…После всего этого спрашивается, мог ли так говорить, писать и действовать человек бессердечный, каким представляют некоторые митрополита Филарета? Можно ли поверить, что митрополит Филарет в упомянутом нами случае столкновения с Гаазом сказал последнему так, как передает И. А. Арсеньев: «Да что вы, Федор Петрович, ходатайствуете об этих негодяях? Если человек попал в темницу, то проку от него быть может1.
И. Н. Корсунский
Теперь, кстати, скажем несколько слов об отношении митр. Филарета к Ф. П. Гаазу вообще, чтобы потом сравнением их между собою и закончить наш настоящий очерк. Надобно заметить, что Ф. П. Гааза митрополит Филарет узнал и, по обычаю, благодаря своей известной зоркости, проницательности, оценил по достоинству с самого первого года вступления их обоих в состав Московского Тюремного Комитета, то есть с 1829 года. Он видел ревность Ф. П. Гааза по тюремному делу, его неутомимую деятельность, его доброе намерение оказать помощь несчастным арестантам не только вещественную, но и духовную, и не мог не ценить в нем всего этого. Но не мог он также и не видеть, что эта ревность часто граничила с ревностью не по разуму, выходила из круга деятельности, принадлежавшего ему, как врачу и одному из членов-директоров Московского Тюремного Комитета, становилась утомительной, обременительной для сотрудников по Тюремному Комитету и других лиц, имевших с ним соприкосновение по тому же тюремному делу, — и он не мог не желать некоторого успокоения этой ревности, даже ограничения ее в иных случаях, направления для него лучшего, нежели какое давал ей сам добрейший Федор Петрович и т. п. Так еще в 1829 году Ф. П. Гааз, имея ввиду доставить заключенным духовное назидание из Св. Писания, между прочими изречениями последнего, воспользовался особенностью существовавшего тогда русского перевода одного места в Евангелии Луки (9: 23) по изданию Библейского Общества и хотел сделать из него применение к заключенным, с дальнейшими выводами из мысли, в нем заключающейся, и предложил о том в Тюремном Комитете. Митрополит Филарет в это время был в Петербурге и его в Москве и в Тюремном Комитете заменял викарий, епископ Дмитровский Иннокентий. На запрос последнего о предположении Ф. П. Гааза митрополит Филарет от 23 ноября означенного 1829 года отвечал ему: «Что касается стиха Каждый день бери крест свой2 (Лук. 9: 23), я согласен, что его неудобно употребить по предположению г. Гааза. Ибо слова каждый день суть вариант, хотя варрант достойный уважения по тем, к которых он употреблен. Поелику же сих слов в изданиях церковных, пользующихся уважением народа, нет, то употребление их нерассудительными может подать повод к толкам. Итак, если и надо употребить слова Священного Писания по предложению г. Гааза, то надо употребить такое, которое бы не давало случая к пререканиям3.
Не довольствуясь этими попытками действования на Тюремный Комитет в отсутствие митрополита Филарета, Ф. П. Гааз нередко и самого митрополита Филарета нередко осаждал, если можно так выразиться, своими опытами вторжения в чужую область. Будучи и оставаясь до конца жизни ревностным римско-католиком, он письменно, если не словесно (в комитетских заседаниях) обращался к Митрополиту Филарету за разъяснением спорных пунктов в области богословия, за разрешением разного рода богословских вопросов, не взирая на то, что у митрополита Филарета и без него много было дела более важного и близкого к кругу прямых его обязанностей. В этом смысле, когда в 1851 году Ф. П. Гааз обратился к святителю московскому за разрешением одного из таких вопросов, а между тем Филарет в то же время получил и от А. Н. Муравьева, который знакомы был с Ф. П. Гаазом, письмо с извещением о постигшей его болезни и с указанием сущности вопроса, который желал разрешить Ф. П. Гааз, святитель писал от 14 июля 1852 года следующее: «Федор Петрович, вместо того, чтобы писать мне вопрос, которым любопытствует и испытывает, а не нужного ищет, лучше написал бы вам хороший рецепт4». Однако все же не оставил без ответа его вопрос и в тот же день писал А. Н. Муравьеву: «Да благоволит сказать Андр. Ник. , как он обретается и что говорит врач. И от скуки пусть прочитает ответ Федору Петровичу»5
Свт. ФиларетНе довольствуясь собственными опытами оказывания заключенным не только врачебной помощи в отношении к телу, но и помощи через врачевание духовное, Ф. П. Гааз был одним из самых ревностных побудителей духовенства к исполнению его обязанностей в отношении к заключенным, причем опять нередко, невзирая на из прямые и ближайшие по приходу и другим обязанностям занятия, требовал от них почти невозможного. В виду этого митрополит Филарет вслед за вышеприведенными словами своего письма к викарию епископу Иннокентию от 23 ноября 1829 года пишет: «Что на духовных членов Тюремного Комитета налагают бремена тяжка, то, конечно, происходит от ревности, хотя может быть не довольно точно управляемой разумом. Что же тут делать? Помогать несчастным словом утешения и назидания есть долг служителей Церкви, хотя бы никакого Тюремного Общества на свете не было. Итак, скажите священникам, что их звание просить их делать, что возможно, ради Христа и человеколюбия, и не кидать дела ради докучливость какого-нибудь члена Тюремного Общества. Но есть ли точно требуемое от них несовместно с исполнением их главное должности, то, во-первых, надобно искать помощи: например именем духовного начальства пригласить к содействию других священников по удобности; сказать налагающим бремена с кротостью, что их бремена неудобоносимы, и доказать сие, и заключить просьбою или сделать бремена удобоносимыми, или уволить от Общества и оставить на свободе посильное добро делать ближнему. Ибо цель Общества помогать бедствующим, а не порабощать свободных членов6». Такой, вполне правильный, взгляд на тюремное дело и на цель Общества попечительного о тюрьмах всегда имел и высказывал, сообразно с ним и действуя, митрополит Филарет. Неудивительно поэтому, что когда в заседаниях Тюремного Комитета Ф. П. Гааз, по обычаю, горячился и в горячности не замечал, что требовал иногда незаконного, не входившего в круг прав Тюремного Комитета, принадлежавшего по праву учреждениям Правительственным, преследуя только филантропические задачи, митрополит Филарет, желая его поставить в должные границы, говорил ему и при нем подобное тому, что писал в 1862 году на замечание Петербургского Комитета о неудовлетворительности тюремной стражи. «Сей предмет подлежит рассуждению не Общества попечительного о тюрьмах, а Правительства, которое одно имеет верный опыт охранения тюрем стражею и присяжною и вооруженною»7; или в таком роде: «Вы утрируете, доктор»8. Но и при этом, когда доктор Гааз, преследуя все те же цели филантропии в горячности вскрикивал: «Ваше высокопреосвященство, вы забыли о Христе, который тоже был в темнице!», митрополит Филарет, после минутного молчания «с кротостью» отвечал: «Не я забыл о Христе, но Христос забыл меня в эту минуту. Простите, Христа ради» и под9. Ибо и сам он, митрополит Филарет, как мы замечали в своем месте был истинным филантропом и проповедовал человеколюбие (филантропию) даже с церковной кафедры, но только — повторяем — человеколюбие (филантропию) истинное, а не утрированное. При всем том митрополит Филарет всегда отдавал должную справедливость и врачебному ис-ву Ф. П. Гааза, его авторитету в этом деле и вообще в его специальности по части тюремного дела, и его добрым намерениям в самых делах человеколюбия (филантпропии) по той же части. Так, например, в холерный 1830 год, когда Ф. П. Гааз подавал мнение об окуривании товаров и вещей для «успокоения боящихся заразы»10. Так было, затем, в холеру 1847 года, когда врачи одной из тюремных больниц Москвы нуждались в облегчении своих трудов и когда митрополит Филарет находил нужным, чтобы они для сего просили распоряжения Ф. П. Гааза, как «главного доктора» тюремных больниц11 и под12. Равным образом и в отношении к самим делам человеколюбия Ф. П. Гааза митрополит Филарет еще от 1-го февраля 1832 года писал викарию своему, преосвященному Николаю, епископу Дмитровскому, состоявшему одним из директоров Московского Тюремного Комитета и, подобно многим другим, жаловавшемся на Гааза: «Ревность г. Гааза по тюремному комитету точно утомительна. Должно с бесстрастием утишать ее, и с терпением ради доброго намерения»13.
Примечания
В воспоминаниях Арсеньева, напечатанных в «Историческом вестнике» о Филарете действительно говорится без малейшей симпатии. О данном эпизоде Арсеньев пишет так: «К арестантам Филарет относится тоже крайне несимпатично и положительно сердился на доктора Гааза, когда тот, со свойственным ему благодушием, настаивал на облегчении участи арестанта или на выдаче пособия семейству заключенного.
Однажды, вследствие препирательств Гааза с Филаретом вышла довольно знаменательная сцена. Митрополит, видимо, недовольный настойчивостью Гааза, с досадою сказал ему: "Да что вы, Федор Петрович, ходатайствуете об этих негодяях? Если человек попал темницу, то проку в нем быть не может". "Ваше преосвященство! – отвечал Гааз, — вы изволили забыть о Христе, который тоже был в темнице!". Все присутствующие были поражены этим смелым ответом Федора Петровича и ожидали чего-нибудь недоброго; но Филарет, после нескольких минут молчания, сказал: "Не я забыл о Христе, но Христос забыл меня в эту минуту. Простите Христа ради!" С этими словами Филарет приподнялся и закрыл заседание комитета».
В знаменитом очерке Кони этот эпизод (со ссылкой на первоисточник) выглядит так:
«В 40-х годах, будучи губернским стряпчим, Ровинский, постоянно посещая заседания тюремного комитета, был очевидцем оригинального столкновения Гааза с председателем комитета, знаменитым митрополитом Филаретом, из-за арестантов. Филарету наскучили постоянные и, быть может, не всегда строго проверенные, но вполне понятные ходатайства Гааза о предстательстве комитета за «невинно осужденных» арестантов. «Вы все говорите, Федор Петрович, — сказал Филарет, — о невинно осужденных... Таких нет. Если человек подвергнут каре — значит, есть за ним вина»... Вспыльчивый и сангвинический Гааз вскочил со своего места. «Да вы о Христе позабыли, владыко!» — вскричал он, указывая тем и на черствость подобного заявления в устах архипастыря, и на евангельское событие — осуждение невинного. Все смутились и замерли на месте: таких вещей Филарету, стоявшему в исключительно влиятельном положении, никогда еще и никто не дерзал говорить. Но глубина ума Филарета была равносильна сердечной глубине Гааза. Он поник головой и замолчал, а затем, после нескольких минут томительной тишины встал и, сказав: «Нет, Федор Петрович! Когда я произнес мои поспешные слова, не я о Христе позабыл, — Христос меня позабыл!..» — благословил всех и вышел». — М. Ю.
Совр. Синодальный перевод — «Отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мной». Ср. английский вариант — «and take up his cross daily», французский — «Si quelqu'un veut venir après moi, qu'il renonce а lui-même, qu'il se charge chaque jour de sa croix, et qu'il me suive» и латинский «Si quis vult post me venire, abneget semetipsum et tollat crucem suam cotidie et sequatur me». Надо сказать, что первоначальный перевод Библейского общества был точнее. — М. Ю.
[Вот эта характеристика: «Федор Петрович Гас, Московский врач, весьма оригинальный и благочестивый, посвятил себя совершенно на служение заключенным. Каждую неделю отправлялся он в арестантский этап, и там раздавал милостыню и книжки духовные отправляющимся в Сибирь. Но так как он был чрезвычайно настойчив в мелочных вещах, то в тюремных комитетах весьма утомлял Владыку своими вопросами, которые иногда касались и богословсих предметов, потом что он был весьма ревностный римо-католик». — М. Ю.