Воспоминания о Сибири в 1841 и 1841 годах. Отрывок о Ф. П. Гаазе

Нам невероятно повезло с выбором «чичероне». Наш друг, господин Роуэнд, много лет занимал пост в комитете по управлению всеми делами, связанными с местами заключения. Посему это было по его части — время от времени посещать заведение на Воробьевых горах, а исключительное добросердечие велело ему служить проводником и переводчиком для всех земляков, которые прибывали в Москву. Там он и представил нас доктору Гаазу, врачу из рейнской провинции, принадлежавшему к римско-католической вере, и бывшему, как и он сам, одним из управителей тюрем. Господин этот — более, чем второй Говард: он проводит в добрых делах буквально всю свою жизнь, принося на алтарь добродетели здоровье и благосостояние. Он квартирует тут в больнице для заключенных, и еще в другой больнице в Москве, и в бытность нашу здесь едва не пал жертвой собственной филантропии, однажды заполучив на руки четыреста пятьдесят пациентов, большинство из них с инфекционной лихорадкой, которую подхватили все больничные хирурги, вследствие этого полностью лишив его своего содействия. Чтобы посвятить всю жизнь одной цели, какова бы она ни была, не будучи к тому побуждаемым связанными с нею почестями и заработками, необходимо быть энтузиастом, и хоть мы и убеждены в том, что мотивы, коими руководствуется и утешается сей господин в своих многотрудных начинаниях, — высокое чувство христианского долга и благорасположенность к людям, помимо этого сила привычки превратила их в любимое увлечение и усладу.

Тем утром мы нашли его в окружении восьмидесяти заключенных, собиравшихся начать свой скорбный путь; он беседовал с ними и утешал каждого, хотя, должны сказать, мы не заметили в последнем необходимости, за исключением единственного случая: молодой женщины младше двадцати лет, которая подожгла целую деревню; за три месяца до того ее выдрали кнутом. Она точно не взирала с благодушием на открывающиеся ей перспективы, но все остальные выглядели полностью безразличными. У нас была возможность побеседовать со множеством из тех, кто говорил по-немецки, и столь далеки они были от сожалений о своей судьбе, что в московской тюрьме мы видели девяностолетнего старика, который пал к ногам доктора, умоляя, чтобы тот похлопотал об отправке его в Сибирь. Это, однако, было невозможно, так как закон не дозволяет никому старше шестидесяти предпринимать столь утомительное путешествие.

Доктор Гааз берет за правило ознакомиться с причинами, по которым каждое лицо приговаривается к Сибири, и постоянно случается так, что, если в результате расследования он находит лазейку для милосердия, то обеспечивает заключенному отсрочку отбытия, и если по пересмотру дела вскрывается любая несправедливость, зачастую добивается отмены приговора. Каждому он выдает Новый Завет, который на разных языках публикует Общество содействия христианскому знанию, с подчеркнутыми частями текста, наиболее подходящими сообразно соответствующим случаям, чтобы на них обратили особенное внимание. Доктор рассказал нам, что год или два назад дама-англичанка, ставшая свидетельницей описываемой нами сцены, которой он показал несколько подчеркнутых им фрагментов, наивно вопросила, какие тексты он выбрал для польских ссыльных; он признался, что был в некотором замешательстве, хотя существует немало мест, предписывающих подчинение сильным мира сего. Он подарил нам немецкое Писание, в котором отметил обстоятельства, при коих произошло дарение, и мы всегда будем взирать на его почерк с чувством радости при воспоминаниях о визите на Воробьевы горы. Зачастую среди приговоренных оказываются лица иудейского племени, и, конечно, доктор всеми силами убеждает их принять христианство. Хотелось бы верить, что его усилия не всегда напрасны, но боимся, что слишком часто он становится жертвой обмана.

В настоящем случае мы наблюдали его откровенный разговор с одним из таких прозелитов, который беседовал с ним по-немецки; и мы обнаружили, что теперь, накануне отбытия, тот чувствовал — или изображал — некоторые угрызения совести в том, что обманул достойного доктора касательно своего обращения, и теперь открыто сокрушался об этом и уверял в чистосердечном раскаянии. Похоже, крестился он четырежды, и в каждом из этих случаев получал щедрую милостыню от того, кто льстил себе тем, что спас чужую душу. Теперь он признался в том, что и доктор был одним из этих обманутых, и даже в том, что продал Писание, которое получил от него вместе с крещением. Но он наконец заявил во всеуслышание, что поистине осознал свои ошибки, и обещал и в самом деле стать христианином. Вероятно, что, по крайней мере, он был искренен в своем обещании принять христианство, поскольку евреям, оставившим веру своих отцов, при обустройстве в Сибири предлагают большие преимущества. Это позволяет им жениться и более удобно устроиться в роли колонистов, а также — что для евреев существенно — наслаждаться обществом тех, с кем они связали свою судьбу. Этого человека уже отправляли в Сибирь, и он бежал; вероятно, был там крещен, и снова впал в иудаизм, чтобы благодаря великодушию доктора извлечь выгоду из своего повторного обращения. В России мы часто слышали о таких повторяющихся публичных отречениях от убеждений, как и о том, что новообращенный христианин иногда жаловался, будто в последнем случае получил меньше, чем в предыдущих.

Находясь в заключении на пересылке в ожидании своей очереди начать путешествие к пункту назначения, эти несчастные люди получают всю заботу, соответствующую их положению. Женщин размещают на одной стороне тюрьмы, мужчин — отдельно, на другом дворе, и они никогда не сообщаются между собою, разве только если живут половой жизнью. Различных преступников группируют, насколько это возможно, согласно природе их правонарушений, многие из которых — самого худшего разбора, и за них даже сейчас в Англии полагается смертная казнь. Тех, кто совершил более мелкие проступки, отделяют от закоренелых злодеев, а те, кого наказали только за бродяжничество (а их подавляющее большинство) и кто станет простыми колонистами, полностью отделены от общества порочных и дурных людей.