3-го генваря 1842 г. 1
Добрый и почтенный друг Иван Иванович, первому пишу вам в сем году — и первому вам желаю хоть письменно, но поверьте всею душою, всего лучшего в мире, и все сходно с собственными вашими желаниями — для себя прошу от вас одного — постоянного местечка в памяти и в сердце —очень, очень дорожу этим чувством вашим в мою пользу.
У нас Евгений2 прогостил или лучше сказать в Оеке более месяца, но спасибо ему и нас не забывал. Его рассказ о нас всех будет утешительней для вас нежели мой, его доброта не видит в ближнем ничего дурного — он и меня вам расхвалит, не верьте — также порочен во многом, как и прежде — стараюсь, чтобы рассудок брал бы вверх над страстями — необходимо в моем быту. Грустно мне вам писать, добрый друг, чрез Евгения — с его проездом мимо нас рушатся все надежды видеть вас в кругу нашем — недочет разительный для меня, для Миши3, для всех; грустно сказать, уже не увидимся, но кажется, тому быть, переворот и нашей судьбе политически несбыточен, и мы каждый со своей стороны и летами — вы здоровьем — все ближе и ближе к мать сырой земли, не грустно умереть в Сибири, но жаль, что из наших общих опальных лиц костей — не одна могила, мыслю об этом не по гордости, тщеславию личному, врозь мы, как и все люди, пылинки, но грудой кости наши были бы памятником дела великого при удаче для родины и достойного тризны поколений.
Истинно уважаемый мною Евгений не мыслит, что везет строки этого рода, сжег бы мой листок. Уважаю его чистую веру и добродетель в постоянном действии — но полагаю, что и в моем чувстве нет безверия, там — выше — нас рассудят.
Об лицах нашего круга ничего не буду писать, пусть Евгений в волю расскажет вам собственных суждений, все будет краше моих слов и суждений. Сам живу поживаю по-малёньку — занимаюсь вопреки вам хлебопашеством, и счеты свожу с барышком, трачу на прихоти, на баловство детям свою трудовую копейку — без цензуры и упрек, тяжеленько было в мои лета быть под опекою4. Жена будет вам писать сама, благодарю бога, здорова и вся в быту детском, дети милы до крайности; Мишенька нынешней зимой слабенек здоровьем. Вольф говорит, что от излишнего стремления организма к росту, довольно его поберегать и авось лето и уход жизни сельской при благоприятстве погоды — укрепят его — теперь же он, бедный, почти всегда закупорен в комнате — и нельзя иначе при зиме нашей, которая сначала была очень сурова, теперь прояснивают славные дни солнечные. Мишенька учится хорошо, т.-е. прилежно и успевает, способности много и охоты к учению довольно. Препровождение в Акатуй М[ихаила] С[ергеевича]5 лишило его отличного наставника в англицком языке — успевал неимоверно — и наставник и ученик были друг другом довольны, а это редко случается. Не все в их отношениях было гладко, хотя по-моему это лучшая порука в успехе. Евгений экзаминовал Мишу и доволен в некоторых частях учения; я не мог представить ему на суд мои попытки — от должности Цифиркина уволен до будущей зимы; много занятий Мише и без того и здоровьем слабенек, притом же спор вышел о системе первоначального учения арифметики, что кажется довольно странно, я люблю отчетливость — жена показ; часы были в дни ее занятий и оттого спор в передачи-до будущей зимы отложил, но не передал — и сил и рассудка будет более у Миши по милости божией, и мне без спор более надежды к успеху. Все это для вас одних, мыслю с вами рассказом.
Не буду перещитывать полученных ваших писем, оставшихся без ответа от меня. Помилуйте, добрый Иван Иванович, хлопоты, уборка, свозка, молотьба хлеба — скружили голову — все надо следить, — а не то, как маков цвет, ощипут — да и притом все ждал приезда Евгения, чтобы вам писать без боязни цензуры, всегда для меня — помехою в моем разговоре с вами — даже когда она и не далее хватает, как под беглый взгляд В. В. Курбатова.
Не знаю, писал ли я вам о надежде видеть Муханова постоянным соседом; давно пришел запрос, нет ли препятствий к его переводу и спросе у него, куда желает, давно пошло представление о назначении ему Усть-Куды местожительством и ожидается вскоре разрешение; желаю от души дозволения на сей перевод из Питера. Одножительство с Мухановым мною весьма ценимо собственно для меня и для Миши; коммерческим предприятиям лофа для обоих. Все довольны его приездом — но предвижу некоторые столкновения6.
Писал вам о Мише и не дал отчет о прелестной моей Неллинке — которую от души люблю и балую, ласкова, мила до высшей степени, прямо диво умом и добротой — но не очень склонна к учебным занятиям; уверяет, что это все вздор, и едва посадят за тетрадку и книги, как порхнет птичкой к куклам и игрушкам.
Однако, жена успела порядочно ее выучить читать по-русски — и она по вечерам [не] без охоты читает сказки милой своей няне, известой вам. Марии Матвеевне — которая очень вам признательна за постоянную вашу память об ней7. Мих[аил] Мат[веевич] ее брат, наш повар, как помнится в сентябре представился и наш Careme8. теперь Андрюшка; Матвеевич был добрый человек и славный повар, — в том и другом для нас потеря, жена его за два месяца до кончины мужа родила сынка вам соименника; ее летом отправим в Россию. Матвеич пил в свой век мало водки — а умер от водяной.
Пишу вам как предметы ложатся в ум без связи и методы. — Якубович променял сокола на кукушку; говорит, что ему очень плохо на приисках, куда не пускают, и живет в Назимове9 [в] лачужке на Енисее. Желает переехать обратно — но не соглашаются в представлении как по миновении года от отъезда. Борисовы в Разводной10 кое как живут, гостят иногда у нас и Андрей Иванович без спектакли, покаместь живут у Артамона в отдельном доме — не слишком Артамон выказывается в этой помощи — одними стенами. Надобно помыслить дать им оседлость собственную; их быт обеспечен женою ежегодным пособием — 500 руб. от жены, хлебными продуктами от меня и казенным пособием — всего будет свыше тысячи рублей; безбедненно и без прихотей А[ндрёя] И[вановича] можно жить. Петр все тот же труженик прямо в отношении брата — который с некоторого времени стал менее бестолков. Кое как надеется букетами, птичками и разною живописью Петра и продажею собираемого гнуса11 земного Андрея сколотить тысячку и тогда приняться за постройку им собственного дома.
На нынешний год с величайшим трудом составил я компанию на Jour[nal] des Débats и Берлинскую; выписал на свои фондуши, а за прочих внес заимообразно и в том щету и за Артамона, а этому щету конец будет бог весть когда. Мы здесь были в непростительном безведении Европы. Однакож мало подпищиков; хотел было составить резервный капитал на будущую выписку — Вадковский и Панов отказались в участии, зато уж выдам такие строгие правила, что и заглавия нельзя будет им дать прочест — без пени в общественную кассу.
Рад, очень рад, добрый и почтенный друг, что здоровье ваше поправилось — следуйте постоянно системе воздержания доброго наставника медика — которому здесь не дают большую веру — но который, кажется, над вами опытом доказал знание вашей недуги и удачного пользования оной. Прошу от меня передать Николаю Васильевичу12 истинное выражение моей признательности за добрую о мне память — желаю ему и супруги его всего, что сами для себя желают.
Вы ожидаете Евгения, чтобы просить о переводе из Туринска — а что бы еще бы сделать попытку на Восток, авось великое слово в русском царстве — родня похлопочет, и чтоб отвязаться —согласятся, а нам уже несказанная радость; Иван Иванович, попытайте еще раз вместе с Евгением соединиться с нами.
Последнее ваше письмо от 8-го ноября; — благодарность за добрые пожелания нам всем в оном и предшествующих, осталось без ответа, еще раз простите неаккуратность, повинную голову меч не сечет.
Ваше поручение о рисунках теперь не могу сделать, Максимович в отсутствии в отпуску в России, приедет, постараюсь отыскать мертвопись13 Каринского. Миша ожидает с нетерпением и благодарностью ружье — он будет сам к вам писать и письмо без всякого наставления и приписки, от Нелли вряд ли скоро дождетесь этой милости; но без фраз скажу вам, что очень вас заочно любит и помнит — весь дом униженно вам кланяется. Мария Матвеевна в голове всех.
Пошутите над Евгением — о страсти им здесь внушенной: Мартемьяна14 подобие жены... хотела его изнасилничать и объявила, что ночью к нему придет, всем объявляла о скором бракосочетании с ним, вытяговала морщины, затяговала кости, подвязывала... — устремляла полумертвые, полустрастные взоры — почивала просвирами, пела молебны, ходила на стояния, но Евгений все выдержал без стояния. Того и смотри, что полетит к вам в Туринск, как аэролит.
Много бы вам мог написать о Иркутске, о знакомых, романических приключений бездна, сплетен еще более — но все-таки лучше помолчать письменно о лицах, предоставляю вам добиваться этих пояснений от Евгения, который, вероятно, всех вам выставит blanc comme neige15 Добрый Евгений был у Кучевского, все по своему обыкновению толкует, убеждения его не разделяю, признаюсь, что не понимаю, почему странно... и форникацию не под... освящать брачном союзом и тем более, что за две недели до шлюпа, как говорят евреи, писал через Трубецкого о приезде коренной своей жены из Астрахани. Беден, жалко, по силам надо помогать, но и тут коренным нашим прежде, а их много обстоятельствами или собственную виною без куска хлеба16.
Сейчас узнал, что Муханову вышло разрешение о переводе в Усть-Куду, радуюсь за него за себя о соседстве, потолкуем про много и об вас верно.
Почтенный друг, Иван Иванович, больно жаль, что вы не среди нас — перемудрили двухсторонними просьбами; лучше прямо бы к цели; приехали бы как бы в Етанцу, остались бы у нас, а потом и Евгения сюда или вас обоих в соседство. Одним утешаюсь, что поездка ваша на запад, возвратила вам здоровье — продолжайте соблюдать воздержание — и утвердитесь в выздоровлении. Ради бога, поскорей вон из Туринска — грустно вас знать вблизи этой могилы наших17. Евгений что-то не разделяет мысли вашей о переводе — c'est de la pruderie administrative une susciptibilité de conscience trop timorée — не по воле здесь, а лучшего обязанность искать. В Кургане ли, в Ялуторовске ли, инде где-это ваше дело — а лучше бы всего к нам, но вряд ли решите, а поверьте, успеете — согласятся, чтобы отвязаться, а для меня и для Миши верх щастья; попытайте и удивите всех и себя. У нас в кругу теперь один вопль безденежья — кажется и вы к тому же итогу, как Евгений сказывал, брались и за шубу и за часы для реализации — поэкономничайте, добрый друг, пора. Муравьевы с фондушами, мы, благодаря богу и Алек[сандру] Ник[олаевичу]17 без долгов и с постоянными нескудными средствами, протчие без гроша. Трубецкие в голове, а в след все без исключения. Артамон весь в долгу неоплатимом и без высылок, крехтит, сердится и завистью стал несносен. Бедный Сутгов бьется как рак об мель —имел место в Куде на частной мельнице — прорвало плотину, обещались другое — обманули; жена больна, того и смотри, что нос провалится от золотухи — с ней возня и по болезни и по нраву — просто беда ему во всем.
Что пишет вам Розен и Егор Антонович19. Письма их не в ряду общих — жаль, что уже более не читаю их, напишите словечко об уважаемом мною товарище и об наставнике вашем, с которым сроднился дружбою моею с вами. Что делают Фонфизины? Если не к нам, то не лучше ли к ним? С климатом уладитесь — а ваше присудствие им услуга, увидитесь — истинное, неизменное мое прошу передать уважение.
Об нашем общем быту не пишу — отчет, как очевидцу, следует испросить от Евгения. Об нем же скажу, что все видели его с истинной радостью и уважением. Добр, снисходителен по прежнему — тот exclusif et plus sociable, чист душою, как и вы. Но вот уже 12-ая страница — пора перестать болтовню и пожалеть ваши глаза и терпение. Год начинаю хорошо, по письменной части с вами — мне это истинное утешение; буду стараться быть в ответах исправнее, но то хлопоты, то гумор — мешают взяться за перо. Хочу часто писать к вам — это мне полезно: сам себе даю более отчета в собственных действиях. Позабыл одной вестью — диво просто диво, вот уже 6-й день, что Андрей Иванович пирует у нас без проказ, без спектакля, и это уже второй раз. Брат в Разводной на раздолье, рисует цветки, птички, за деньги по заказу, а Андрей пьет, ест у нас, у Муравьевых, у Поджио без боязни отравы. Жена обеспечила частью их существование положительною ежегодною выдачею 500 рублей. Если бы могли отгадать прежде — возможность без сцен сожития, взяли бы в Урик, это бы лучше было для них — в Разводной много слов, а мало дела20. Пора перестать и грустно, что не до свидания.