А. П. Заблоцкий-Десятовский. Граф Киселев и его время. Т. I. СПб., 1882. С. 1–19
[Орфография и пунктуация приведены к современной норме. Порядок примечаний в тексте и в электронном издании не совпадает — везде, где это возможно, примечания вынесены в квадратные скобки после той фразы, к которой они относятся. В основом это касается датировок цитируемых писем. — М. Ю.]
ГЛАВА I.
1788–1815 год.
Родословная Киселевых. — Mесто и время рождения Павла Дмитриевича. — Первоначальное его воспитание. — Начало службы в Кавалергардском полку. — Участие в походе 1806 г. — Участие в войне 1812 г. — Назначение адютантом к Милорадовичу. — Сближение с Императором Александром. — Назначение флигель-адютантом. — Поручение, возложенное на Киселева Государем в Париже. — Киселев в свите Государя на Венском конгрессе. — Новое поручение, возложенное на Киселева Государем во время вторичного пребывания в Париже.— Отъезд Киселева в Берлин. — Командировка Киселева на юг России.
Род Киселевых принадлежит к древнему русскому дворянству. Киселевы считают своим предком Свентольдия, бывшего, по сказанию летописи, военачальником в Киеве при Владимире Мономахе, и получившего прозвание Киселя в воспоминание воинской хитрости, которою он освободил Киев, а по другому сказанию, Белгород, от осады печенегами.
А. КисельЭтим же обстоятельством обясняется происхождение герба фамилии Киселевых, представляющего на красном поле палатку — знак военачальства и, наверху дворянского шлема, три кирпичные башни — знак защиты города.
Потомки Свентольдия, одни оставались в западной России и, с подчинением ее Полыше, служили Речи Посполитой, другие служили московским государям.
К первым принадлежал известный в истории XVII столетия посредник между Польшею, Малороссию и Москвою, поборник православия, отличавшийся умом и красноречием Адам Кисель, умерший шевским воеводою.
Из великорусских Киселевых многие, начиная с XV столетия, были воеводами в разных городах. Семь Киселевых были убиты при взятии Казани. При Петре I-м один из Киселевых, Алекей, был бригадиром; сын его Иван умер в 1766 году, 24 декабря, статским советником; у него был сын Дмитрий, родившийся 1761 года июня 30-го, скончавшийся в 1820 году мая 30. Он служил в Москве главноприсутствующим в мастерской оружейной палаты, сокровища которой в 1812 году вывозил в Нижний Новгород.
Дмитрий Иванович Киселев был женат на княжне Прасковье Петровне Урусовой, родившейся 30 июня 1763 г. и скончавшейся 7 января 1841 года; от этого брака он имел четырех сыновей: Павла, Александра, Сергея и Николая, и трех дочерей: Александру, Елизавету и Варвару. Семейство Киселевых принадлежало к высшему московскому кругу, было в дружеских отношениях с известным графом Ф. В. Ростопчиным1, дом Дмитрия Ивановича посещали лица, стоявшие тогда во главе московской интеллигенции: И. И. Дмитриев и Н. М. Карамзин2. Киселев имел связи и в Петербурге со многими влиятельными лицами. Павел Дмитриевич родился в Москве 8-го января 1788 года, в родительском доме3 на Тверской, рядом с нынешним домом генерал-губернатора. Первоначальное воспитание он получил домашнее, как и большая часть детей тогдашних дворян, при помощи гувернера француза. Научное образование юноши, конечно, было не обширное; нравственная сторона воспитания была под влиянием умной и доброй матери, к которой Павел Дмитриевич, до конца ее дней, сохранял самые нежные сыновния чувства; она старалась окружать своего сына достойными сверстниками; в числе их были, между прочим, А. И. Тургенев и, приобретший впоследствии почетную известность в отечественной литературе, князь П. А. Вяземский, к которому Павел Дмитриевич сохранил дружбу до конца своих дней. Молодой Киселев поступил на службу «по именному высочайшему указу коллегии юнкером» в 1805 г. января 25-го. и в том же году, 28 августа, переведен в канцелярию генерал-интенданта князя Волконского, а в следующем 1806 г., 5-го октября, корнетом в кавалергардский полк.
В записках своих, вспоминая об А. С. Шишкове, Павел Дмитриевич говорит: «С прибытием моим в Петербург, я почти ежедневно встречал его в домах, в которые был отцом моим рекомендован и принят как родной; мне были даны письма: Турсукову и его тетке М. С. Перекусихиной, двум братьям Зиновьевым, князю Д. П. Волконскому, П. И. Новосильцеву и брату его, по прозванию Касс-Нуазет, графу Головкину и Грязнову, от коего я получал месячное определенное содержание».
Переселение Павла Дмитриевича из Москвы в С.-Петербург совершилось в то время, когда правительственная деятельность первых лет царствования Императора Александра, возбудив в лучших людях светлые надежды, произвела сильное действие на ленивое и, до того времени запуганное, русское общество.
Кавалергарды, 1804–1807 гг.В военной среде, под впечатлением неудачной кампании, обнаружилась усиленная, почти лихорадочная деятельность: изучение теории военного дела сделалось обыденным занятием не только молодых офицеров, но и тех, которые уже получили боевое крещение. Парады и разводы отошли на задний план, и все внимание было направлено к тому, чтобы подготовиться к новой борьбе, в близости которой никто не сомневался.
Искренний энтузиазм в политических вопросах, рыцарское, несколько изысканное обращение в свете и едва заметное проявление религиозного мистицизма — проникали в среду молодежи высшего общества, к которому принадлежала большая часть офицеров кавалергардского полка. Только за нисколько месяцев перед поступлением Киселева в кавалергардский полк этот последний возвратился из за границы (7 апреля 1806 г.), где, входя в состав действующей армии, он принимал деятельное участие в сражении под Аустерлицем, бывшем 20 ноября 1805 года.
Шефом кавалергардского полка был генерал-лейтенант Федор Петрович Уваров 1-й, а полком командовал генерал-майор Николай Иванович Депрерадович.
В числе офицеров находилось много лиц, получивших впоследствии известность, как например: ротмистр Александр Иванович Чернышев, штабс-ротмистр Василий Васильевич Левашов; корнеты: Михаил Федорович Орлов 1-й, Сергей Петрович Ланской 1-й, Павел Петрович Лопухин и брат известного Дениса Давыдова — штабс-ротмистр Евдоким Васильевич Давыдов.
Составляя центр по образованно и богатству, кружок офицеров кавалергардского полка умел согласить суровый закал с светским лоском и изысканностью французских эмигрантов, бывших в то время в моде; рядом с этим, русская широкая натура не могла отказаться от разгула, который, замкнувшись в товарищеском кружке, никогда не выходил из границ приличия.
В такую-то среду попал Павел Дмитриевич. Надо было много природного такта, чтобы с небольшими средствами, без житейской опытности, которой не мог иметь 19-тилетний юноша, уметь твердо стать в среде товарищей, из которых большинство не знало счета денгам и расчитывало на связи. Без протекций, но с немалым запасом честолюбия, молодому Киселеву для того, чтобы составить карьеру, оставался один путь — посредством службы найти для себя право и возможность выдвинуться из уровня посредственности.
С настойчивостью, которою отличался Киселев во все время своей, более чем полувековой службы, он принялся за дело, относясь к нему серьезно, не довольствуясь внешнею стороною и вникая в самую сущность военных требований.
Через четыре с половиною месяца после поступления Павла Дмитриевича в кавалергарды, в феврале 1807 года, выступила из Петербурга вся гвардия, под начальством Цесаревича Константина Павловича, для подкрепления действующей армии Беннигсена, после прейсиш-эйлауского сражения. Колонна генерал-лейтенанта Малютина (полки: измайловский, лейб-гренадерский, кавалергардский, конный и гусарский) выступила из Петербурга 13 февраля 1807 года по нарвскому тракту, направляясь к Юрбургу, где должна была соединиться с левою колонною генерал-лейтенанта Кологривова, составившеюся из остальных частей гвардии, следовавших по белорусскому тракту. Были жестокие холода, и гвардия шла усиленными маршами, имея дневки только чрез пять или шесть переходов, причем кавалеристским офицерам дозволено было иметь одни только вьюки.
Император Александр, опередив гвардию, делал ей в Юрбурге, 27 марта, смотр в присутствии короля и королевы прусских. По вступлении в пределы Пруссии, трудности похода увеличились. От недостатка в продовольствии и чрезвычайно дурных дорог, вынуждавших полки оставлять часть своих обозов на пути, кавалергардский полк даже не мог везти с собою сухарных фур. К 10-му апреля гвардия пришла в окрестности Шиппенбейля, и кавалергардский полк расположился в Кольбанене.
В последующих затем столкновениях с неприятелем, кавалергардский полк непосредственно не действовал; но, находясь в резерве, в деле под Гейльсбергом, стоял под выстрелами и имел несколько раненых. Таким образом, П. Д. Киселев, бывши безотлучно при полку, в сражении под Гейльсбергом первый раз был под огнем.
Тильзитский мирВ кровопролитном деле под Фридландом (2-го июня 1807 года) кавалергардский полк не участвовал, так как был отряжен для занятия переправы выше Фридланда у Алленбурга и на реке Прегеле. Затем, отступив со всеми войсками к Тильзиту, и, переправившись тут (6 июня) за Неман, кавалергарды расположились в местечке Рагнит. Через два дня заключено было с Наполеоном перемирие.
Во время свидания Императора Александра с Наполеоном, 12 июня, один полуэскадрон кавалергардов, под командою ротмистра Левашова, составлял личный конвой Императора; затем, во все время пребывания Государей в Тильзите, кавалергардский и преображенский полки, под начальством Депрерадовича, оставались в окрестностях этого города для караулов и разъездов. По окончании переговоров, 27 июня, отряд этот пошел вслед за всею apмиею, в составе колонны г. л. Малютина. Все возвратившиеся гвардейские войска собрались в Красном селе, где их смотрели Цесаревич и Император; 24 августа гвардия вступила в Петербург.
Сделанная кампания, кроме боевой практики, принесла Павлу Дмитриевичу существенную пользу тем,что облегчила сближение его с полковыми товарищами.
В имевшихся для биографии материалах очень мало сведений о первых годах службы Киселева, и потому нет возможности проследить в это время обстановку его, которая могла иметь влияние на образование его характера; но, судя по тем отношениям, в каких он находился впоследствии с людьми, с которыми впервые повстречался в рассматриваемый период, нельзя не признать справедливости его собственных слов в сохранившейся автобиографической заметки:
«Я был более 10 лет офицером в кавалергардах,— я сделал с своими товарищами всю фридланскую кампанию и отечественную до потери Москвы, постоянно пользуясь их уважением и дружбой».
Отдавшись службе, Киселев не чуждался и общества.
Молодой, красивый, умевший вселить к себе доверенность и уважение, он с ранних пор привык, чтоб его отличали. При такой обстановке неудивительно, что он имел большой успех у женщин. Занимаясь службою и посещая общество, он вместе с тем находил возможность читать и заниматься, пополняя недостаток знаний, вынесенных из домашнего обучения. Для того, чтобы одно не мешало другому, надо было держаться строгого порядка в распределении времени и иметь привычку отдавать себе отчет в том, что сделано в течение дня. Лучшим доказательством такого отношения к своим занятиям служить дневник, который Киселев начал вести с начала 20-х годов и продолжал во все время своей жизни, не забывая заносить в него главные события дня.
Во время пребывания в Петербурге (с 26-го декабря 1808 по 19-е ноября 1809 г.) королевской прусской фамилии, Павел Дмитриевич состоял при королеве Луизе в качестве ординарца.
Наступал знаменитый двенадцатый год.
В ожидании вторжения «большой» армии Наполеона в пределы Poccии, все наши войска стягивались к западной границе, куда назначено было идти и всей гвардии.
Кавалергардский полк, отделив от себя назначенный запасным 2-й эскадрон, стяжавший вскоре славу на берегах Двины в армии Витгенштейна, в составе четырех эскадронов, выступил из Петербурга 11-го марта 1812 г. Он вышел в один день и в одной бригаде с лейб-гвардии конным полком, под командою своего полкового командира Депрерадовича, командовавшего в то же время 1-ю кирасирскою дивизиею. Киселев находился в первом эскадроне, из которого выбыл только после Бородинского сражения.
Сборным местом всей гвардии назначен был город Свенцяны. Гвардейский корпус, под начальством Цесаревича, вошел в состав 1-й армии, которою командовал Барклай-де-Толли. Под Вильною Государь делал смотр кавалергардскому полку, а после переправы Наполеона через Неман (17 июня) этот полк, со всею 1-ю армиею, отступил сначала к г. Дриссе, а затем к Полоцку и Витебску. Здесь, 15-го июля, во время блистательных действий русского арьергарда, под начальством генерал-мaйора графа Палена, на берегу небольшой речки Лучессы, в виду Наполеона, кавалергардский полк в первый раз был на позиции.
Бородино. Памятник Кавалергардскому полкуОтступив с apмией к Смоленску, кавалергарды, во все время действий под стенами этого города, 5 августа, пробыли на позиции за 2-м и 4-м пехотными корпусами, у Петербургского предместья. Простояв тут до вечера 6-го августа, кавалергардский полк пошеъ с другими войсками 1-й армии проселками к Соловьевской переправе, где перешел через Днепр и затем не встречал неприятеля до самаго Бородина.
В бородинском деле, по диспозиции, кавалергардский полк состоял в резерве среди пехотного гвардейского корпуса.
С 6-ти часов утра 26-го августа загорелся бой, в который во 2-м часу пополудни пришлось вступить и кавалергардам, для отражения отчаянных атак французов на батарею Раевского. П. Д. Киселев, состоявший в 1-м эскадроне, участвовал во всех атаках, причем одно время, за убылью старших офицеров, командовал эскадроном.
Все без исключения, кавалергардские офицеры, находившиеся в бородинской битвй, были награждены; Павел Дмитриевич получил орден Св. Анны 4-й степени.
Впоследствие он рассказывал, что ночью, после боя, его долго мучил вопрос: кто победил? Он успокоился на решении, что делоо обяснится само собою: тот побежден, кто отступит.
Через несколько дней после бородинского боя, Киселев был откомандирован от полка в должность адютанта к Милорадовичу, который 28 августа был назначен, вместо Платова, начальником арьергарда. С этого времени, во всю отечественную войну и после до сражения при Бауцене, Милорадович оставался начальником войск, охранявших главные силы; причем, то с арьергардом он удерживал напор неприятеля, то сам наседал на него, командуя авангардом.
Нам неизвестно, каким путем состоялось назначение Павла Дмитриевича адютантом к Милорадовичу, хотя из заметки Киселева, помещенной в его коротенькой автобиографии, видно, что он сам этого желал. Так, он говорил:
«Я покинул их (товарищей в кавалергардском полку) с сожалением, чтобы сделаться адютантом одного генерала, пользовавшегося блестящей репутацией и при котором я намеревался изучать войну».
Но ожидания Киселева не сбылись, как видно из последующих слов той же заметки:
«Эта цель не была достигнута, и так как мне следует говорить только о себе, то я умолчу о том, кто во многих отношениях сделал мне более зла, чем добра; что же касается того, как я исполнял свою службу, то мне остается вспомнить моего Государя, который в Дрездене, во время отступления армии, и у заставы Парижа — достойно наградил меня, отличив и сделав меня своим флигель-адютантом,— звание почетное; им я обязан лишь Августейшему расположению, а не влиятельным протекциям, которые сделали бы его для меня менее драгоценным».
В чем состояли причины неудовольствия Киселева на Милорадовича, мы не знаем, а вдаваться в догадки не желаем.
Как бы то ни было, но служба при Милорадовиче, несмотря на то, что не оправдала ожиданий Киселева, принесла ему ту пользу, что, во-первых — доставила возможность быть во многих сражениях, за которые он получил несколько наград, подвинувших его вперед; во-вторых — дала случай сблизиться с Императором Александром.
Участвуя в сражениях: сентября 15-го при Боровском перевозе, 17-го — при Черикове, 22-го — при Чернигове, октября 6-го — при Тарутине, при преследовании неприятеля до села Воронова, Киселев, вслед за сим, 11-го октября получил особое поручение: с тремя сотнями казаков открыть через Москву сношение с отрядом Винценгероде, оставшимся под командою генерал-мaйopa Иловайского4 .
Павел Дмитриевич в тот же день вступил в Москву через Тверскую заставу. При исполнении этого поручения, Киселевым взято 120 пленных. 13-го октября он выступил из Москвы обратно на присоединение к Милорадовичу.
Целый ряд последуюших сражений наполняет собою ту графу послужного списка Киселева, в которой обозначается бытность в походах и делах против неприятеля; так, в 1812 году: октября 22 — при Вязьме, 26 — при г. Дорогобуже, ноября 3, 4 и 5 при селе Рожавке и Мерлине, 6 — при Красном, во время преследования неприятеля авангардом главной армии до г. Борисова; в 1813 году, в Саксонии: апреля 23 — при Вальсгейме, 24 — при Эгерсдорфе, 25 — на дороге от Нейсена к Воздорфу, 27 — при защите переправы через Эльбу при Дрездене, 29 — при Вейсиге, 30 — в окрестностях Бишофсвердера, мая 3 — между селением Ратказатец и городом Бауценом, 7 и 8 — в генеральном сражении при Бауцене, 9—в арьергардном деле, при отступлении армии от Бауцена, 10 — между Рейхенбахом и Герлицем, 11 — на дороге от Герлица к Лаубаху, августа 14 и 15—при Дрездене, октября 4го — под Лейпцигом; в 1814 году, марта 8 — при г. Арсис-сюр-Об и 18 того же месяца — под Парижем.
За весь указанный боевой период, начиная со дня назначения адютантом к Милорадовичу, по день взятия Парижа, т.е. в течение года и трех месяцев, Киселев получил: Св. Владимира 4 степени с бантом, Св. Анны 2 степени, Св. Анны 2 степени с алмазами и золотую шпагу с надписью: «за храбрость» и был произведен из поручиков в штабс-ротмистры и затем в ротмистры; кроме того, награжден королем Прусским — орденом за заслуги, и королем Баварским — орденом Максимилиана 3 степени.
М. Милорадович, 1810-ы годыМилорадович, по словам Ф. Глинки, «почти всякий раз доносил главнокомандующему в двух или в трех строках, не более того, что он отразил или побил неприятеля, там и тогда-то, вследствие чего, обыкновенно, в печатных известиях из армии недостаточно подробно излагались действия Милорадович».
Такое указание вполне согласно с характером деятельности этого генерала, всегда готового к делу, но тяготившегося всякой отчетностью, особенно, когда приходилось представить ее письменно или в обстоятельном изложении на словах; для этого не было охоты и даже уменья ни у него, ни у кого из его близких штабных, готовых поболтать о совершенных подвигах, горячо поспорить о значении того или другого факта и не более! При таких условиях, со времени прибытия к армии Императора, требовавшего постоянных обстоятельных донесений, явилась потребность в человеке способном к отчетливому, спокойному изложению хода coбытий, о которых нужно было докладывать Государю. К такому делу более других оказался способным Киселев, который таким образом получил возможность довольно часто лично беседовать с Государем, остававшимся довольным его докладами. Это совершенно случайное обстоятельство, о котором впоследствие Киселев не раз вспоминал, послужило началом его карьеры.
2-го апреля 1814 года Павел Дмитриевич назначен флигель-адютантом; в то время ему едва исполнилось 26 лет.
Еще ранее назначения адютантом к Милорадовичу, Киселев уже был близок, если не ко двору, то к главной квартире, как о том можно заключить из записок П. X. Граббе5.
Назначение же флигель-адютантом окончательно упрочило положение Киселева, открыв ему широкую дорогу к государственной деятельности и почестям. С этих пор Павел Дмитриевич становится человеком близким к Государю, пользующимся его особенным доверием.
«Через две недели после вступления моего в новую должность (флигель-адютанта) — говорит Киселев в своей автобиографической заметке, - Государь дал мне весьма щекотливое поручение. Король французский Людвиг XVIII говорил Государю о жалобах на беспорядки, произведенные русскими войсками в Бриенне; фельдмаршал Барклай не мог открыт виновных; я был послан на место и, по некоторым указаниям, исполнил поручение Государя, который выразил мне свою благодарность».
После заключения первого парижского трактата 18 (30) мая 1814 г., Государь, выехав из Парижа 3-го (15) июня, посетил Англию и Голландию и затем 12-го (24) июля прибыл в Павловск.
Пребывание Государя в Петербурге было кратковременно, и уже 2-го (14) сентября 1814 года он отправился на конгресс в Вену. В своей автобюграфии Киселев, между прочим, говорит: «Вернувшись, Император удостоил назначить меня, как одного из флигель-адютантов, сопровождать его на конгресс; Я пробы там все время продолжения этого знаменитого конгресса и имел счастье находиться в числе немногих, сопровождавших Его Величество до ворот Парижа в 1815 году».
В свите Государя находились, кроме генерал-адютантов6, только три флигель-адютанта: Брозин, Панкратьев и Киселев. Последний прибыл в Вену несколькими днями позже Государя, а именно, только 15 сентября.
Относящаеся к этому времени записки, веденные Киселевым в форме дневника на французском языке, рельефно рисуют тогдашнее положение Павла Дмитриевича:
«Сентября 15-го я приехал в Вену в 5-т часов утра с Кутузовым и Трубецким. В поисках за квартирой я встретил своего товарища Панкратьева, с которым должен был разделить помещение. Заняв квартиру, в 8 часов мы были уже в приемной Государя в полной форме. Я встретил там обоих Волконских, Уварова, Ожаровского, Чернышева, Брозина и Данилевского. Князь Клари, в звании гофмейстера двора, генерал Гарден, полковник Паар, майоры: Шлик, Клам и Врбна исполняли должности адютантов. Познакомившись со всеми этими господами, я выжидал время представления, которое вскоре и настало. Государь вышел, чтоб проводить императора Австрийского и короля Прусского и, поговорив с несколькими лицами венского двора, имена которых мне неизвестны, подошел ко мне. Сделав различные вопросы о моем путешествии, говорил о нашем падении, шутил над моей непривычкой скакать на почтовых и сказал, что никто не умеет путешествовать так, как Он. „В особенности — отвечал я Ему - это удивительно, принимая во внимание те преимущества, которые мы имеем пред Вами в наших поездках"... „Но согласись" — возразил Он —„что я не думаю об отдыхе в дороге и что езжу довольно скоро?"—„Путешествие Вашего Величества в Париж доказало то и другое" — сказал я, и разговор на том кончился. Мне сказали, что нужно было представиться обеим Великим Княгиням; я воспользовался утром и сделал это до приезда Императрицы, который состоялся в 2 часа. Ее приезд в столицу должен был произвести тот эффект, которого ожидали все, имевшие счастье знать Ее. Все Ею любовались, и всякий привязывался к Ней прежде даже, чем узнавал Ее. Императорская семья, короли и принцы обедали вместе. Особы их свиты, в числе приблизительно 150-ти, обедали за гофмаршальским столом, куда я и отправился с своими товарищами. Обед был приятнее, нежели я ожидал.
Гофмаршал был искренно любезен; зная всех, он назвал мне личности, обратившие на себя мое внимание. Вечер я провел у Трубецкого, который был болен, и вернулся к себе весьма усталый, стремясь к отдыху, которого я не знал в течение двух недель.
16-го сентября — я вступил в свою должность в 8 часов утра. Князь Волконский посвятил меня во все, что нужно было делать, и хотя трудности никакой нет, но нельзя сказать, чтоб дело было очень легко. Нужно было принимать и докладывать о всех тех, которые желали быть представленными Государю; а так как Его Величество не желал видеть всех тех, которые желали его видеть, то надо было прибегать к уверткам, которые иногда не нравились этим господам и не слишком меня забавляли. В 1 час мы отправились в покои нашей Императрицы, где австрийская императрица представила Ей своих придворных дам. Я стал так, чтобы всех их видеть. Когда кончилось представление, я подумал, что для пользы прекрасного пола надо бы постановить в закон обычай более благоразумных дам — избегать дневнаго света. Число представлявшихся было более 100. Память Австрийской императрицы меня удивила: она всех дам назвала по фамилии и по рожденью, о каждой прибавляла что-нибудь лестное и таким образом удовлетворяла самолюбию, и все были ей благодарны за это внимание. Собрание кончилось около 2-х часов. Пошли обедать,— избранные в одну сторону, мы в другую. В среде первых, число которых было не более 30, трудно было бы не заметить эрцгерцога Карла. Предубеждение ли, порождаемое славой и ее превратностями, или в его личности есть, действительно, что-то такое, что привлекает внимание, но каждый раз, когда я видел эту царственную семью в сборе, мой взгляд и мысль останавливались на нем. Он похож на всех своих братьев: неболышого роста, худощавый, на вид болезненный и неприглядный, он бы терялся в многочисленной семье, если б не твердый, живой взгляд, который один искупает все, в чем природа отказала ему. Генерал Жомини уверял меня, что никогда он не слыхал никого, кто бы так энергично и сильно говорил о теории военного искусства: развязный и небрежный во всех поступках жизни, он электризуется, рассуждая о том, что было в течение 20 лет его ремеслом, и сознает свои ошибки с уверенностью и откровенностью великой души. После обеда Государь удалился во внутрение покои... я написал письма в Москву и Петербург, а к 11 часам отправился к себе.
17-го сентября. Этот день был посвящен приему короля Баварского, который вехал в столицу в 5 часов. Войска, народ, двор и хорошая погода сделали этот день приятным, как по разнообразию, так и относительно новостей.
18-го сентября. Поутру Государь сделал визит князю Шварценбергу, приехавшему накануне. До обеда представления следовали одно за другим; после обеда весь двор отправился в Пратер. Обе Императрицы и оба Императора в одном ландо; другие государи также. Все сошли в галерею, чтобы присутствовать на фейерверке, который был великолепен. Я предпочел отправиться пешком и, смешавшись с толпой, воспользовался прогулкой со всей возможной свободой и веселостью. Энтузиазм публики, в виду такого чрезвычайного собрания венценосцев, не соответствовал моему ожиданию. Немцы вообще не любят выражать то, что чувствуют даже особенно сильно. Они наслаждались удовольствием видеть собрание всех владетельных особ Европы, упрочившее мир, с таким спокойствием, которое для французов показалось бы оскорблением.
Александр I и русские офицеры19-го сентября Парад занял все, что было военного в Вене. Возвратившись во дворец, мы — я и Кутузов — отправились представиться Прусскому и Датскому королям. Прогулка по Грабену и обед в весьма плохом трактире завершил остальную часть дня. Вечером мы отправились ко двору, где было собрание, т.е. давка и жара столь невыносимые, что, несмотря на все желание царственных особ оставаться долее, собрание окончилось через полчаса времени.
20-го сентября. Спектакль при дворе; давали весьма дурно Весталку. Государь оставался лишь до 2-го акта. Княгиня Багратион давала Ему в этот день бал, где она сумела соединить всех красавиц Вены. Император во фраке старался заставить забыть в нем Государя, и это ему удалось в совершенстве: в нем находили лишь любезного кавалера. Женщины только и глядели что на Него. Бал был прелестный; между женщинами отличалась хозяйка дома, которая в этот раз была еще красивее обыкновеннаго.
21-го сентября Общий парад всему венскому гарнизону. Войска были расположены на гласисе, к стороне ворот. Молебен, пропетый под палаткой, соединил в этот день все хриспанские исповедания. Я не мог не вспомнить о всей крови, пролитой за религии до XVII-гo столетия, и о перемене, происшедшей с тех пор в религозных мнениях. Враги, недавно столь неумолимые, собрались у одного алтаря, не думая о том, что отцы их сражались более столетия друг против друга из-за религиозных верований». На этом оканчиваются заметки Киселева о пребывание его в Вене.
Можно было бы предполагать, что тогдашняя жизнь в Вене, праздники, даваемые двором, министрами и дворянством Австрии, увлекут всецело в свой водоворот молодого (Киселеву было тогда 27 лет), красиваго флигель-адютанта; на деле выходило, что светские обязанности занимали Киселева настолько, насколько это было необходимо в его положении. Он не мог еще тогда принимать никакого участия в деятельности политической; зато пытливый ум его проходил в это время практически курс труднейшей науки — изучения людей; для этого никогда не было такой благоприятной обстановки, какую представляло тогдашнее собрание политических людей.
Из русских дипломатов на Венском конгрессе были графы: Нессельроде, Разумовский, Каподистрия и Штакельберг.
Больше всех Киселев сблизился с графом Нессельроде, и с тех пор оба они до кончины сохраняли взаимно самые дружеские чувства.
Бегство Наполеона с о. Эльбы 14 (26) февраля 1815 г., и возвращение его во Францию прервали Венский конгресс. Император Александр выехал из Вены 13 (25) мая и 28 июня (10 июля) прибыл в Париж, где оставался до 13 (25) сентября. На Киселева, находившегося в свите Государя, во время вторичного пребывания его Париже, было возложено поручение раcследовать жалобы, дошедшие до Государя на войска, расположенные в окрестностях Реймса.
Сущность жалоб состояла в том, что командиры частей не вотпускали войскам положенного довольствия вследствие чего, будто бы, развилось организованное мародерство целыми частями. «Я имел счастие доказать, что эти жалобы относились к Гессенцам, а не к Русским, представил Государю свидетельство дисциплины наших солдат, удостоверенной самою почетною аттестациею от французских властей, которые по собственному желанию опровергли обвинения, распространяемые со злобою против русских войск»,— говорит Киселев в своих записках, получивший за исполнение этого поручения от короля французского орден Св. Людовика.
Вслед за блестящим военным торжеством, устроенным в окрестностях Вертю, Киселев был произведен в полковники.
Оставив Париж 13 (25) сентября, Император Александр посетил Бельгию и Швейцарию и затем чрез Богемию, прибыл 12 (24) октября в Берлин.
Павел Дмитриевич оставался в Париже до 16 (28) сентября и, затем совершил переезд до Берлина, в качестве простого путешественника, осматривая замечательные местности и посещая русских, из которых многие, по разным причинам оставались на этапах следования различных частей союзных армий. В Бонди он встретил генерала Чаплица, с которым вместе доехал до Франкфурта, где нашел больным друга своего Булгакова и Старынкевича; последний сообщил ему много весьма интересных сведений о Германии и, между прочим, читал ему только что появившуюся тогда брошюру Шмальца7 , в которой автор смело раскрывал проекты и действия секретного общества друзей добродетели (Tugendbund).
В сохранившемся путевом журнале этого переезда, веденном Киселевыми на французском языке, между прочим помещено извлечение из помянутой брошюры8. Выехав из Парижа несколькими днями позже Государя, Киселев успел прибыть в Берлин 12 (24) октября, к началу целого ряда военных празднеств.
23-го октября, русский гренадерский полк короля Фридриха-Вильгельма, вступив в Берлин, прошел мимо Императора Александра и своего Августейшего Шефа. В тот же день, при дворе был обеденный стол, за которым король, неожиданно для приглашенных, предложил тост за здоровье новосговоренных — Великого Князя Николая Павловича и Принцессы Шарлотты.
Присутствие Киселева в свите Государя в этот день, памятный для будущего Императора Николая Павловича и Императрицы Александры Феодоровны, послужило поводом к сближению Их Величеств с ним: Императрица Александра Феодоровна всегда была к нему особенно благосклонна, как к одному из тех немногих лиц свиты русского Императора, которые принимали участие в этом радостном для Нее торжестве.
Перед отъездом из Берлина (27 октября (8 ноября) Государь послал Киселева на юг России для выбора нижних чинов в гренадерские и кирасирские полки, а также для осмотра некоторых полков 2-й армии.
Вместе с тем Киселев получил от графа Аракчеева предложение заехать, между прочим, в Крым, для расследования по доносу подпоручика симферопольского гарнизонного батальона Платоновича о злоупотреблениях по винному откупу.
Этою командировкою начинается ряд поручений, поставивших Киселева в непосредственное отношение с тою средою, в которой пришлось ему развить свою государственную деятельность.
Примечания
1См. Русский Архив 1863 г. Письма графа Ф. В. Ростопчина к Д. И Киселеву.
2См. Русский Архив 1867 г. Неизданный шуточная стихотворения И. И. Дмитриева.
3См. Русск. Арх. 1878 г., Л. 3, стр. 279.
4Вследствие плена Винценгероде, 10 октября.
5Так, между прочим, Граббе говорит, что в Дриссе (1812 г.), возвратившись из командировки для направления частей, отрезанных вследствие быстрого наступления Наполеона, после переправы через Неман, — после доклада Государю, он был приглашен обер-гофмаршалом Толстым к завтраку, «куда пришли: Алексей Орлов и Киселев, и один из них заметил мне, шутя, что я верно привез очень дурные вести, что меня так хорошо принимают». См. Pycc. Архив. 1873, кн. I, стр. 427.
6Князь Волконский, Уваров, Чернышев, Жомини, граф Oжаровский, князь Трубецкой и Кутузов.
7Ректора Гальского, а потом Берлинского Университетов.
8Очевидно писанное со слов Старынкевича, так как Киселев не знал по немецки и в своем журнале говорит, что Старынкевич рассказывал ему по-русски содержание брошюры.