубликованной французской переписке еще одного декабриста, С.И. Муравьева-Апостола²⁵, затирает этому самому С.И. Муравьеву-Апостолу во время встречи в Киеве в начале мая 1821 г. Причем фразами, отдаленно напоминающими текст Донесения… Но настолько отдаленно, что даже Греч и его татарское иго кажутся более достоверным примером знакомства одного человека с текстом другого.

Так что, пусть это и образец такой же инсинуации, как все те, что мы продемонстрировали выше, очень хочется предположить, что к марту 1821 г. Орлову АДСКИ ЛЮБОПЫТНО разжиться подробными сведениями о том, как сложилось и как действует греческое тайное общество.

И несмотря на то, что он, являясь генералом и командиром 16-й пехотной дивизии, может получать самые свежие оперативные сводки “по работе”, ему бы, наверное, хотелось прочесть что-то непосредственно по теме… 

То есть бумагу о тайном обществе, составленную членом тайного общества.

Да-да, сейчас мы подойдем к самому “гадательному”, но самому важному.

У О.И. Киянской, несмотря на заключение о том, что между П.И. Пестелем и М.Ф. Орловым на 1821 г. все горшки уже перебиты, предположения о том, как именно Орлов разжился текстом Донесения, довольно зыбки. Исследовательница выдвигает версию об участии в передаче бумаг А.С. Пушкина:

Как и большинство знавших Пестеля современников, Пушкин отдает должное его уму. Очевидно, тогда Пушкин еще не имел представления о содержании первого донесения Пестеля.
Однако вскоре поэт – завсегдатай кишиневского дома Михаила Орлова и близкий друг семьи Раевских – получил в собственные руки копию этого донесения.
О том, что у поэта такая копия была, красноречиво свидетельствует черновик его письма, написанного предположительно к декабристу В. Л. Давыдову и датированного предположительно маем 1821 года; многие фразы письма почти дословно повторяют донесение.

(Офицер, разведчик, заговорщик. С. 141.)

Ну не выкрал же их Орлов, в самом деле! А вот Пушкин, работая в канцелярии наместника бессарабской области в Кишиневе, мог какие-то бумажки и переписать… 

Однако давайте вспомним, что на всю про всю командировку у П.И. Пестеля 8 дней. Большую часть из них при этом он проводит в Скулянах (самый близкий к границе город с гарнизоном и карантином), в Кишиневе появляется только в самом начале командировки: 

Письмо
(как мы помним, отправленное 3 марта из Скулян)

Прибыв в Кишинев, я узнал об отъезде генерала Сабанеева в Тирасполь, что помешало мне лично вручить ему бумагу от главнокомандующего и письмо от Вашего превосходительства; но и то, и другое в тот же день были отправлены с курьером, посланным генералом Пущиным в Тирасполь. Сведения, которые можно получить от беженцев, очень многочисленны и часто даже противоречивы. Я, однако, старательно собрал их; а после долго беседовал о нынешнем состоянии дел с господами Инзовым, Пущиным, Катакази и проч.

(Перевод с франц. автора статьи)

Донесение

(поданное 8 марта в Тульчине)

По приезде моем в Кишинев, явился я к Генерал-лейтенанту Инзову и узнал что кроме сведений Г[осподину] Главнокомандующему сообщенных и от Его Сиятельства к Г[осподину] Начальнику Главного Штаба Его Императорского Величества препровожденных, никаких других с тех пор не получено. Переговорив о том же предмете с гражданским губернатором Катакази, зятем князя Ипсилантия и с некоторыми другими лицами, решился я на основании повеления Вашего Превосходительства немедленно отправиться в Скулян, куды приехал и Бессарабский Вице-губернатор Крупенский.

^{1820. Карта Бессарабии, Молдавии, Валахии и части земель, к оным прилежащих}

И несмотря на то, что между Скулянами и Кишиневом 130 км или приблизительно 122 версты, сомнительно, чтобы Пестель отправился терять время в Кишинев, чтобы сообщить в канцелярию о своих успехах – или Пушкин рванул бы в Скуляны. Ну то есть, Пушкин, может быть, и хотел бы, но данных о том, что ему это удалось, нет.

Косвенными подтверждениями того, что после 3 марта Пестель в Кишинев не заезжал, служат:

• Трактат, заключенный между Россией и Портой и прокламация Ипсиланти. 

Дело в том, что, как сообщает нам О.И. Киянская: “Среди подготовительных документов к публикуемому донесению содержатся обширные выписки на французском языке из различных дипломатических актов, заключенных между Россией и Османской империей. Выписки заверены подписью генерал-майора Павла Сергеевича Пущина (1789–1865) – командира бригады в 16-й пехотной дивизии и участника кишиневской организации Союза благоденствия. Выписки датированы 3 марта 1821 года. См.: РГВИА. Ф. 14057. Оп. 182а, св. 6. Д. 18. Ч. 1. Л. 56-63” (Указ. соч. С. 373).

Пестель же в своем Донесении от 8 марта сообщает, что документов на этот счет не видел… Из данной обмолвки О.И. Киянская заключает, что “это утверждение Пестеля, скорее всего, не соответствует действительности” – то есть, что подполковник зачем-то солгал в официальном документе.

Однако в Донесении имеется еще одно упоминание П.С. Пущина, связанное с прокламациями Ипсиланти, изданными на греческом языке: “Все сии прокламации имел я случай собрать; но оставил у Генерала Пущина для перевода с Греческого языка на Российский. Как скоро получу, то буду иметь честь представить оные Вашему Превосходительству”.

Таким образом, мы можем заключить, что к 8 марта Пестель еще не получил от Пущина обещанные переводы и выписки (которые Пущин сделал – и датировал 3 марта). Позже, однако, выписки приехали из Кишинева и были приложены к Донесению.

8-го же марта их на руках у автора Донесения еще нет… И если вы спросите, что проще: предположить, что они есть, но Пестель врет, – или что он не побывал в Кишиневе, не виделся с Пущиным, не успел забрать бумаги, не выяснил, приехали ли они уже в Тульчин, потому что сам там вот только что появился и сразу сел за рапорт… то, честное слово, версию о вранье можно рассматривать только если ты хочешь потом инсинуировать, что и в других официальных донесениях твой герой тоже… допускает неточности.

Нам такое не близко.

• Наличие в Скулянах совершенно замечательной (для Бессарабии) Главной почтовой дороги.

^{Генеральная карта Бессарабской области}

Можно заметить, что к самому Кишиневу тянется дорога местного значения: похуже. А если учесть, что погоды в феврале-марте в этих краях стоят те еще… 

Так сам Пестель пишет 3 марта: “Я ехал то на санях, то почтовыми, в грязи до самых ушей, в снегу по горло... Вы не можете себе представить дорогу, которую я перенес: ужас, мерзость…” (Перевод Л.Н. Большакова. Указ. соч.)

А Орлов вторит ему 9-го: “Я приехал в Дубоссары, и лед меня здесь остановил”. То есть неожиданно вскрылся: Дубоссары находятся на противоположном от Кишинева берегу Днестра, сейчас там ГЭС и обширное водохранилище.

Однако в XIX веке река в этом месте была узкой, но довольно глубокой, что не позволяло навести долгосрочный мост. Переправлялись по льду, а в теплое время справлялись с помощью понтонов или парома (см. например: Бантыш-Каменский Д.Н. Путешествие в Молдавию, Валахию и Сербию. М., 1810. С. 69). Однако и паром, и понтонный мост бесполезны при ледоходе.

Грязь, снег, неожиданная оттепель – а значит, еще больше грязи… Если служба требует, вы, конечно, поедете и в Кишинев, и куда понадобится, по любой, самой гадкой дороге, но если вам туда не надо, не проще ли, выполнив поставленные задачи, стартовать в Тульчин непосредственно из Скулян?

Но что все-таки с Орловым, который (как мы помним!) очень хочет себе документик про тайные общества, но 9 марта со всей определенностью находится в Дубоссарах – а это еще дальше от Скулян, чем Кишинев? Тогда как Пестель точно 3 марта – в Скулянах, в 8 марта – уже в Тульчине…

Дело в том, что Дубоссары, как и Скуляны – это город с таможней и пограничной почтовой конторой (Миронова И.С. Реогранизация почтовой отрасли Российской империи в годы правления Александра I. Тамбов, 2014), через который проходит одна из важнейших почтовых магистралей: в Скулянах получают почту из Ясс (горячая точка региона), а в Дубоссарах – речным путем по Днестру из Константинополя (столица Османской империи и греко-турецкого конфликта, соответственно):

Тяжелая почта еще не бывала; видно, дорогою родила; желаю, чтобы скорее оправилась и сюда явилась. Иностранных трех недостает. Царьградская, она же дубоссарская [почта], говорили, вчера пришла.

(Братья Булгаковы: письма / Александр Булгаков; Константин Булгаков М., 2010. Т. 2. С. 57.)

Если предположить, что Орлов в период с 3 по 8 марта не сидит на месте, а инспектирует таможни и карантины, стремясь получить максимально полную картину происходящего из главных информационных узлов, то он-то как раз может сделать искомые 122 версты – и столкнуться с П.И. Пестелем на любом участке пересечения их маршрутов. 

Конечно, у нас нет никаких подтверждений тому, что на обратном пути из Скулян в Тульчин П.И. Пестель встретил М.Ф. Орлова (с которым не общался в ходе Московского съезда, потому что на съезд этот не поехал, а значит, им было о чем поговорить) – и дал ему скопировать черновик своего Донесения: фраза из письма самого Орлова о том, что письмо это получено им на дороге, не противоречит такому выводу… Но нет и оснований считать, как делают это О.И. Киянская, Д.П. Ивинский и Станислав Тарасов, что между декабристами был конфликт, а тем более какая-то подковерная игра престолов.

Никто не предавал гласности ничьих донесений. Никто не пытался помешать чьей-либо победоносной кампании по въезду в Константинополь на белом коне. Шла обычная, довольно нервная служба, в ходе которой участники тайных организаций, каких бы полярных взглядов они не придерживались, помогали (возможно) или во всяком случае не мешали (точно!) друг другу.

Вообще, вывод, что Пестель после 3 марта не был в Кишиневе, ведет нас только к одному однозначному решению этой загадки о волке, козе и капусте – то есть Пестеле, Орлове и Донесении.

Если тот “журнал день за день”, что Орлов отправляет невесте, это Донесение, то никаким иным способом получить его, кроме как по воле автора, лично из рук в руки или с курьером, Орлов просто не может…

А это, в свою очередь, подводит нас к мысли, что слухи о ссоре между этими двумя декабристами сильно преувеличены :)

Что же до единственного оставшегося в колоде О.И. Киянской аргумента о существовании между Пестелем и Орловым разногласий, фразы самого Пестеля на следствии: “Генерал Орлов со мною прекратил все сношения с 1821 года”, то… она, как и казанский документ, ничего не подтверждает и ничему не противоречит.

Жизнь текла своим чередом, у Пестеля возникали одни проблемы и служебные обязанности, у Орлова другие, общаться, помимо греческих записок, повода у них в самом деле не было. Вот они и не общались.

А в Главном штабе в Петербурге действительно с тех пор запирали шкапы на ключ, а документы выдавали под роспись²⁶. 

Но это уже совсем другая история.