Предисловие к электронной публикации
*
Вятчане в Литве и Подолии. 1815–1817 гг.
(выдержки, с. 12–38)
[1816 г.]
Во время стоянки в лагере, 10-го июля, в Вятский полк приехал командир Олонецкого полка, подполковник Петр Васильевич Булгарский, который, по упразднении шефства, Беннигсеном был назначен командиром Вятского полка. Утвержденный высочайшим приказом 6-го августа, Булгарский 30-го того же месяца был произведен в полковники.
(...)
В лагере жизнь полка потекла обычным порядком: учение и стрельба заполняли почти все время. Приказывая 15-го июля начать стрельбу в мишень «по три глиняных пули на несколько человек с роты, а потом из худших патронов, кои на людях состоят1, и выпустить всего только по две пули свинцовых, а по одной оставить для инспекторского смотра», — Булгарский далее напоминает о правилах стрельбы и требует, чтобы нижние чины твердо знали точку прицеливания2.
(...)
Самое поразительное явление в Вятском полку — это огромный процент беглых. Летом 1816 года дело дошло до того, что из Выборгского полка был командирован майор Яковлев для исследования причины большого числа побегов. Мы не знаем, что донес Яковлев, но причину этого явления следует искать прежде всего в перемене образа жизни. Не следует забывать, что Вятчане были беспрерывно в продолжение 10-ти лет в военных походах, и что люди привыкли к вечным передвижениям, втянулись в ту своеобразную, не лишенную известной прелести походно-боевую жизнь, избавлявшую их до некоторой степени по крайней мере, от преследований за всякого рода мелочи, на которые в то время обращалось особое внимание, и от сопряженных за неисполнение этих требований жестоких телесных наказаний.
Побеги стали реже повторяться в последующие годы. Люди мало-помалу отвыкали от прежней кочевой жизни и стали свыкаться с мирной обстановкой, как неприглядна и тяжела она ни была, и несмотря на то, что многое в ней было не по душе простому русскому человеку, который по своему консервативному характеру был всегда врагом всяких новшеств и иноземных порядков. Но не прекращались побеги совсем и позже, давая по-прежнему немалый процент, вследствие чего в 1818 году приказом по дивизии при Вятском полку была учреждена команда бродяг, в которую были помещены все беглые. Командой этой заведывал произведенный из унтер-офицеров за выслугу лет прапорщик Комлюков.
В первое время после французских войн еще другое обстоятельство бросается в глаза: бесчисленное множество претензий о неудовлетворении довольствием как денежным, так и вещевым. Приводим для примера одну такую претензию из приказов Вятского полка за 1818 год, когда они стали уже реже. «Состоявший наперед сего в 1-й роте, за командование оною ротою капитаном, что ныне подполковником, Каспаровым, и поступивший из сего полка в 46-й егерский полк на службу рядовой Ларион Савенков претендует жалованья за [1]812-й год за майскую треть серебром, а за сентябрьскую ассигнациями, также артельные деньги по расчету, почему предписываю оной роте учинить выправку: буде справедлива (претензия), прислать (деньги) в непродолжительном времени для отсылки в оный полк, а если несправедлива, объяснить подробно, где он был отправлен из роты и почему не следует».
«Выправки» в большинстве случаев оканчивались тем, что претензия признавалась несправедливой. И это неудивительно. Не следует забывать, что в течение десятилетнего периода походов и сражений, когда ежедневно из строя убывали офицеры и нижние чины убитыми или ранеными, в госпитали, за болезнями, в командировки, в переводы из части в часть, — роты в Вятском полку переменили несколько раз свой состав; в большинстве случаев не оказывались налицо и те офицеры, на которых заявлялись претензии. Все это не давало возможности проверить справедливость таких претензий, оканчивавшихся потому ничем. Но из этого не следует, что они на самом деле были неосновательны, что уже доказывается огромным их числом, из которого разве весьма малая часть была ложна. Если вспомнить частую убыль из строя нижних чинов во время походов начала прошлого столетия, то станет ясно, что правильной выдачи всех причитавшихся нижним чинам денег и вещей быть не могло. Было, конечно, и вероятно немало, таких случаев, что на нижних чинов, считавшихся убитыми или без вести пропавшими, между тем как они были или в плену или в каком-нибудь госпитале, вовсе не требовалось денег.
28-го августа Вятчане выступили на кантонир-квартиры3. Штаб-квартира поместилась в местечке Томашполе в Подолии (...).
В Томашполе расположилось и полковое казначейство. Казначейство в начале прошлого столетия состояло из полковых мастерских: слесарни, малярни и полкового цейхгауза, и находилось в ведении полкового казначея, в лице которого соединялось почти все хозяйство полка. В первой половине прошлого столетия казначей исполнял те обязанности, которые в настоящее время исполняются полковым казначеем и заведывающим оружием. К этому нужно еще прибавить, что заведывающего хозяйством в тогдашнее время не было, что, конечно, не облегчало работу казначея, принимавшего все приказания по хозяйству прямо от командира полка, к которому перешли обязанности петровских первых майоров по хозяйству4.
Кроме казначея, в пехотном полку по хозяйственной части был еще квартирмейстер, должность которого, как и казначейская, была выборная5. Квартирмейстер ведал провиантское довольствие нижних чинов и фураж и был начальником команды фурлейтов и мастеровых. Положение Петра Великого о довольствии нижних чинов в основе осталось в своей силе, и нижние чины, получая от казны провиант (3 ф[унта] хлеба или 1 ¾ ф[унта] сухарей и 24 зол[отника]6 крупы на человека в сутки), довольствовались в мирное время жителями7. Только в походах и во время лагерных стоянок люди довольствовались из котла, причем в большинстве случаев продукты опять же получались через гражданские власти от жителей.
В деле продовольствия войск с течением времени выработался следующий порядок. Жители кормили нижних чинов, отпуская им все потребное для пищи, за что имели право требовать от нижних чипов провиант, отпускаемый казной. Но обыкновенно жители добровольно уступали войскам этот провиант, который продавался. Часть вырученных от продажи денег шла на соглашение жителей уступать ротам казенный провиант, а большая часть записывалась в артельные суммы рот.
При полковом штабе кроме казначейства были еще лазарет и полковая канцелярия, которою заведывал полковой адъютант, обязанности которого были схожи с обязанностями нынешних полковых адъютантов. Писарей в полку было 6: один полковой или старший, 3 батальонных, квартирмейстерский и казначейский. При штабе полка собирался в случае надобности и полковой суд, состоявший из презуса в штаб-офицерском чине, 4-х асессоров (членов) в обер-офицерских чинах и аудитора. При штабе полка были наконец музыканты и барабанщики, которыми заведывал особый офицер или полковой адъютант.
В настоящее время в случае стоянки по обывательским квартирам рота всегда ставится в одной деревне или одном местечке, что облегчает ротному командиру управление ротой и дает возможность самому следить за обучением нижних чинов. Располагать роты при составе в 225 чел. целиком в одном месте не представлялось возможным в тогдашнее время, так как подобное расположение рот при довольствии нижних чинов от жителей было бы слишком обременительно для последних. Поэтому роты размещались по нескольким деревням с таким расчетом, чтобы на каждую роту пришлось дворов 500–600, т.е. не менее двух дворов на человека. Роты занимали или весь отведенный участок, или же разбивали деревни на две очереди.
Центром каждой роты был ротный двор, под который избиралась обыкновенно одна из самых больших назначенных на роту деревень, в которой жил ротный командир, и в которой помещался, так сказать, штаб роты со всеми мастерскими и складами. Ротные командиры еще пользовались той широкой властью, которая им была присвоена Петром I. В ротах шились мундирные вещи, сапоги и белье на нижних чинов, причем как сукно, так и сапожный товар и холст роты получали из полка, принимавшего эти вещи из комиссариатств8. Мы видели, что в предшествующие годы были отчасти изменены обмундирование и амуниция. Часть этих изменений в Вятском полку, бывшем все время в военных походах, осталась неисполненной, на что Булгарский сейчас после приезда в полк обратил внимание. Посыпались приказы, и Вятчане стали переделывать старую мундирную одежду и амуницию на новый лад, на что ушло много времени в последующие два года. Все перешивки и переделки были сделаны в ротах.
Жизнь солдата вообще проходила так же, как и теперь. Часть дня была посвящена службе. Иногда он ходил в имевшиеся при каждой роте бани, а по праздничным дням — в церковь, причем до или после церковной службы читался «артикул». Учился солдат в тогдашнее время реже и меньше, чем теперь. Много времени уходило на приготовление к частым смотрам, на смотры, постоянные переходы из одного места в другое, караулы, разводы с церемониями, переделку и перешивку амуниции и одежды.
Состав офицеров пехотных полков комплектовался после французских войн, как и при Екатерине II, трояким образом: из кадетов, из унтер-офицеров-дворян и из унтер-офицеров низших сословий. Из кадетских и других военно-учебных заведений выходило очень мало офицеров, из которых большинство оставалось в гвардии, в гренадерах и вообще в больших городах, и только незначительный процент попадал в полки, стоявшие в захолустьях. Незначительный процент давали и унтер-офицеры-недворяне, попадавшие в офицеры по выслуге 12-ти-летнего термина на строевой службе в нижнем звании, причем желающие фельдфебеля производились в подпоручики, а унтер-офицеры — в прапорщики. Но, во-первых, весьма немногие из унтер-офицеров-недворян изъявляли желание быть произведенными в офицеры, а во-вторых, власть полковых командиров была тогда большая, и прослужить 12 лет беспорочно, не будучи разжалованным за какой-нибудь пустяк, было труднее в то строгое время. Правда, во время французских войн, вследствие громадной убыли офицеров, унтер-офицеры-недворяне стали чаще производиться в офицеры, но уже в 1816 году производство унтер-офицера-недворянина стало встречаться снова редко.
Таким образом, самый большой процент офицеров давали недоросли, т.е. унтер-офицеры-дворяне. В Вятском полку большинство офицеров также принадлежало к этой категории. Поступая на службу в полк подпрапорщиком рядового звания на собственный счет, такой недоросль по выслуге обязательного трехмесячного срока производился в унтер-офицеры9. Подпрапорщик унтер-офицерского звания по экзамену при дивизии производился на вакансию дивизионным командиром в портупей-прапорщики, имевшие уже офицерский темляк, но не считавшиеся офицерами10. Портупей-прапорщики производились в прапорщики высочайшими приказами на вакансии.
Хотя подпрапорщикам при производстве в портупей-прапорщики и производился экзамен, но, чтобы выдержать такой экзамен, требовалось весьма немного, и многие офицеры были полуграмотные. 11-го июля 1818 года по Вятскому полку отдан такой приказ: «Сделал замечание, что многие г.г. офицеры, в полку служащие, столь недостаточно знают писать, что едва подписывать могут свои чины и фамилии, а по сему судя предполагать можно, что и читать столько же умеют»11.
Вот другой приказ: «Вверенного мне полка портупей-прапорщики и подпрапорщики, хотя и не настоящие россияне, но должны знать читать и писать российскую грамоту, и если они в текущем году таковой грамоте не выучатся, то и к производству в офицеры мною аттестованы не будут»12.
Жизнь офицеров проходила в Вятском полку так же, как проходит и теперь по захолустьям. Вследствие малого образовательного ценза, многие офицеры, не имея в монотонной и скучной деревенской жизни, при массе свободного времени, никаких развлечений, обращались, конечно, чаще к картам и чарке. В настоящее время офицер имеет возможность прибегать в деревенской глуши хоть к книге из полковой библиотеки, которых тогда не существовало. Только от времени до времени офицерам предлагались книги. Так в 1818 году начальство рекомендовало сочинение Бутурлина: «Военная история походов россиян в ХVIII столетии». Но книги были тогда дороже, а офицеры в материальном отношении менее обеспечены, несмотря на прибавку жалованья в 1816 году13. А между тем, не говоря уже про частые, разорительные, особенно для семейных, переезды, от офицера в тогдашнее время требовалось, чтобы он был щеголем, и за неопрятно одетых офицеров командирам полков делались выговоры. Стараясь не получать неприятных замечаний, последние прибегали к разным мерам. Так, в 1816 году командир Вятского полка полковник Булгарский купил гуртом, по дешевой цене, сукно, которое и предложил разобрать офицерам. Вероятно, офицеры исполнили желание своего полкового командира и разобрали сукно, причем некоторые, конечно, сделались должниками полковника Булгарского, что было, впрочем, обычным явлением того времени14.а Офицеры, не могшие, по болезни или за ранами, служить в строю, убывали в гарнизоныстрою, убывали в гарнизоны. Уходившие в отставку офицеры определялись или на инвалидное содержание, или на пенсию.
В начале сентября 1816 года Булгарский приказал раз в сутки и не более 2-х часов производить «ученье слабообучающимся, которых в ротах довольно есть; учить поодиночке, особенно скорому и верному шаржированию (заряжанию), маршу тихим и скорым шагом, полоборотам»; занятие производить «с растолкованием каждому ясно правил, а терпением непременно довести неумеющего до познания», обращая внимание на то, что менее усвоено15.
Позже, 21-го ноября, от помещиков, в виду холодного времени года, потребованы «сборные избы», по три на 100 человек. (Большого числа их не требовали, чтобы жителей не обременять постоем). Занятие было приказано производить неодновременно: «отучив десятка два, других следует учить», причем рекомендовалось на учениях употреблять «ружей десять неисправных для тех людей, кои не одарены способностями владеть ими ловко, через что ломают ружья часто и много»16.
В сентябре в ротах начались строевые занятия со слабыми нижними чипами; остальные были отпущены на вольные работы. Зарабочие деньги поступали почти целиком в артельные суммы рот, и только небольшая часть, по усмотрению ротного командира, выдавалась работавшим нижним чинам на руки. Кроме зарабочих денег и денег за проданный провиант, в артельную сумму поступали деньги умерших нижних чинов и часть жалованья наличного состава роты. Артельная сумма, существовавшая в каждой роте и считавшаяся собственностью всех нижних чинов роты, расходовалась на нужды и издержки роты. О приходе и расходе этой суммы, т.е. о том, сколько у кого из нижних чинов в ней денег, существовала единственная в ротах по хозяйству отчетность. (В Вятском полку с 1818 года деньги артельных сумм стали храниться в полковом денежном ящике).
(...)
В виду предстоящего смотра главнокомандующего, 5-го и 6-го октября, по утрам, произведено батальонное учение. (…)
Все роты при выступлении с мест квартирования взяли с собой провиант на все время пребывания в штабе полка и цейхгаузы; на ротных дворах осталось только самое незначительное число людей для охраны ротного имущества. Вперед, еще днем, были высланы квартирьеры с котлами, в которых приказано было варить на следующий день «с салом кашицу»17. 7-го октября было полковое ученье18.
Смотр Беннигсен произвел Вятчанам 9-го октября. Люди в ротах были выведены с уложенными ранцами. Офицеры в рейтузах и «во всей принадлежной форме», причем у некоторых, за неимением форменных этишкетов на киверах были солдатские.
В ноябре разнесся слух, что весной будет высочайший смотр. Сообразуясь с требованиями тогдашнего времени, полковник Булгарский 23-го ноября приказал на учениях обращать внимание на то, чтобы солдат умел «правильно маршировать как прямо, так и косыми направлениями», скоро и несуетливо заряжать и, «сверх того, давать старому солдату на месте приличную осанку в ходьбе его, шибкость в поворотах и смелость в разговорах»; занятия приказано было производить как с ружьем, так и без ружья.
Из этого приказа видно, что уже в 1816 году началось увлечение выправкой и маршировкой, в чем впоследствии нашим войскам суждено было дойти до виртуозности.
В приказе Вятского полка о занятиях в ротах в начале сентября 1816 года еще ничего не говорится о выправке, о маршировке упоминается вскользь. В приказе на ноябрь того же года новые требования мирной подготовки обозначаются уже яснее, и уже виден тот путь, по которому пошло в следующие года военное искусство в России, уклонявшееся все далее и далее от тех принципов, которые нам были завещаны XVIII столетием, когда людей обучали тому, что им нужно на войне: «яко в самом бою», когда на первом плане ставилась нравственная подготовка части, уменье владеть штыком и стрельба, а маршировке, стойке, ружейным приемам, поворотам отводилось второе место. В первой половине XIX столетия наоборот придавали первенствующее значение всему второстепенному, а действительно важное и нужное отодвигалось назад.
(…)
За время выступления в лагерь о занятиях в Вятском полку сохранились два приказа. Вот один от 14-го февраля [1817 г.]: «С получения сего предписываю в ротах по известным правилам производить ротное, пошереножно, ученье, производя более захождение взводами, полувзводами и отделениями, в четверть круга и кругом заходя, маршировку рядами, построение из них по желанию частей и опять вытягивание из них по-прежнему в ряды». Из этого приказа видно, что до весны 1817 года полевое обучение в основе по крайней мере оставалось еще такое, как и прежде, т.е. войска учились тому, что нужно им на войне. В этой области мирной подготовки измены основной мысли Петра I и увлечения какой-нибудь второстепенной отраслью образования солдата пока не было.
22-го марта мы читаем в приказе: «Замечено, что ружья очень брезжат, то предписываю, чтобы отнюдь излишнего брезжанья впредь в ружьях не было; что немедленно исправить». Вот где начало «брезчанью» ружей, возведенному, как известно, в культ в конце тридцатых и в сороковых годах, когда от солдата требовали не только красивого, ловкого ружейного приема, но чтобы этот прием сопровождался и красивым звуком, для чего подпиливали кольца железные части ружей, выдалбливали приклады, наполняя их для звона кусочками металла. Из приказа Булгарского ясно видно, что если в конце двадцатых годов ружья «брезчали», то это было «брезчанье» не санкционированное, не установленное еще свыше. Выдумка эта получила потом широкое право гражданства.
13-го мая 1817 года состоялся высочайший приказ, строго определявший права и обязанности младших офицеров в ротах: «Упражнение в службе и опыт делают офицера знающим и полезным оной. Чтобы открыть путь к сему и дать способ офицерам, происходящим в чинах от прапорщика до капитана и не имеющим случая приобресть до самого звания ротного командира то искусство, тот навык, которые ему к образованию вверяемых солдат необходимы; к непременному и точному исполнению предписывается, как в гвардии, так и в армии, чтобы каждый из трех офицеров, в роте находящихся, имел в полном своем ведении отделение, под точным наблюдением ротного командира, а именно: в гренадерских и карабинерных ротах, состоящие из гренадерского или карабинерного взвода (полуроты). 1-е подпоручик, 2-е прапорщик; а состоящие из стрелкового взвода, 3-е и 4-е поручик; в прочих же ротах: 1-е и 2-е поручик, 3-е подпоручик, а 4-е прапорщик, ответствуя ему за оные непосредственно. В обязанность же ротного командира вменяется научать молодых своих офицеров точному, вразумительному, единообразному и хладнокровному образованию солдат, а вообще должностям, на них возлагаемым. В заключение ожидается неминуемый успех, следствием которого будет изобилие офицеров, свое дело знающих, а службе и им самим польза»19.
(…)
В лагере произведены обычные смотры. (…) В начале июля Вятчане отбыли еще два смотра корпусного командира и командующего армией. На первом смотру присутствовал флигель-адъютант Киселев20. Оба смотра сошли неудачно. Старый боевой Вятский полк еще не втянулся в колею тогдашних требований. Он умел сражаться, но вводившиеся в устав «чудеса» давались ему с трудом.
Вот несколько выдержек из полковых приказов, которые дадут читателю понятие о тогдашних строевых требованиях. Офицеры «в командах своих торопятся, не рассчитывают времени дать вслушаться взводу; сами как ленивые маршируют вяло, не сохраняя надлежащей скорости тихого и скорого шага; также шагами владеют без правил, как на марше, так на месте; во фронте бывают без приличной позитуры и атенции21; наконец, без толкования ясного, но с шумом только и торопливостью, сбивающей солдата; не выравнивают свои взводы и многие не требуют даже равнения строгого и аккуратного, какое необходимо для фронта хорошо учащегося». «Унтер-офицеры, как во взводах стоящие, так и в замке находящиеся, особенно же на линию выбегающие22, не сведущи в своем деле; маршируют также без правил, лениво, шевелятся, ружья носят отставши приклады...» У солдат замечен был нетвердый шаг, «несохранение в нем предписанного такта, неравнение в разных случаях, а в пальбе худой приклад, неатенция к команде, мешкотное заряжание ружья и самое худое есть то, что произвольно не спускают курок и от того самого половина ружей не стреляет...»23. Из приведенных цитат ясно видно, что уже летом 1817 года началось и в полевом образовании войск увлечение маршировкой тихим и скорым шагом, позитурой, т.е. увлечение второстепенными показными отраслями мирной подготовки и, конечно, не без ущерба для других важных отделов, бывших в забросе. Основная мысль Петра I стала извращаться таким образом и здесь, а лагери — терять свое первоначальное значение. Если к этому еще прибавить, что лагери редко повторялись в то время более 1 ½ — 2 месяцев, а весьма часто войска не выходили в лагерь и не занимались в поле по несколько лет кряду, как это было, например, с Суздальским полком после 1826 года, то станет ясно, что на полевое образование в конце двадцатых годов перестали обращать должное внимание, и оно тоже было в упадке.
(…)
Неудачные летние смотры нашли себе отголосок в приказах. В приказе по корпусу Горчаков благодарит почти всех полковых командиров; Вятский полк и имя Булгарского в этом приказе не встречаются24. 23-го октября состоялся приказ по 2-й армии о смотрах полков; в этом приказе Вятский пехотный полк записан вторым от конца в 22-й дивизии.
«При нынешнем осмотре моем, — писал Беннигсен, — войск предводительству моему вверенной армии с большим удовольствием увидел я устройство оных во всех частях, попечение о сохранении здоровья людей в совершенной точности наблюдается; амуниция, построенная сходно последним образцам, сохраняется в должной исправности; внутренность полков содержится хорошо и во всех частях исправна; полковые лазареты, корпусные и дивизионные госпитали устроены, смотря по местным удобствам квартирного расположения войск, хорошо, и присмотр за больными наблюдается прилежно, что самое доказывается умеренностью смертности, как в полковых лазаретах, равно и в госпиталях... В 22-й дивизии лучшие полки 45-й егерский и Тобольский; за ними Олонецкий, Староскольский, Вятский и 29-й егерский...»25
В этом же приказе встречаются требования Беннигсена на будущее время: «...Г.г. полковых командирам тотчас заняться во вверенных им полках выправкою людей, поодиночке, уравнять во всех частях экзерцицию в оружейных приемах, дать солдату позитуру, свойственную виду войск, обучать правильным оборотам и хождению рядами верным и твердым шагом, обратить внимание солдата на атенцию командных слов»26.
В начале октября в ротах стали производиться зимние занятия, мало отличавшиеся от летних; о стрельбе на этот раз в приказе совсем не было упомянуто. (…)
Осенью 1817 года разнесшийся еще зимой слух о высочайшем смотре подтвердился и стало известно, что этот смотр будет летом 1818 года. Отвлеченные на время усиленными летними занятиями от хозяйственных забот, Вятчане снова обратили все свое внимание на приведение одежды и амуниции в положенный по закону вид. Дело это тормозилось частыми изменениями, так как разного рода мелочи, но которые обращали тогда большое внимание, еще не были тогда окончательно выработаны; то и дело случалось, что присланные в полк образчики и мерки оказывались неверными или измененными, последствием чего была перешивка и переделка мундирных вещей и амуниции по несколько раз.
(…)
Обшивались к высочайшему смотру и офицеры Вятского полка, для чего был нанят даже особый портной27.
В конце февраля, когда были окончены работы по хозяйству, начались учения. Как велись занятия, об это может дать понятие приказ корпусного командира, по которому велено было «учить стрелков, чтобы умели стройно и правильно выходить из взводов, потом разсыпатсья в две шеренги, собираться и входить в свои места также в порядке; чтобы стрелки, с каждого взвода по двенадцати человек, были непременно все из задней шеренги»28.
В XVIII столетии хорошая стрельба была одна из целей мирной подготовки, к достижению которой стремились со времен Петра I, у которого в инструкциях Нарышкину говорится о «справной неспешной стрельбе», о «добром прицеливании». На стрельбу обращали внимание до 1816 года. Тотчас по приезде в полк Булгарский напомнил своим подчиненным основные правила стрельбы, хотя он, конечно, знал ничтожность огня из тогдашних ружей. Но уже в 1818 году стрелковое дело, как видно из цитируемого приказа, обратилось в средство для достижения других, показных целей.
Читатель видел, что уже в 1816 и 1817 годах военное искусство России стало переходить на новый, ложный путь. В 1818 году вступление на этот путь стало наконец свершившимся фактом.
С. 48–49
[осень 1818 г.]
При ротах открыты школы. (…) За это время сохранился любопытный приказ, дающий понятие о том, чем набивают солдатские головы: «Рекомендую г.г. ротным командирам по имеющемуся в ротах описанию амуниции пехотного солдата и правилам для носки оной обучать воинских нижних чинов, дабы всяк из них при спросе моем и прочих начальников мог отвечать, какая на нем амуниция, в каком расстроянии, широте и длине должна находиться, как-то: кивер — высота его и прочее, репеек на кивере, мера фуражной шапки, о этишкетах на кивере, о чешуе к киверу, о султане на кивере, о портупее и перевязи, о тесаках, о суме и что кому на крышке иметь должно, о темляках, о скатанной шинели, о ранце и кремнях, к нему принадлежащих, о манерке и манерочных ремнях, о строчке ранцовых ремней и правила, какие вещи пехотный солдат должен иметь ранце и как их в оные укладывать29.
Санитарная часть была по-прежнему в неудовлетворительном состоянии. Так, в сентябре в Херсоне из людей, содержащих караул, заболело 34 человека30. В конце 1818 года больных в лазарете было 481, а в госпитале 255 человек, т. е. более 20% всего состава полка было в лечебных заведениях. Вятский полк по числу больных занимал 3-е место во 2-й армии31.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
Вятчане в Малороссии и Подолии; 1822–1826 гг.
Ноября 15-го 1821 года командиром Вятского полка был назначен полковник Павел Иванович Пестель. Полковник Кромин был назначен состоять по армии32.
Пестель был сын сибирского генерал-губернатора, Ивана Борисовича. В 1805 году он и его брат были отправлены на воспитание в Дрезден. Павлу Ивановичу было тогда тринадцать лет. Через четыре года братья возвратились к родителям, в С.-Петербург. Во время пребывания за границею, воспитанием молодых людей руководил иностранец Зейдель33.
С ранних лет Пестель выказывал необыкновенную понятливость, здравый смысл, отменные способности, прилежание и горячую чувствительность. Успехи его были замечательны. Наставники про него говорили: другие учатся, а он понимает. В мае 1810 года он поступил в Пажеский корпус, в 4-й класс. В октябре того же года на экзамене был первый, в декабре произведен в камер-пажи, а в 1811 году, в ноябре, был опять первым на экзамене. В декабре 1811 года государь сам экзаменовал всех камер-пажей, которые все были выпущены прапорщиками в л.-гв. Литовский (ныне Московский) полк»34.
В следующем году Пестель принял участие в Отечественной войне. В битве при Бородине он был ранен пулею в ногу с раздроблением кости и за отличие в этом сражении получил золотую шпагу с надписью: «за храбрость». В 1813 году, по выздоровлении, подпоручик Пестель вернулся в армию и был адъютантом при главнокомандующем Витгенштейне. В январе следующего года он получил орден св. Владимира с бантом и произведен в поручики за сражение при Лейпциге. В феврале Пестель был награжден орденом св. Анны за сражение при Бар-сюр-Обе и при Труа, а в декабре прусским орденом «Pour le merite»35. После французских войн Павел Иванович остался при Витгенштейне, доверием которого продолжал пользоваться и который ему неоднократно давал весьма важные поручения.
Когда Пестель был назначен командиром Вятского полка, ему не было и тридцати лет. Богато одаренный от природы и прекрасно образованный, его ожидала блестящая будущность. И почем знать, как далеко ушел бы Пестель, если бы на свое несчастие он не получил ложное образование в духе тогдашних модных либеральных идей. Этот роковой дар погубил его.
После французских войн в России появились тайные общества: Южное, Северное и Соединенных Славян, преследовавшие сначала одни идеальные цели. Но вскоре направление этих обществ стало реальнее. Окончательно стремления членов тайных обществ выяснились в начале двадцатых годов. Конечной целью этих стремлений был государственный переворот. Когда революционное направление тайных обществ вполне выяснилось, многие члены вышли из них, но Пестель, состоявший членом Южного общества, не последовал этому примеру; напротив, он даже сделался душой и главой этого общества.
После нового дипломатического поручения в Бессарабию в конце 1821 года, Павел Иванович отправился 8-го января следующего года «к своему полку, который был в совершенном расстройстве и известен по всей армии, как один из худших. Павел Иванович ревностно занялся приведением его в порядок»36.
Приехав в Ставище и приняв полк, Пестель, прежде всего, обратил внимание на строевую часть. Одно из первых распоряжений его состояло в том, чтобы собрать в штаб-квартиру разбросанную по деревням полковую учебную команду. Для помещения ее из Ставища были выведены команды музыкантов, барабанщиков, горнистов и мастеровые: слесаря, кузнецы и плотники. Музыканты, вместе с барабанщиками и горнистами, были помещены в деревнях Антоновке, Янишевке и Богатырке, а мастеровые — в Снежках37.
Цитируя приказ Витгенштейна о стрельбе за 1821 год38, Пестель в половине февраля требует, чтобы на стрельбу было обращено внимание и чтобы после застрельщиков стрельбе были обучены все остальные нижние чины. Стрельба должна была производиться «с порохом». «Обучение в цельной стрельбе не столько состоит в стрелянии с порохом, сколько в том, — заканчивает свой приказ Пестель, — чтобы люди ловко прикладывались и правильно целились. Сие достигается не стрелянием с порохом, но беспрестанной поверкой обучающего, который приказывает себе метить в глаз и курок спускать, и тем всего скорее выучится солдат целиться “как должно“»39.
Приказ по армии вызвал, впрочем, оживление стрелкового дела не только в полках. На стрелковое дело стали обращать большее внимание и в учебных батальонах. Так зимой 1821–1822 годов на каждого человека учебного батальона при главной квартире из полков было потребовано по 96 патронов и 16 свинцовых пуль. Примеру главной квартиры последовала корпусная квартира, потребовавшая в феврале 1822 года на каждого человека по 48 патронов40.
Пестель обратил внимание также на хозяйство полка. Сохранились свидетельства, что для того, чтобы довести свой полк до щегольского состояния, он не жалел своих собственных денег. Результаты, вскоре им достигнутые, были блестящие. 1-го марта при полковом штабе собрана команда из 60-ти этишкетчиков для делания кисточек и вензелей на киверах, а 4-го — команда сапожников из 60-ти человек для переделки киверов и патронных сум. Позже, в средине апреля, в Пятигорах собрана команда портных из 120 человек для переделки и переворачивания мундиров, причем закройщик был выписан из Петербурга41.
Тогда же в Вятском полку установлены ведомости о состоянии на продовольствии нижних чинов к 1-му числу каждого месяца, бывшие первым типом теперешних отчетных листов. Также установлены в первый раз увольнительные со двора билеты, с целью уменьшения числа побегов42.
25-го марта 2-й батальон собрался в Пятигорах, где ему на другой день генерал Менгден произвел инспекторский смотр. Собравшиеся в этот день в Тетиев 1-й и 3-й батальоны Менгден осмотрел 27-го. После смотров, в течение трех дней, Вятчанам производились линейные ученья бригадным командиром43.
Занимаясь ученьями раньше в сборных избах, потом на ротных дворах, а позже, в конце апреля, возле батальонных квартир, Вятчане простояли в Ставище до десятых чисел мая. За все это время, исключая караула в Махновке, Вятчане никуда не ходили. В начале года в Махновке содержала караулы 3-я мушкатерская рота, которую в феврале сменили 2-я и 9-я мушкатерские роты. Начиная с марта, в Махновку стали собираться сборные караулы от всех полков дивизии. Летом караул при дивизионной квартире занимала 4-я мушкатерская рота.
В мае Вятчане выступили в лагерь, назначенный для них и Казанцев, на шесть недель, при местечке Прилуках в Киевской губернии (между Махновкой и городом Липовцом). Вышли в лагерь только 1-й и 3-й батальоны; 2-й, состоявший из рекрут послабее и малоспособных стариков и продолжавшийся считаться резервным, остался в Ставище. 12-го мая выступил штаб полка и соединился с 3-м батальоном в Тетиеве. Следуя далее, штаб и 3-й батальон остановились на следующий день в Поярках, между тем как 1-й батальон стягивался в Погребище. 16-го мая батальоны Вятского полка соединились в деревне Лисиевке и вступили одной общей полковой колонной в бригадный лагерь. (Сюда еще ранее пришел обоз). В каждом взводе в строю было по 30 рядов с 6-ю унтер-офицерами в замке. Под мастеровых была занята раньше деревня Турбова, а позже Очитково44.
Первые два дня были употреблены на устройство лагеря. Занятие начались 19-го мая. Утром, в пятом часу, люди по сбору вставали, одевались, умывались и выходили по сигналу на занятие, начинавшиеся в 5 и продолжавшиеся до 8-9 часов. Нижним чинам разрешалось быть в «старых брюках, старых мундирах, в ранцах с соломою и в фуражках, имея шинели скатанными, а портупей и перевязей с сумами не надевать». Офицерам дозволялось «быть в фуражках и сюртуках со шпагами, без шарфов и эполет». В полдень нижние чины обедали. Пища варилась в котле. По четвергам и воскресеньям каждый солдат получал по полфунта мяса. (Летом 1822 года нижним чинам отпускались порционные и винные деньги). После обеда, от 4-х до 7-ми или 8-ми часов вечера, нижним чинам снова производились занятие, потом ужин и заря. В караул Вятчане заступали сначала в 4 часа вечера, а с июня — перед зарею45.
По утрам в мае производились шереножные и ротные ученья, а в июне — батальонные. После обеда занимались «обучением малоумеющих рекрутской школе, поодиночке (с) застрельщиками и 8-ми-рядным ученьем», цель которого состояла в том, «чтобы особенно унтер-офицеров совершенно выучить батальонному строю и дать г.г. офицерам совершенный к оному навык». В июне после обеда производилась цельная стрельба как застрельщикам, так и остальным нижним чинам, а равно и обучение рассыпному строю. Офицеры были распределены приказом по полку: одни, под начальством майора Гриневского, обучали застрельщиков, другие, под начальством майора Андреева, занимались с малоумеющими. Полковой адъютант поручик Мишевский и прапорщик Мильковский обучали музыкантов, барабанщиков и горнистов46.
3-го июня дивизионный командир произвел Вятчанам смотр. Вот что князь Сибирский писал про этот смотр : «...Впрочем хотя и весьма короткое время вступление полковника Пестеля в командование Вятским полком, но усердие его и жертвование даже собственных денег на приведение полка не только в должную исправность, но даже и видимое его желание сравнить полк ему вверенный с лучшими столь успешно и очевидно, что остается только благодарить и ожидать перемены по полку во всех частях и в столь короткое время»47.
В лагере под Прилуками Вятчане простояли до 9-го июля. Встав в этот день по генерал-маршу48 и уложив палатки на палаточные ящики, Вятчане выступили из лагеря и вечером расположились на тесных квартирах49: штаб и последние три роты 1-го батальона— в городе Липовце Киевской губернии, а 1-я гренадерская рота и 3-й батальон — по окрестным деревням. Простояв на этих квартирах до 12-го, Вятский полк на ночь стянулся к штабу полка и на другой день утром построился на российской дороге50 в одной версте от шлагбаума города Липовца, левым флангом к городу и фронтом на северо-запад. Со сборного пункта Вятчане проследовали в дивизионный лагерь, назначенный для 18-й пехотной дивизии при местечке Росоше, куда и вступили в тот же день, 13-го июля, с церемониею51.
После устройства лагеря, начались снова (с 15-го июля) строевые занятия, на которые люди уже выходили в новых мундирах, в брюках, киверах с чехлами (гренадерские взводы с султанами), в ранцах с замшевыми ремнями. Офицерам разрешалось «быть одетым просто». 21-го июня Вятчане участвовали в маневре, произведенном 18-й пехотной дивизиею, в присутствии корпусного командира, генерала Рудзевича52.
На другой день Вятчане с разрешения дивизионного командира выступили из лагеря и расположились до 1-го августа на тесных квартирах в Липовце «для окончания ротных счетов»53.
В первой половине прошлого столетия хищение в полках были довольно значительные54. но в немногих в таких крупных размерах, как в Вятском полку. Стоило только кому-нибудь из нижних чинов убыть из полка в другую часть, и тотчас заявлялась претензия о неполучении то жалованья, то амуничных или артельных денег. Приказы Вятского полка с 1815 и до 1822 годов испещрены такими претензиями, и редко проходил месяц, чтобы не было предъявлено несколько таких жалоб. Забирались «выправки» и претензии, оказывавшиеся всегда несправедливыми, клались под сукно. На эти претензии наконец обратило внимание высшее начальство. Эти злоупотребления были известны, вероятно, и князю Сибирскому. Так заставляет думать многозначительная фраза в его приказе о июньском смотре: «...что остается только... ожидать перемены по полку во всех частях...»
Пестель, с согласия и ведома князя Сибирского, решился уничтожить в Вятском полку эти крайне нежелательные порядки. Вот для чего Вятчане были выведены из лагеря. В последующий девятидневный промежуток времени Пестель переменил в 11-ти ротах ротных командиров. Из этих 11-ти человек десять по сдаче своих рот приняли другие. Штабс-капитан Симановский по сдаче 2-й мушкатерской роты не получил другой и был перемещен младшим офицером в 4-ю мушкатерскую роту. Не сдал роты только командир 1-й мушкатерской роты, капитан Дедов. Сдача и прием рот происходили в присутствии штаб-офицеров, назначавшихся приказами по полку. При приеме какой-нибудь роты, каждый вновь назначенный ротный командир должен был «окончить все счеты» со своим предшественником. 30-го июля, по окончании обмена рот, Пестель потребовал от ротных командиров особого свидетельства об окончании счетов, за общей подписью, по следующей форме:
Свидетельство.
Мы, нижеподписавшиеся, ротные командиры Вятского пехотного полка, свидетельствуем, что все счеты между ротами, нами командуемыми, совершенно окончены по 1-е августа сего 1822 года и как мы, так и нижние чины наших рот никакие не имеем претензии ни на другие роты, ни на их командиров в отношении казенных или служебных предметов, амуничных вещей, денег и вообще штатной казенной амуниции, ниже на кого-либо из нижних чинов оных рот, а если впоследствии какие-нибудь откроются претензии или недоконченные расчеты, то мы обязуемся оные уже сами удовлетворить. М. Липовец. Августа 1-го дня 1822 года.
Командир 1-й мушкатерской роты (подпись).
Командир 2-й мушкатерской роты (подпись).
и т. д.55
Пестель не ограничился одной только этой мерой для пресечения вечных претензий. Он ввел в полку новые формы отчетности, облегчавшие контроль и стеснявшие бывшие в ходу злоупотребления. Так, в каждой роте была заведена шнуровая, за полковой печатью, книга. О назначении ее Пестель обещал дать особое предписание. Книги эти, как ирония на беззастенчивое и бессовестное хозяйничанье ротных командиров, были прозваны Павлом Ивановичем «совестными»56.
Позже, в конце августа, полковник Пестель стал требовать, чтобы каждый раз до раздачи жалованья нижним чинам о всех вычетах, делавшихся по закону в артельные суммы и на покрытие разного рода долгов, представлялись в полк особые ведомости с подробным обозначением вычетов. Только по утверждении этих ведомостей выдавалось жалованье57. Пестель запретил наконец делать расходы из артельных сумм без его ведома.
За те девять дней, пока происходили сдача и прием рот, и ротные командиры сводили счеты, Пестель успел перебрать и пересмотреть весь полк. Все должностные нижние чины, мало-мальски не удовлетворявшие своему назначению, были смещены и заменены другими, более подходящими. Последовали из строевых соображений и переводы нижних чинов; многие неспособные и малоумеющие были переведены во 2-й батальон, из которого в 1-й и 3-й батальоны переводились хорошие по фронту нижние чины58.
Для упорядочения внутреннего строя полка Пестелем были приняты еще следующие меры. 23-го июля последовал приказ о назначении в каждой роте по 40 ефрейторов, по 10 в каждом отделении59. из которых один был отделенным, пятеро-десяточными (в каждом десятке по одному) и четверо — запасными или рассылочными. 29-го последовал приказ об устройстве, по приходе на зимние квартиры, на ротных дворах экзерцир-гаузов в 30 шагов длиной и 10 шириной. Эти здания должны были заменить прежние нездоровые землянки и находиться целиком поверх земли. На ротных же дворах было приказано устроить бани. Тогда же Пестель приказал продать ротных лошадей и все излишние повозки. В каждой роте была оставлена только одна повозка с полной упряжью. (Нужно думать, что лошадьми пользовалась не столько ротные артели, сколько ротные командиры). В каждой роте Пестель приказал назначить писаря в помощь фельдфебелю, под названием цейхгаузного — помощника каптенармусу. К 1-му января 1823 года ротным командирам было приказано увеличить число мастеровых. Пестель требовал, чтобы к этому времени в ротах действующих батальонов было по 50 портных, по 50 сапожников и по 25 этишкетчиков, коим «быть также темлятчиками», а в гренадерских ротах, «сверх того, еще по 25 султанщиков». В ротах 2-го батальона должно было состоять по 20 портных, по 20 сапожников и 10 этишкетчиков. Устроены наконец сыскные команды, состоявшие в каждой роте «из 4-х унтер-офицеров и 16 рядовых, т. е. в каждом отделении по одному унтер-офицеру и по 4 рядовых». Назначение этих команд — «прекращение в полку дизерции»60. В эти команды приказано нарядить людей расторопных. В случае побега нижнего чина сыскные команды сейчас же производили поиски. Для успешности последних они должны были знать в ротном расположении все тайники, где могли бы спрятаться беглые. В награду за поимку каждого беглеца Пестель обещал давать от себя по рублю61.
Не все из этих мер были, конечно, удачны; некоторые были задуманы слишком широко. Во всяком случае, Пестель сделал в девять дней более, чем его предшественники в течение многих лет. Достаточно указать на то, что нижними чинами, выбывшими из полка после 1823 года, претензии заявлялись только изредка и не чаще, чем в других полках, а число беглых значительно уменьшилось
О результатах, достигнутых Пестелем в строевом и хозяйственном отношениях, мы еще будем иметь случай говорить.
В начале августа, по окончании «счетов», Вятчане перешли на кантонир-квартиры. Квартира 2-го батальона осталась в Липовце, а роты этого батальона расположились по деревням в окрестностях города. Штаб полка поместился в местечке Линцах. Квартира 1-го батальона перешла в местечко Дашев, а 2-го — в Монастырище. Ротные дворы находились: 1-ой гренадерской роты — в Оратове, мушкатерских: 2-й — в Юрковцах, 3-й — в Китай-городе, 3-й гренадерской — в Балабановке, мушкатерских: 7-й — в Лукашевке, 8-й — в Цибулевке, а 9-й — в Охремове62.
15-го августа Пестель потребовал из рот списки всем женщинам, состоявшим в незаконной связи с солдатами и прижившим детей. Их пришлось оставить при полку. Женщины же, не имевшие детей, были доставлены в штаб-квартиру и отосланы на родину. Тогда же было приказано склонять нижних чинов для уменьшения воровства в ротах к сдаче имеющихся у них денег на хранение в казенный (денежный) ящик63. Пестель также воспретил нижним чинам дачу денег взаймы во избежание излишних претензий.
В сентябре Вятчане должны были содержать караулы в Тульчине и Брацлаве. В караул были назначены 1-й батальон и 8-я и 9-я мушкатерские роты. Каждая рота выступила в составе 16-ти унтер-офицеров, 180-ти рядовых, всех музыкантов и цирюльников. 28-го августа штаб полка прибыл в Ситковцы, а на другой день перешел в Брацлав. По дороге присоединился подполковник Каспаров с 8-й и 9-й мушкатерскими ротами. В Брацлав 29-го числа пришел 1-й батальон. 1-я и 8-я мушкатерские роты остались в городе для содержаниz караулов. Остальные четыре роты соединились 30-го августа в 10 часов утра на переправе через Южный Буг, откуда Вятчане следовали до Тульчина в одной колонне и расположились в назначенных по дислокации, полученной из главной квартиры, деревнях.
5-я и 6-я мушкатерские роты остались в Линцах для содержания полкового караула. В середине сентября эти роты были сменены 2-й гренадерской и 4-й мушкатерской ротами. Вятчане ходили в эту зиму для содержания караулов и в Махновку. В ноябре туда ходил 2-й батальон, а с 1-го по 15-е февраля при дивизионной квартире содержал караулы-1-й батальон64.
Из Тульчина высланы в Херсон, в корпусную квартиру, нижние чины, назначенные в учебный батальон. Выделены также 20 человек в учебный батальон при главной квартире. Позже, уже во время стоянки в Линцах, куда Вятчане вернулись в начале октября, послана команда нижних чинов в учебный батальон в Махновке; открыты полковая и батальонные учебные команды; наконец, при ротах образованы такие же команды. Все офицеры были распределены по учебным командам. Ротные командиры должны были заниматься с людьми, не попавшими в ротные учебные команды, для чего все оставшиеся люди были разделены на четыре капральства или отделения. Каждое отделение должно было приходить на ротный двор на три дня по очереди. Таким образом, каждое такое отделение училось под наблюдением ротного командира на ротном дворе одну неделю в месяце65.
Занятия в ротных и батальонных учебных командах были разделены на два разряда. В первом разряде полагались «все уроки рекрутской школы, исключая словесности»», а во втором — «словесность и стрельба в цель». Занятия первого разряда производились утром, а второго — после обеда, или со всеми, или с половиной нижних чинов, смотря по величине экзерцир-гаузов. В последнем случае приказано было разбивать учебные команды на две части и учить на одной неделе одну часть, на другой — другую. Занятие первого разряда состояли из маршировки, ружейных приемов, стойки и прочих отделов показного строевого образования. По части словесности требовалось, чтобы каждый солдат умел объяснять все правила рекрутской школы. «Для сего не нужно, — пишет Пестель, — чтобы он от слова все точно так же пересказывал, как написано, а необходимо, чтобы он каждую вещь понимал и хоть своими словами, но умел бы растолковать правильно и пересказать с толком. Насчет цельной стрельбы требую, чтобы каждый из нижних чинов знал хорошо и безошибочно все правила, по сему предмету данные и в печатном руководстве столь подробно объясненные». «Когда теория доведена до надлежащего совершенства, тогда практика скоро довершит все дело. Все ефрейторы батальонных учебных команд должны быть меткие стрелки, и из рот требую, чтобы по 20 человек в ротах 1-го и 3-го батальонов и 10 в ротах 2-го батальона мне были представлены к новому году меткими стрелками, и для того имеют мне донести, когда теория будет усовершенствована и на практике можно будет приступить, дабы тогда порох, смотря по надобности, отпущен мог быть». От ефрейторов Пестель требовал кроме того знание сигналов. Тогда же Павел Иванович потребовал, чтобы с поручениями не посылались строевые нижние чины, отвлекавшиеся через это от занятий, а нестроевые, преимущественно фурлейты.
Этот замечательный приказ, в котором Пестель старался примирить новое направление военного искусства в России с доживавшими свой век петровскими правилами, заканчивается следующими словами: «...Телесное наказание должно быть употреблено в одних случаях самой крайности, когда все прочие средства истощены и оказались истинно совершенно недостаточными. За непонятливость наказывать есть грех и безрассудность. Ленивый же и упрямый пеняет на себя одного, если побоям подлежать будет. Поверить необходимо начальникам самих себя, дабы уверенными быть, что не они ли сами препона к успехам малою своею толковостью или малым своим терпением, тогда верно и найдется все хорошо»66.
Пестель старался увеличить в ротах артельные суммы. Вот что мы находим об этом в приказе: «От суммы, предназначенной для винной и мясной порции в течение прошедшего лагерного времени, осталось 3,760 рублей, в каковой сумме начальство не требует никакого отчета. Получено еще 1,080 рублей процентных денег из ломбарда67, коих начальство разрешило причислить к экономической сумме и употреблять по надобностям и предметам оной. Сие составляет всего 4,840 рублей, к коим сверх того прибавляю я еще собственных своих 60 рублей для круглого счета; почему общий сей итог и будет 4,900 рублей.
«Желая всеми мерами содействовать к лучшему устройству солдатской собственности, предписываю г.г. ротным командирам записать сии деньги в ротные экономические книги в приход следующим образом: 1) первой и третьей гренадерским ротам записать в приход по 500 рублей, ибо сии роты многочисленнее прочих; 2) всем шести мушкатерским ротам 1-го и 3-го батальонов записать в приход каждой по 450 рублей; 3) всем 4-м ротам 2-го батальона записать в приход каждой по 300 рублей, ибо сии роты гораздо менее людей имеют, нежели прочие...»68.
Пестелю удалось выхлопотать разрешение рубить лес в казенных дачах Гайсинского повета для постройки нового обоза. 20-го ноября в Дашеве собралась команда из 24-х полковых и ротных плотников, которые были посланы для рубки деревьев. В начале 1823 года последними и полковыми ложниками построен новый обоз69.
Пестель стремился к тому, чтобы довести оба действующие батальона до блестящего состояния в строевом и щегольского — в хозяйственном отношении. Прибегая то к взысканиям, то к похвалам, он сумел всех привлечь к работе для этой цели. Пестель не принадлежал к числу тех полковых командиров, которые в приказах пишут офицерам только выговоры и аресты, а благодарность за труды и усердие объявляют на словах. Пестель понимал огромное значение начальнических похвал в смысле поощрения и возбуждения соревнования и находил обыкновенную постановку этого вопроса несправедливой. Распределяя офицеров осенью 1822 года по учебным командам, Пестель заканчивает свой приказ так: «...а затем остается мне только сказать, что полное будет обращено внимание на труды каждого, и каждому по его трудам и будет воздано справедливое воздаяние»70.
И это не были только слова.
Так, 12-го апреля 1822 года Пестель за хорошее состояние учебной команды объявил благодарность майору Андрееву и поручикам Мороховцу и Унтилову, а нижним чинам приказал выдать по чарке водки. 19-го июня Пестель благодарит в приказе полкового казначея поручика Бабакова за скорую выдачу амуничных денег, в чем Вятский полк опередил все, исключая одного, полки 2-й армии. 11-го января 1823 года Павел Иванович приказал всем нижним чинам, отлично представившимся в исходе 1822 года на смотру вр[еменного] командующего бригадой полковника Берхмана 1-го, выдать по 2 рубля, а представившимся хорошо — по рублю. В том же приказе он благодарит подполковника Каспарова за прекрасное состояние учебной команды 3-го батальона. Позже за усердие в той же команде получил благодарность поручик Унтилов, а 28-го января—подпоручик Старосельский за 3-х-месячное временное командование ротою71.
12-го января 1823 года в Линцах открыта швальня, куда роты приходили по очереди для постройки мундирной одежды. Швальня была под присмотром майора Пригаровского, которому в помощь был дан подпоручик Крыжановский72. В январе снова начались переводы нижних чинов из одних рот в другие, продолжавшиеся до выхода в лагерь. Из действующих батальонов были выброшены все плохие по строю люди. В Липовце была образована даже особая рота неспособных, порученная штабс-капитану князю Елецкому73. Многие из чиновных нижних чинов были смещены, в том числе почти все фельдфебеля. Но и этим не ограничился Пестель. В апреле состоялось обычное производство офицеров. Тогда же из Вятского полка переведены одиннадцать, почти все старших, офицеров. Из числа 12 ротных командиров, командовавших в 1821 году ротами в Вятском полку, в 1823 году остались только два: капитаны Аскольский и Акимов. Капитан Дедов в апреле 1823 года был произведен в майоры, с переводом в 37-й егерский полк74. Остальные девять человек ротных командиров в течение полутора лет были переведены в разные полки. В 1823 году только половина ротных командиров были Вятчане, остальные в продолжение двух лет были переведены в Вятский полк. Переводы эти, конечно, были делом рук Пестеля75.
Так Вятский полк, тихо и без огласки, был возрожден Пестелем.
В последних числах марта 1823 года Вятчане стянулись к батальонным квартирам. Начались летние занятия, шли приготовления к выступлению в лагерь. В начале мая 48 человек нижних чинов высланы в Тульчин для образования песенного хора76.
Дача денег в долг нижними чинами офицерам практиковалась в начале XIX столетия во всех пехотных полках. Против этого обычая, крайне нежелательного и вредного для службы в смысле подрыва военной дисциплины, восстал Пестель, приказавший в начале мая ротным командирам объявить нижним чинам, чтобы они не смели офицерам давать взаймы деньги. Не следует однако думать, что этого приказа было достаточно для искоренения пустившего глубокие корни зла. Потребовался впоследствии государственный закон, чтобы мало-помалу вывести из употребления этот обычай77.
Сохранился за это время приказ, свидетельствующий о том, что «брезчанье» ружей, против которого восставал Булгарский еще в 1817 году, продолжало развиваться в русской армии. Что это не было явление частное, имевшее место только в Вятском полку, на это указывает приказ Меларта по Суздальскому полку в 1828 году, о котором мы упоминали в своем месте. Вот приказ Пестеля: «Заметил я в ружьях, присылаемых в полковую слесарню для починки, что нижние чины, единственно чтобы были темпистые ружья78, подрезывают ложи под гайками, и где вкладывается шомпол, просверливают большие дыры...»79.
В Линцах Вятчане остались до десятых чисел июля, когда 1-й и 3-й батальоны выступили в дивизионный лагерь под городом Баром в Подольской губернии. (2-й батальон остался в Линцах для несения караульной службы при полковой штаб-квартире. Он занимал в течение лета караулы в Махновке, Брацлаве и Тульчине). 8-го июля действующие батальоны Вятского полка, переправившись через Буг, дошли до местечка Таврова, а на следующий день — до Межирова. Роты шли вместе, но ночевали в разных деревнях. 11-го июля полк стянулся к 11-ти часам утра в деревню Антоновку. Вечером выслан вперед в лагерь обоз; разрешено было оставить до утра только офицерские повозки. С обозом отправлены и ротные котлы. (Вятчане летом 1823 года получали порционные и винные деньги, на которые и варилась нижним чинам пища). Встав на другой день по генерал-маршу, Вятчане прибыли в полдень в лагерь. Офицеры были в мундирах, рейтузах, ранцах, киверах в чехлах, при знаках и шарфах, а нижние чины — в кителях, новых брюках, телячьих новых ранцах с лососиными80 ремнями, киверах и с сумами в чехлах81.
В лагере при Баре стало известно, что государь произведет осенью смотр войскам. Стали усиленно готовиться к смотру. Занятия начинались в 4 часа утра. Свободное от них время уходило на перешивку мундирной одежды и пригонку до последних мелочей амуниции. В конце июля в лагерь при Баре приехал генерал Рудзевич, пересмотревший все мелочи в полках 18-й пехотной дивизии82.
Для смотра государя в конце августа в окрестности Тульчина были стянуты войска 2-й армии, 6-й и 7-й пехотные корпуса. Войска последнего были расположены лагерем при местечке Крапивне в Подольской губернии, на левом берегу Буга83.
Вятчане выступили из дивизионного лагеря 26-го августа и, следуя тем же порядком, каким шли до Бара, дошли через Межиров, Браилов до города Винницы, где переправились через Буг. 30-го августа роты тронулись в дальнейший поход и через Вороновицы и Немиров дошли 2-го сентября до местечка Райгорода, где сосредоточился весь полк. На другой день Вятчане вступили в корпусный лагерь. Порядок и одежда были те же, как и при вступлении в дивизионный лагерь. В строю было во взводе 25 рядов и полное число замыкающих унтер-офицеров, т.е. кроме фланговых и знаменных, 5 человек.
Прерванные для перехода в Крапивну занятия пошли своим прежним ходом. Много времени тратилось на церемониальный марш. 17-го сентября Вятчан осмотрел граф Витгенштейн84. 29-го Рудзевич произвел корпусу церемониальный марш.
В Крапивне Пестелем было приказано разделить роты по-новому. Роты разделялись до сих пор на четыре отделения. Вместо того приказано было разделить их на шесть отделений. «Первому отделению состоять из первой шеренги первого взвода, второму из второй шеренги первого взвода, третьему из третьей шеренги первого взвода, четвертому из первой шеренги второго взвода, пятому из второй шеренги второго взвода, шестому из третьей шеренги второго взвода. В первом и четвертом отделениях быть по четыре десятка, а в прочих по три десятка. Каждым десятком править десяточному ефрейтору и быть по одному рассыльному ефрейтору. Каждым отделением править одному из отличнейших унтер-офицеров. Сверх старшего унтер-офицера в отделении быть еще другому унтер-офицеру, помощнику старшего. Сии унтер-офицеры будут называться старшими отделенными и младшими отделенными. Посему должно быть в каждой роте один фельдфебель, один каптенармус, один портупей-прапорщик, один подпрапорщик, шесть старших и шесть младших унтер-офицеров, а остальным четырем называться рассыльными, коих размещение предоставляется соображению ротных командиров. По сему расчету могут входить в состав сказанных шести отделений только 200 рядовых, а как по положению должно в роте оных состоять 230, то и подлежит из остальных 30-ти составить особенное седьмое отделение, поручив оное лучшему из рассыльных унтер-офицеров. В сем отделении считаться артельщику, помощнику, всем нестроевым, всем штатным музыкантам и всем невооруженным»85.
После смотра 5-го пехотного корпуса на Ходынском поле86 в конце августа 1823 года государь отправился на запад, производя по дороге смотры войскам. 22-го сентября император Александр Павлович, «выехав из Острога в 9 часов, осматривал у Заславля третью егерскую бригаду 8-й пехотной дивизии и ночевал в Проскурове, а 23-го, осмотрев там прибывшую в караул роту Вятского пехотного полка, отправился в Каменец-Подольск»87. Рота эта была сводная из лучших людей 2-го батальона. Каждому нижнему чину, бывшему в Проскурове в карауле, государь приказал выдать по одному рублю наградных88.
«29-го государь, посетив императора Франца, отправился обратно по тракту чрез Могилев на Днестре и Брацлав и на следующий день прибыл в местечко Крапивну, где ожидал его главнокомандующий второю армиею, граф Витгенштейн, со всем своим штабом». «Ночью на 1-е октября, ракеты, пущенные на переправе через Буг, возвестили войскам о прибытии государя».
«1-го октября, император Александр, отслушав обедню в деревенской церкви, отправился из Крапивны в 9 часов верхом к 7-му корпусу, построенному в нескольких линиях в двух верстах от местечка. Войска прошли мимо государя, после чего он, изъявив совершенную благодарность корпусному командиру генерал-лейтенанту Рудзевичу, объехал лагерь и отправился в палатку, приготовленную офицерами корпуса для обеденного стола впереди лагеря. После обеда государь присутствовал при стрельбе в цель 120-ти орудий и стрелков всего корпуса (по 48-ми с каждого батальона), а по окончании смотра, около 5-ти часов пополудни, выехал из лагеря, чрез Брацлав в Тульчин»89.
Вятчане представились в отличном виде. Сохранилось известие, что государь, оставшись доволен Вятским полком, сказал про него: «C’est superbe c'est comme la garde»90. Конечно, Пестель за полтора года своего командование сделал многое для Вятского полка, ставшего за это время другим и в строевом, и в хозяйственном отношении. Но при всем том трудно допустить, чтобы он опередил другие полки настолько, чтобы выделиться на смотру. По всей вероятности, об энергичной работе Пестеля в Вятском полку и о жертвовании им неоднократно собственных денег на полковые нужды было доложено государю. На это указывает и то обстоятельство, что император Александр Павлович пожаловал Пестелю за образцовое состояние Вятского полка три тысячи десятин земли91. Кстати сказать, не следует думать, что Пестель или его семья были богаты. Отец Павла Ивановича был сменен с сибирского генерал-губернаторства Сперанским еще в начале 1819 года и выехал из Сибири92 с расстроенным состоянием. В августе 1823 года Павел Иванович послал своей семье, бывшей в затруднительном положении, две тысячи рублей ассигнациями93. Если при всем этом Пестель находил возможным жертвовать деньги на свой полк, то это служит только свидетельством бескорыстия Павла Ивановича.
На смотру 1-го октября император Александр выбрал сам лично из полков 7-го корпуса нижних чинов, назначенных им в гвардию. Из Вятского полка выбраны из гренадерских рот: 1-й — Андрей Акиншин в лейб-Гренадерский полк, Пантелеймон Худаленко — в Семеновский, Павел Маслеников и Степан Грачевский — в лейб-Егерский; 3-й — Гаврило Кривошея в Московский и Ефим Винахов — в Семеновский94.
На стрельбе «после обеда 1-го октября» Вятчане обстреляли все полки 18-й дивизии. Из 96-ти человек, стрелявших на царском смотру, попали в цель 21 человек. Государь приказал каждому попавшему выдать по 5 рублей, а непопавшим — по рублю. Всего Вятчане за царскую стрельбу получили 180 рублей95.
2-го октября государь осмотрел 6-й пехотный корпус и сводную пионерную бригаду, 3-го — главный штаб армии, «после чего государь отправился верхом на так называемое «Суворовское поле», где наш великий полководец некогда обучал свои войска и где было построено им полевое укрепление, на которое велись примерные штурмы, а на окрестных полях производились знаменитые сквозные атаки». В этот же день государь был на ученьи и разводе учебного батальона и 2-го батальона Уфимского полка96.
«4-го и 5-го октября происходили маневры всею армиею на пространстве 18-ти верст от Тульчина до реки Буга и обратно до селение Клебани»97. (Ночь с 4-го на 5-е Вятчане провели около деревни Степашек, куда еще 3-го октября были высланы ротные котлы.)98. Маневры закончились молебствием о долголетии императора. Затем государю в нарочно для того устроенном здании предложен был обед, к которому приглашены все генералы и штаб-офицеры. «По обе стороны здания были устроены места для зрителей, составлявшие вместе с ним одну сторону каре; прочие же три стороны были заняты войсками в сомкнутых колоннах, а за ними стояли палатки, в коих изготовлен обед для всех офицеров и нижних чинов корпуса... После молебствия и возглашения многолетия государь отправился пешком в павильон, откуда можно было видеть всю армию, угощаемую в глазах своего монарха. За обедом, когда главнокомандующий поднял чашу за здоровье его величества, раздалось ура! возглашенное семидесятью тысячами воинов, и последовал залп из 196-ти орудий, послуживший сигналом к сильнейшему батальному огню пехоты». После обеда император Александр Павлович уехал в Тульчин, а потом на юг, в поселения99.
За один день смотра и два дня маневров, государь приказал выдать на человека по 3 рубля, 3 фунта мяса и 3 чарки вина. В Вятском полку на смотр и маневры в двух действующих батальонах были выведены 1,635 человек. Нижним чинам отпущено наградных денег 4,095 рублей, на вино, считая стоимость ведра в 8 рублей 50 копеек, 521 рубль 15 13/28 копеек, а на мясо, полагая за пуд 3 рубля 60 копеек, 441 рубль 45 копеек, всего 5,867 рублей 60 11/28 копейки100.
6-го октября Вятчане выступили в деревню Носовцы. На следующий день штаб пришел в Линцы, а роты разошлись по деревням. батальонные квартиры и ротные дворы поместились в тех же местечках и деревнях, как и в 1822 году. Двор 1-й мушкатерской роты был в селе Дантолине, 2-й гренадерской — в местечке Зозове, мушкатерских: 4-й — в селе Плискове, 5-й — в местечке Росоше и 6-й — в местечке Жорнище, где расположилась и квартира 3-го батальона101.
Вскоре после прихода Вятского полка на кантонир-квартиры из главной квартиры был получен приказ о приведении 2-го батальона в кадровое состояние, т. е. в состав 20 унтер-офицеров, 9 горнистов, 17 барабанщиков, 2 флейтщиков, 80 строевых, 32 нестроевых нижних чинов и полного числа денщиков102. Все излишние люди и вещи были переданы в действующие батальоны103.
30-го декабря 1823 года по 2-й армии объявлен общий свод всех высочайше утвержденных распоряжений об учебном батальоне и учебных командах, существовавших в армии с целью «введения единообразия и правильности во все части фронтового устройства».
В состав учебного батальона, бывшего под непосредственным начальством начальника главного штаба, назначался по выбору из армии один штаб-офицер командиром этого батальона, «от каждого корпуса — по одному младшему штаб-офицеру, от каждой дивизии — по одному капитану или штабс-капитану и от каждой бригады — по одному младшему офицеру».
От каждого пехотного полка в учебный батальон назначались по 24 человека нижних чинов, в число которых включались унтер-офицеры, рядовые, флейтщики, горнисты и мастеровые. Число всех чинов учебного батальона определялось в 720 человек. Сверх сего при батальоне состояли юнкера, число которых не было определено.
Учебный батальон разделялся на 5 рот, из которых 4 составляли строевой батальон, а в 5-ю входили вообще все те люди, которые не могли «быть во фронте по нетвердости их знания, а равно и все штабные чины: музыканты, кантонисты, ученики ланкастерской школы и прочие». В строевых ротах люди распределялись без соблюдения порядка полков, но только по ранжиру; третья же шеренга вообще состояла из егерей.
Корпусные учебные команды, состоявшие под надзором корпусных командиров, вместе с тем были в ведении начальников корпусных штабов, которые обязаны были наблюдать, чтобы правила, введенные в учебном батальоне, соблюдались в этих командах без малейшего отступления.
Корпусные и дивизионные учебные команды составлялись из штаб-офицера, «одного обер-офицера от каждого полка, одного унтер-офицера от каждого батальона, одного барабанщика от каждого полка и 2-х ефрейторов или рядовых от каждой роты». Полковые команды состояли «из одного обер-офицера, 12-ти унтер-офицеров, 3-х барабанщиков и 120-ти рядовых». В батальонные команды назначалось «не менее 80-ти рядовых при одном офицере и нужном числе унтер-офецеров». Учебные команды были в полном составе только зимой, на лето же оставались только кадры.
Учебный батальон, имевший относительно нижних чинов главнейшей целью дать образование и доставлять полкам отличных и твердо знающих свое дело унтер-офицеров, должен был пополняться людьми, соответствовавшими этому назначению, т.е. видными и смышлеными, которые были бы в состоянии «не только сами твердо знать все свое дело, но и других обучать оному легчайшим образом». Учебные же команды имели двоякую цель: дать образование унтер-офицерам и ефрейторам как и учебный батальон и, сверх того, обучать рекрут и малоспособных, требовавших «надзора попечительного, толкования внятного, и кои по сим причинам могут успешнее обучаться под глазами своих батальонных, полковых и прочих начальников, нежели в ротах». Потому в состав учебных команд и выбирались «люди двух различных свойств: одни — отличнейшие унтер-офицеры и ефрейторы», образовавшие постоянную основу; а другие —молодые, вновь поступившие рекруты, или люди малоспособные и тупые. «Рекруты для того, что от первых преподаваемых правил зависит часто весь успех обучения; а люди малоспособные для того, чтобы более утвердить и на самом опыте доказать истину, что с надлежащим старанием и точным знанием правил всякий человек выправлен и обучен быть может для занятия места в строю».
Вот как в приказе по армии определялась программа занятий в учебном батальоне и учебных командах: «Существенным занятием учебного батальона и команд есть одиночное образование по фронту рядовых и унтер-офицеров согласно правилам, в уставе изложенным, и всем прибавлениям к оным. По сему предмету требуется, чтобы люди не только сами твердо исполняли правила, но особенно могли с успехом обучать других. Сверх того входят в пределы занятий: батальонное ученье, в котором утверждаются познания г.г. офицеров и линейных унтер-офицеров; стрелковое ученье, коему обучаются все вообще чины батальона, с твердым знанием егерских сигналов; линейное ученье, для коего батальон рассчитывается, судя по числу взводов, на две и на одну шеренгу, и в коем унтер-офицеры исполняют должность взводных, а офицеры — должность дивизионных и батальонных командиров.
«Кроме сих строевых упражнений, особенному наблюдению начальников учебного батальона и команд предложено:
«Стрельба в цель, в обучении коей следуют изданному в 1821 году для армии руководству.
«Пригонка и чищение амуниции, исполняемое согласно утвержденным образцам, кои при всякой случающейся перемене рассылаются по армии из учебного батальона двояким образом: самими вещами, на людей надетыми, опечатанными печатью главного штаба армии и сверх того рисунками, утвержденными подписью начальника главного штаба.
«Обучение грамоте и счету, совершаемое по легчайшему способу взаимного обучения (ланкастерского метода), для чего учреждена в учебном батальоне школа, а дабы большее число поступало в полки грамотных унтер-офицеров, постановлено правилом — не иначе в учебном батальоне производить в сие звание, как по испытании в грамоте; прочих же способных, но неграмотных рядовых отсылать в полки с отметкою их знаний и отдавать производство на волю полковых командиров.
«Наконец к упражнениям учебного батальона принадлежат еще: обучение горнистов, барабанщиков, флейтщиков и писарей, коих выпуск производится вместе с строевыми нижними чинами».
«Наконец к упражнениям учебного батальона принадлежат еще: обучение горнистов, барабанщиков, флейтщиков и писарей, коих выпуск производится вместе с строевыми нижними чинами».
Из учебного батальона ежегодно выпускалась половина общего числа нижних чинов. Таким образом, курс в батальоне был двухгодичный. Из дивизионных и корпусных учебных команд люди выпускались ежегодно к началу летних занятий. Наконец, из полковых и батальонных команд нижние чины выпускались «в роты по мере их успехов и по распоряжению своих полковых командиров: чем более людей успеет перебывать в сих учебных командах в течение зимы и получить окончательное образование, тем успешнее исполнится назначение оных».
В феврале 1824 года 1-й батальон Вятского полка занимал караулы в Тульчине; в июне того же года караулы при главной квартире содержал 2-й батальон104, а в июле — снова 1-й. Ходили Вятчане для несения караульной службы и в Махновку. В ноябре 1823 года с этой целью отправлены 1-я, 2-я, 7-я и 8-я мушкатерские роты, а с 15-го марта по 1-е апреля 1824 года караулы в Махновке занимал 3-й батальон. Позже, весной и летом, туда назначались сводные караулы от всех полков дивизии. В первой половине октября караулы в Махновке занимал 2-й батальон.
В конце марта 2-е батальоны полков 16-й, 18-й и 19-й дивизий отчислены в округ южных поселений, бывших в губерниях Екатеринославской и Херсонской. 2-й батальон Вятского полка выступил в том составе, в каком он был с конца 1823 года, т.е. кадровом. В состав этого батальона назначены 2 штаб-офицера и 16 обер-офицеров105. Оба штаб-офицера, под начальством которых ушел 2-й батальон, не были Вятчане: майор Гротгуз, командир 2-го батальона, в феврале был переведен из Пермского полка на место умершего майора Пригаровского; в помощь ему был дан из 35-го егерского полка майор Парчевский105. Уже 26-го марта последовал высочайший приказ о переименовании третьих действующих батальонов пехотных полков во вторые, а вторых, откомандированных в отдельный корпус военного поселение, — в третьи107.
В мае мы находим поселенный батальон Вятского полка в Херсонской губернии, в лагере при Новомиргороде. Он состоял под командой командира 3-го резервного кавалерийского корпуса графа Витта. На зиму Вятчане ушли в Черкаский уезд, Киевской губернии. Штаб батальона расположился в Цицарской слободе. В сентябре 1825 года Вятчане стояли в Макаровке. Зиму они провели в Елизаветградском уезде Херсонской губернии. Штаб батальона стоял в Малой Вешке. 1826 год прошел в беспрерывных передвижениях. Простояв начало лета в Черкаском уезде, на тесных квартирах в Белозерье, батальон майора Гротгуза перешел в мае в Елизаветградский уезд, в лагерь при Панчеве. Август застает батальонный штаб снова в Цицарской слободе. В конце года Вятчане ушли в Херсон, где вместе с 3-ми батальонами Казанского и Уфимского полков до весны 1827 года содержали караулы.
3-го марта 1824 года роты действующих батальонов Вятского полка по приказанию дивизионного командира князя Сибирского были «собраны на некоторое время в тесные квартиры к полковой штаб-квартире». Роты расположились по следующим деревням: 1-я гренадерская в Жорнище, 1-я мушкатерская — в Улановке и Якубовке; 2-я и 3-я мушкатерские роты стянулись в районе своего расположения в ближайшие к полковому штабу селения. 3-я гренадерская рота поместилась в Троще и Поповке, мушкатерские: 7-я — в Кальнике, 8-я — в Неменке и Париевке, а 9-я — в Тягуне.
Полторы недели спустя после перехода на тесные квартиры 3-й батальон ушел в караул в Махновку. Еще через две недели выступил на юг 2-й батальон, часть людей которого была обменена на других из действующих батальонов. Вероятно, этот обмен по недостатку времени и был главной причиной сбора рот на тесные квартиры. Нужно думать, что генерал-майор Рылеев, специально командированный для осмотра батальонов, отправлявшихся из полков 16-й, 18-й и 19-й дивизий в военные поселения, при осмотре 2-го батальона Вятского полка забраковал часть людей, назначенных в него108. В апреле Вятчане, успев отговеть, разошлись на широкие квартиры. 3-й батальон перешел на места, которые занимал до того ушедший в поселение 2-й батальон109, батальонная квартира перешла в город Липовец, а дворы рот расположились: 3-й гренадерской — в Зозове, мушкатерских: 7-й — в Плискове, 8-й — в Росоше и 9-й — в Жорнище110.
В средине апреля 1-й батальон Вятского полка стянулся вторично на тесные квартиры, руководствуясь на этот раз уже не хозяйственно-административными соображениями, а строевыми, так как роты были собраны для производства занятий на дворе «по наступившему весеннему времени». 1-я гренадерская и 2-я мушкатерская роты расположились в Дашеве, Полевом, Пальнике и Купчинцах, а 1-я и 3-я мушкатерские — на своих ротных дворах в Кантолине и Китай-городе. 3-й батальон по приходе из Махновки в средине апреля занялся перевозкой тяжестей на новые места расположения, а позже, после смотра командующего бригадой111 в конце апреля, для чего весь полк был сосредоточен под Линцами, — стал готовиться к выступлению в лагерь112.
Санитарное состояние Вятского полка зимой 1823 — 1824 годов было хорошее. В приказе по армии, в отчетной ведомости за сентябрьскую треть 1823 года, Вятский полк упоминается в числе полков, в которых было малое число умерших113. В другой ведомости, за январскую треть 1824 года, перечислены только полки, в которых было большое число умерших. В числе этих полков Вятского нет. Зато зимой 1824 года в Вятском полку было большое число бежавших114.
В 1824 году Вятский полк должен был выйти в лагерь на восемь недель, с 15-го мая и до июля. Лагерь для всей 18-й дивизии был назначен под Брацлавом115. 12-го мая Вятчане стянулись к деревне Вышней Крапивне, где расположился штаб полка, перешедший на следующий день в деревню Паланку. Роты расположились, как и накануне, в окрестных деревнях. Вечером 14-го мая Вятский полк стянулся в село Гриненки, откуда на следующий день вступил в дивизионный лагерь под Брацлавом, на правом берегу Буга116.
В лагере под Брацлавом Вятчане отбыли обычные смотры высшего начальства. Представившись хорошо на смотру корпусного командира, они плохо представились графу Витгенштейну и оказались снова последними в 18-й пехотной дивизии и вторыми в последнем, четвертом, разряде во всей армии117. Полугодовое отсутствие энергичной руки Пестеля стало сказываться.
8-го июля вечером Вятчане выступили через Брацлав и Вышнюю Крапивну обратно в Линцы. Исключая 4-й и 6-й мушкатерских рот, шедших через Чуко, прямо на свои кантонир-квартиры, остальные шесть рот следовали вместе, но ночевали в разных деревнях. Штаб полка расположился в Линцах; квартиры батальонов: 1-го — в Дашеве, 2-го — в Липовце. Дворы рот были помещены: 1-й гренадерской — в Оратове, мушкатерских: 1-й — в Кантолине, 2-й — в Балабановке, 3-й — в Китай-городе, 2-й гренадерской — в Плискове, мушкатерских: 4-й — в Росоше, 5-й — в Юрковцах и 6-й — в Жорнище. В конце июля приехал из отпуска Пестель, и дислокация полка была несколько изменена. Ротные дворы перешли: 1-й гренадерской роты — в Балабановку, мушкатерских: 2-й — в Юрковцы, 5-й — в Оратов и 6-й — в Трощу118.
Во второй половине сентября 1-й бригаде 18-й пехотной дивизии произведены маневры. 12-го сентября Вятский полк стянулся на тесные квартиры южнее Линцов. Бригадный и полковой штабы, квартира 1-го батальона и 1-я гренадерская рота поместились в Париевке; остальные роты 1-го батальона расположились в деревнях Хреновке и Талалаевке. Штаб 2-го батальона и 2-я гренадерская рота находились в Неменке, а остальные роты этого батальона — в Райках и Васильевке. 14-го сентября Вятский полк соединился, в 8 часов утра, в деревне Васильевке и, через Ситковцы, дошел до Нижней Крапивны.
Маневры продолжались в течение недели. В чем они состояли, об этом ничего не говорится в приказах. Вероятно, Вятчане наступали на Казанцев, шедших с севера, из Махновки. Бригадой на этих маневрах командовал Пестель, Вятским полком — майор Гриневский. Командиром 1-го батальона был назначен майор Лорер, а 2-го — майор Чаплыгин.
В ноябре начались зимние занятия. Весь полк, как и в предыдущие годы, был разбит на целый ряд учебных команд. Из хозяйственных распоряжений обращает на себя внимание приказ Пестеля о перебивке номеров на ружьях. В каждой роте было 230 ружей на штатное число нижних чинов. В 1-й гренадерской роте приказано было иметь ружья с номерами от первого до 230-го, в 1-й мушкатерской — от 230-го до 460-го и т. д.119.
На исправное состояние ружей в 2-й армии стали обращать внимание еще в конце 1823 года, когда для осмотра и исправления неисправных в полках ружей была учреждена особая команда, «состоявшая из артиллерийского офицера, одного унтер-офицера и 20 рядовых, знающих кузнечное, слесарное и ложеное мастерства». В 1825 году эта команда была увеличена «до 31 мастерового; но число инструментов (было) при оной прежнее, только на 20 человек»120. Команда эта приехала в Вятский полк в конце 1824 года, причем в ружьях оказалось много неисправностей121.
Санитарное состояние полка во второй половине 1824 года, а равно и в начале следующего года было хорошее. Зато число бежавших в течение года было большое122.
В марте 1825 года для 2-й армии был утвержден проект юнкерской школы, которая была открыта в том же году при главной квартире под названием школы подпрапорщиков123.
Во многих полках 2-й армии в 1824 году увеличились артельные суммы. Вот что писал Витгенштейн о приращении этих денег в 18-й дивизии: «...По 18-й дивизии: сделано порядочное приобретение в полках первой бригады; в полках: Пермском и 36-м егерском немного, в 35-м егерском еще менее, а в Уфимском очень мало. По расположению сей дивизии приращение артелей по сим двум статьям могло бы быть более. Объявляю мою благодарность командирам полков полковникам: Казанского — Аврамову и в особенности Вятского — Пестелю...»124.
В средине мая Вятчане выступили в лагерь, назначенный для 18-й пехотной дивизии, с 20-го мая на семь недель, при городе Виннице Подольской губернии, на берегу Буга125. На зиму Вятчане снова ушли в Линцы. Роты расположились в тех же деревнях, в которых они стояли в предыдущем году.
19-го ноября в Таганроге умер император Александр Павлович. Три недели спустя вспыхнули два мятежа, которыми руководили члены тайных обществ, известные в истории под именем декабристов.
О замыслах декабристов правительству стало известно еще при жизни Александра Павловича. Первое сообщение о них было получено от некоего Шервуда (из дворян), служившего нижним чином в Новомиргородском поселенном уланском батальоне и проникшего в Южное общество с единственной целью составить себе карьеру ценою измены делу декабристов.
Позже, «когда уже не стало императора Александра, еще яснее открылись цель и действие Южного тайного общества».
В ноябре 1825 года командир 1-й гренадерской роты Вятского полка «капитан Майборода, принятый в члены Южного общества в августе 1824 года, сделал донос на высочайшее имя чрез командира 6-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Рота126. В донесении своем он писал, что слишком уже год замечал он наклонность полковника Пестеля к нарушению общего спокойствия посредством тайного общества, существующего десять лет. Далее в рапорте было сказано: «Ежели благоугодно вашему императорскому величеству будет удостовериться в сей истине, то повелите кому прибыть Киевской губернии Липовецкаго уезда в село Балабановку, где нахожусь я с вверенною мне ротою на квартирах. Я укажу место, где хранятся приготовленные какие-то законы, под названием «Русская Правда»127, и много других подобных сочинений, составлением коих занимаются тут генерал-интендант армии Юшневский и полковник Пестель, а в Петербурге служащий в генеральном штабе Муравьев». Затем Майборода писал: «Я дерзаю ожидать от вашего величества за неограниченную мою преданность только той награды, что осчастливите меня в скорейшем времени повелением предстать пред особу вашего величества, и если не лично удостоить выслушать все подробности сего обстоятельства, то. вблизи вас передать велите чрез кого будет вам угодно... Государь! Жизнь моя с сего времени в опасности, а потеряв меня, ваше величество едва ли сыщете человека, которому случай доставил бы возможность узнать это дело столько, сколько мне известно. Ежели вашему императорскому величеству не благоугодно будет меня видеть, то поручите сие человеку такому, чрез которого бы я мог смело передать все то, что на душе моей для вашего величества хранится». В заключение он доносил, что намеревался открыть все известное ему своему начальству, но по мнительности характера не решился на то, и просит о переводе куда-либо из 2-й армии.
Донесение капитана Майбороды от 25-го ноября было отправлено на следующий день генерал-лейтенантом Ротом начальнику главного штаба, генерал-адъютанту Дибичу»128.
Узнав о доносе Майбороды129. но, не зная, кто изменник, декабристы решились перейти от слов к делу. Замыслам декабристов благоприятствовали обстоятельства после смерти Александра Павловича.
Еще при жизни последнего великий князь цесаревич Константин Павлович отказался от престола, который должен был перейти к нему по закону о престолонаследии. Александр Павлович, согласившись на желание цесаревича, не нашел однако нужным обнародовать акт отречения. Об отречении цесаревича не было известно и Николаю Павловичу, принесшему по получении известие о смерти императора Александра присягу старшему брату; этому примеру последовала гвардия и вся Россия. Но Константин Павлович повторил свой отказ и присягнул Николаю Павловичу, согласившемуся только тогда вступить на престол, когда ему стало известно об актах отречения цесаревича, и что отречение Константина Павловича было одобрено покойным государем.
Колебанием вопроса о престолонаследии воспользовались декабристы, произведшие два вооруженных восстания. Одно вспыхнуло 14-го декабря в Петербурге, другое на юге, в Киеве и Василькове. Последним руководил один из главарей Южного общества, подполковник Черниговского полка Муравьев-Апостол. Оба мятежа не имели успеха, и члены тайных обществ были схвачены. В последних числах декабря Пестель был вызван в Тульчин, при въезде арестован и отправлен в Петербург, где содержался в крепости130. Туда же был отвезен и майор Вятского полка Лорер, бывший тоже членом Южного общества. 1-го июня 1826 года члены тайных обществ были преданы верховному уголовному суду. Пестель, вместе с другими главарями тайных обществ, был приговорен к смертной казни через повешение, которая была исполнена 13-го июля 1826 года131. Лорер был сослан в Читу в каторгу на двадцать лет132. Майборода за отличие был переведен лейб-гвардию в Гренадерский полк133. Представлялся в 1826 году государю поручик Старосельский. Позже он был переведен за отличие из Вятского в Воронежский полк; в чем заключалось это отличие — неизвестно134
Приводя показания Пестеля во время следствия, из которых видно, каким образом он сделался республиканцем, Богданович заканчивает характеристику Пестеля следующими словами: «Эти показание Пестеля весьма любопытны в психологическом отношении как политическая исповедь человека умного и с сильным характером, увлеченного лжемудрием на путь гибели»135. Таков справедливый и беспристрастный приговор истории. Но Пестель замечателен не только как революционный деятель. Эта выдающаяся личность за короткий период своего командования успела оказать Вятскому полку много незабвенных услуг. Нельзя, конечно, отрицать, что некоторые распоряжения Пестеля по Вятскому полку были результатом преследования им своих затаенных, преступных замыслов. Богданович, например, пишет, что будто бы Пестель, в бытность свою командиром полка, «то делал всевозможные послабления по службе, то, когда войска готовились к высочайшему смотру, подвергал своих солдат жестоким наказаниям. «Пусть думают, — говорил он сообщникам своим,—что не мы, а высшее начальство и сам государь причиной нашей строгости»136. Не берусь судить, прав ли или неправ в данном случае Богданович, делая о деятельности Пестеля в Вятском полку, очевидно, вывод из его слов137, хотя мне кажется, что вывод почтенного историка слишком смел. Приказами Вятского полка за 1823 год этот вывод, по крайней мере, не подтверждается. Перед царским смотром Пестель стал строже разве только к офицерам; но офицеры в то время были распущены и вполне заслуживали этой строгости138. Как бы то ни было, бесспорно одно, что Вятский полк после Пестеля перестал быть позорным пятном во 2-й армии. Правда, последствием обнаружения участия Пестеля в декабрьских событиях 1825 года был целый ряд неприятностей для Вятчан. Но уже перед турецкой войной история с Пестелем стала забываться. Граф Витгенштейн, ни разу хорошо не отозвавшийся о Вятчанах в первой половине двадцатых годов, стал в то время неоднократно их хвалить. Наступившая затем война, перемена всего высшего начальства и упразднение 2-й армии окончательно изгладили память о Пестеле, и вернувшемуся с войны с отличием на киверах старому, боевому Вятскому полку было отведено почетное место в ряду остальных полков 1-й армии.
Ближайшим последствием мятежей в декабре 1825 года и участия в них Пестеля был приезд в Вятский полк для смотра начальника главного штаба 2-й армии, генерал-адъютанта Киселева, вместе с генерал-адъютантом Чернышевым . Киселеву графом Витгенштейном конечно была дана инструкция раскрыть степень причастия Вятчан к неудавшейся революции. На строго проведенном смотру, заслуживающем скорее название следствия, было обнаружено совсем не то, что ожидали найти. Вот приказ по корпусу от 31-го декабря 1825 года об этом смотре: «Начальник главного штаба 2-й армии г. генерал-адъютант Киселев донес его сиятельству г. главнокомандующему, что при осмотре им обще с г. генерал-адъютантом Чернышевым Вятского пехотного полка от нижних чинов объявлены претензии в неполучении ими некоторых годовых вещей как за нынешний, так и за прошлый 1824 год, и что сверх того в полку сем гарнизонная служба не соблюдается и даже не было в полковой квартире офицерского караула, тогда как показывались во время того смотра два офицера под арестом, каковые беспорядки в означенном полку г. начальником главного штаба найденные, его сиятельство г. главнокомандующий армиею, относя к г.г. дивизионному и бригадному командирам, как ближайшим начальникам, без сомнения не имевшим надлежащего надзора за частями, им вверенными, повелением своим от 21-го числа сего месяца предписать мне изволил сделать им, г.г. генерал-лейтенанту князю Сибирскому и генерал-майору Кладищеву, по корпусу выговор.
«Таковую волю его сиятельства г. главнокомандующего армиею по вверенному мне корпусу и объявляю: касательно претензии, нижними чинами Вятского полка объявленной, то насчет немедленного удовлетворения оной и произведения следствия по всей строгости для поступления с виновными по законам сделано особенное от меня распоряжение»140.
Для расследования заявленных нижними чинами претензий в начале февраля в Вятский полк прибыл генерал-майор Кладищев. Роты были расположены вблизи полкового штаба, куда они приходили для опроса претензий бригадным командиром. 1-я гренадерская и 1-я мушкатерская роты расположились в селе Париевке, 2-я и 3-я мушкатерские — в Линцах, 2-я гренадерская — в Павловке, мушкатерские: 4-я — в Неменке, 5-я — в Тягуне, а 6-я — в Жорнище141. В марте для той же цели, т. е. опроса претензий, приезжал дежурный генерал 2-й армии, генерал-майор Байков.
О претензиях, заявленных нижними чинами, можно себе составить понятие из следующего приказа по Вятскому полку: «Предписываю г.г. ротным командирам 1-й гренадерской, 1-й, 2-й, 3-й и 5-й мушкатерских рот представить ко мне при рапорте нижеследующее: 1-е. Учинить выправку в ротных делах, имеются ли в журналах рапорты, в 1823 году подаваемые ими к полковнику Пестелю, в коих изъясняли, что нижние чины согласны продать прослужившие краги по 40 копеек пару. 2-е. Донести рапортами, по сколько раз в неделю получали нижние чины в 1824 году винную и мясную порции во время расположения полка лагерем при Брацлаве. 3-е. Почему при осмотре не объявили г.г. инспектирующим начальникам о неудовлетворении нижних чинов за 1823 год крагами, за 1824 год летними панталонами и за 1825 год рубашечным и подкладочным холстом и зимними панталонами. 4-е. Было ли в 1825 году роздано в роты фламское полотно для беленья и если было, то когда, в какую роту и сколько...»142.
Таким образом, в конце концов, виновником всех претензий оказался (как всегда бывает в подобных случаях) бывший в отсутствии и не могший потому оправдаться Пестель. Участие в государственном заговоре поставило последнего в такое положение, что всякое обвинение, подымавшееся против него, принималось на веру. Достаточно вспомнить приведенные нами приказ по дивизии летом 1822 года, приказ по полку 7-го ноября того же года, наконец, приказ по армии 17-го мая 1825 года, все свидетельствующие о бескорыстии Пестеля; а с другой стороны — те громадные злоупотребления, за искоренение которых первый принялся Пестель в 1822 году, и тогда станет ясно, что Пестель служил только козлом отпущения, на которого ротные командиры складывали свои грехи. В этом нас убеждает, помимо всего, то обстоятельство, что, как видно из приведенного приказа, претензию заявили нижние чины только в пяти ротах, а не во всем полку. Были, конечно, и несправедливые со стороны нижних чинов претензии. Так, например, претензия о неполучении нижними чинами порционных денег за 1824 год впоследствии была признана неправильной. «По предписанию его высокопревосходительства г .корпусного командира»,— читаем мы в приказе по полку, — «сообщенному мне предписанием же дивизионного начальника 10-го сего августа за № 2514, полагаемая на Пестеле претензия, заключающаяся в 2,948 руб. 24 коп. порционных за 1824 год денег, (так) как нижние чины пользовались тогда улучшенною пищею и получали следующую порцию в полк, то претензию сию из всех ведомостей выключить и полагать уничтоженною»143.
Иначе, впрочем, и не могло быть. В приказе по 2-й армии от 17-го мая 1825 года говорится об увеличении артельных денег, «о порядочном приобретении в полках 1-й бригады» 18-й пехотной дивизии. Пестель, очевидно, мог увеличить артельные суммы только из остатков порционных денег, так как в 1824 году нижние чины не ходили на вольные работы. При всем том Пестель не может быть вполне оправдан в злоупотреблениях своих подчиненных. В последние два года командования полком он, будучи отвлечен революционной пропагандой, обращал гораздо менее внимания на него, чем до царского смотра144.
Одно из заурядных явлений в жизни полков в двадцатых годах было заявление претензий нижними чинами при выбывании из какой-нибудь части в другую, чему много способствовало отсутствие какого бы то ни было положения о солдатских деньгах. Отсутствие такого положения, значительно затрудняя контроль, давало широкий простор всякого рода злоупотреблениям. Первый шаг для упорядочения этого вопроса был сделан Киселевым в 1826 году, составившим проект об артельных деньгах, утвержденный Витгенштейном145.
По этому положению, легшему в основу ротного хозяйства, все солдатские деньги были разделены на три суммы: артельную, экономическую и образную. «Артельная сумма есть соединение в одну складку денег, принадлежащих каждому из нижних чинов отдельно от прочих, и потому участок каждого из оных в сей сумме бывает неравный. Она составляется вычетом из жалованья при всякой трети, выделом из зарабочих денег, частью наград, высочайше жалуемых, и другими приобретениями, кои открываются при некоторых обстоятельствах. Экономическая сумма есть сумма общая, принадлежащая всем нижним чинам, в роте состоящим. Она составляется от продажи провианта, уступаемого жителями за добропорядочное квартирование, равно как и сберегаемую при вольнонаемных работах, и из отпускаемых от казны мелочных амуничных денег, кои от полка выдаются в роты. Образная сумма есть принадлежность ротного образа, составляемая из добровольных приношений и из денег, отчисляемых из артельной суммы после смерти нижних чинов, не имеющих ближних родственников. В сем случае из артельной суммы умершего уплачиваются его долги, все расходы на погребение, а остальные деньги поступают в образную сумму».
Артельные деньги держались в «одном из банковых казенных заведений». Из артельной суммы дозволялось «хранить при полку в казенном (денежном) ящике» на двухбатальонный полк 5 тысяч, а на трехбатальонный — 7,500 рублей. Проценты, получавшиеся с артельной суммы от банка, составляли «частный доход каждого из нижних чинов, которые отдавались ему в произвольное и неограниченное употребление». Проценты полагалось «получать всегда в начале года и раздавать непременно на руки прежде вывода войск в лагери» для облегчения инспектирующим поверки правильности выдачи процентов. Нижним чинам, выбывавшим по разным случаям из одной части в другую или совсем из армии, выдавались «сполна все принадлежащие им деньги, как хранимые при полку, так и ломбардные с причитающимися на сии последние процентами за весь текущий год». Выдача эта производилась из наличных денег артельной суммы. Никакие выдачи из экономической суммы, предназначавшейся «на все расходы, делающиеся для прямой пользы нижних чинов», не производились.
В этом положении мы встречаем также в первый раз попытки урегулировать вычеты из жалованья и зарабочих денег. «Вычеты из жалованья, — читаем мы в положении о ротном хозяйстве Киселева, — для умножения артели производить только с тех нижних чинов, кои имеют артельных денег менее 25-ти рублей, и таким образом, чтобы оный ни в каком случае не превышал одного рубля в треть. Из заработанных денег,— говорится далее, — одну половину раздавать на руки, поровну, тем только нижним чинам, которые действительно своею работою оные приобрели; другую же половину полагать в артельную сумму, разделяя также поровну на всех нижних чинов, в роте находящихся, исключая отпускных и находящихся в дальних откомандировках»..
В виде исключения впрочем корпусным командирам разрешался этим положением для частей, квартировавших круглый год или почти весь год в казармах и нуждавшихся для улучшения пищи в усилении экономической суммы, — «другой образ раздела заработных денег, именно: третью часть оных отдавать на руки, вторую треть прибавлять к экономической сумме, а последнюю треть записывать в артели». О таком разделе следовало «объявлять для общего сведения приказом по корпусу». На усиление экономических сумм шли также артельные деньги бежавших. По поимке беглого прежние его артельные деньги снова на него уже не записывались и оставались собственностью роты. О разделе денег, жалуемых за смотры, остатков порционных денег и «прочих источников к обогащению артели» объявлялось каждый раз в особых распоряжениях главнокомандующего армиею. Этим положением в полках установлены также первые книжки для ведение прихода и расхода экономической суммы. То были первые ротные книги в русской армии146.
(...)
В декабре [1826 г.] умер командир полка подполковник Ефим Иванович Толпыго, назначенный из Украинского полка Витгенштейном и утвержденный в занимаемой должности высочайшим приказом 20-го января 1826 года. На место Толпыго 24-го января 1827 года был назначен полковник лейб-гвардии Егерского полка Алексей Михайлович Жеребцов 3-й.
После смерти подполковника Толпыго возникли новые претензии. Дело о претензиях, считавшихся за Пестелем, также не было еще окончено. Жеребцов, не желая быть замешанным в эту путаницу, просил о назначении комиссии для приема Вятского полка, который был ему сдан генерал-лейтенантом князем Сибирским и генерал майором Кладищевым. Впоследствии, осенью 1827 года, состоялось следующее решение корпусного командира по делу о заявленных претензиях: «За уплатою всего следующего нижним чинам, все прочие частные долги, на Пестеле и покойном подполковнике Толпыго считающиеся, предоставить кредиторам отыскивать из имущества Пестеля и Толпыго, где оное открыться может, о чем для сведения г.г. офицеров, имеющих на вышеозначенные лица какую-нибудь претензию, сим объявляю»147.
Зимой 1826 и 1827 годов во время стоянки в Зинькове, у Вятчан переменилось все высшее начальство. Причиной этой перемены, нужно думать, было революционное движение конца 1825 года. Рудзевич, произведенный 22 августа, в день коронации императора Николая I, в генералы от инфантерии, вскоре принял 3-й пехотный корпус, с которым он полтора года спустя отличился в войне с Турцией. На место Рудзевича был назначен командир гвардейского корпуса, генерал от кавалерии Александр Львович Воинов. 18-ю пехотную дивизию принял от князя Сибирского148. генерал-лейтенант Желтухин, а командиром 1-й бригады 8-й пехотной дивизии был назначен генерал-майор Полешко 1-й. Генерал Кладищев переведен на службу в резервных войсках.