Я все-таки написала продолжение к длинному прогону — о том, что получается, когда в людях из истории видят не людей, а ходячую идеологию, и что из этого выходит.
Тут есть еще один интересный момент. Про угол зрения. От которого в том числе и возникает ощущение, что на некую тему «все уже опубликовано» и можно его только по десятому разу перетолковывать. От направления... отчасти заданного даже не в советское, а в досоветское время... и отчасти до сих пор живого.
Когда мы говорим «декабристы» и рассматриваем их именно не как живых людей с их биографией, а как общественных деятелей, представителей таких-то взглядов, платформ и программ. И на эту тему документов действительно ограниченное количество и в основном они уже опубликованы. Ну что тут поделаешь, «Русскую правду» еще во время следствия откопали, а вторую, сколько ни рой землю в районе села Кирнасовка, не выкопаешь!
Мало того, даже то, что публиковалось (и иногда — публикуется по сю пору) из, в общем-то, личных документов, рассматривается тоже в общественно-политическом смысле. (А что никак не пролезало, то не публиковалось — вот как те 100 листов).
И получаются такие люди, которые не ходили просто так и не говорили о жизни, а только о восстании, революции и общественных преобразованиях (чему не в добрый час, на мой взгляд, способствовала статья Лотмана «Декабрист в повседневной жизни» — но о ней и о Лотмане я еще хочу побурчать отдельно).
Впрочем, идею-то эту породили задолго до Лотмана, он под нее просто подвел теоретическую базу. Вот один пример.
Впрочем, сначала мини-лирическое отступление. Я уже говорила, что для сохранения человеческого (а не идеологического) облика в глазах потомков декабристу очень полезно наличие в анамнезе Сибири. Но назвала не все причины. Дело ведь не только в том, что именно с этой стороны на них смотрели сибирские жители, а потом и сибирские же исследователи. Дело еще вот в чем: человек продолжает жить, сам по себе — плюс среди «своих», и сам он имеет возможность сказать и сделать что-то после, и быть воспринятым — товарищами и потомками не только на основании того «что ты делал 14 декабря» (условно говоря). Вот пример — Трубецкой, 14-го делал он нечто неоднозначное (на следствии — тоже, но это скорее к восприятию потомков, которым будут доступны документы), но затем — жил и действовал еще лет 30, да не забудем еще такое несомненное достоинство Трубецкого, как его супруга... И люди воспринимают, запоминают, описывают — именно этого человека, с которым десятилетия «после» общались (вполне себе с удовольствием — вот, М. К. Юшневская уже в Киеве пишет, как ждет его приезда...).
А еще (к вопросу о Екатерине Ивановне — и не только) очень помогает наличие супруги. Или хотя бы романтической истории любви. Тоже, видимо, как-то само собой намекает, что все это было не по идеологическим соображениям, а вот просто так интересно сложилась жизнь у двух людей.
Так вот, о напримере.
В этом смысле Павлу Пестелю не повезло просто по полной программе: ни Сибири, ни личной жизни. И последние по времени свидетельства, которые мы имеем — это следствие, от доносов до показаний его и других лиц, данных, прямо скажем не по доброй воле — и в ответ на вопросы, которые гнут вполне определенные линии, подгоняя факты к идеям. (Идеи эти определяются по ходу следствия, и это, надо сказать, своя, отдельная тема, тоже ФАНТАСТИЧЕСКИ мало исследованная (к моему удивлению), до сих пор в большинстве случаев показания используются по принципе «что сказано, то и правда». Проблема в том, что сказано разными людьми много — в том числе строго противоположного. В таком случае обыкновенно берется та цитата, которая подходит к концепции... Но это, повторюсь, своя отдельная тема. И у нас по ней, надеюсь, статья выйдет, уже написанная.)
Ну вот и получается, — номер первый в списке осужденных, глава общества, автор «Русской правды», «...и сложили Пестель и Кондратий / головы за братий...» (стихи 19-вечные неизвестно чьи)... (А еще вспомните все те портреты, на которых лет ему на них... наверное, шестьдесят. И вид такой... мрачный и решительный, можно сразу на броневик.)
В общем, никакой личной жизни, одна общественная. А если что и пытается вылезти на темы личной, то авторы бдят и общественную непременно обнаружат.
Так вот, был у Павла в жизни период, когда его никак не повышали в полковники и не давали полка. (Вот тот самый, из которого мы «4 с половиной» письма опубликовали.) Когда практически уже все сверстники, все со сходным сроком службы и боевым опытом — уже, и некоторое время. И тянулось это некоторое время, раза два доходя до стадии «уже почти дали, но передумали». И сидишь ты, взрослый мужик, в адъютантах, а потом и вовсе неизвестно кем при штабе... В общем, не удивительно, что в голову ему закралась мысль сменить место службы. Благо, нашелся даже персонаж, который переманивал к себе и обещал, как говорят нынче, быстрый карьерный рост...
Правда персонаж был... специфический, но других вариантов как-то не было. Иосиф де Витт, заведующий изрядным куском военных поселений на юге.
Но поскольку, как мы знаем, идеологическая выдра лет шестидесяти (которой на самом деле неполных 30!) не может просто так переживать, что военная карьера у нее, выдры, какая-то хреноватая, — а думает только о программе партии действиях тайного общества, советская историческая наука давно уже предположила, что сделал он это неспроста, а в целях его, родимого. Общества то есть. Чтобы при случае взять — и поднять разом все военные поселения. Доказательств этому, правда, нет. Но идея появилась, и давно, а потом уже забылось, что это предположение, — и идея стала гулять по книгам как установленный факт, упоминаемый мимоходом как общеизвестный. Причем если завелась она, как я сильно подозреваю, под флагом «как это декабрист — и готов служить в военных поселениях? Это он, наверное, в революционных целях...», то потом все чаще приобретало окраску: «вы посмотрите, какой моральный релятивизм, он в революционных целях даже в военных поселениях служить собирался...»
И мало того. Для дополнения этого ужасТного облика возьмем, например, Ю. Лотмана, Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века), глава «Женский мир»... Вы хотите спросить, причем тут женщины? да вот: «Пестель решился использовать Витта: жениться на его дочери — старой деве и получить в свои руки военные поселения юга». А в книге про биографию Пушкина он еще уточняет про внешность невесты — на «рябой старой деве». Чтобы уж точно было понятно, видимо, что жениться на ней можно только в жанре глубокого морального релятивизма. (И я лично находила на днях в Сети статью, где кто-то совсем следующий на это ссылается, и что-то на этом строит — кажется, полагает, что Пушкин на это намекал в «Борисе Годунове», так что идея не потерялась...)
Опустим выяснение вопроса, как, женившись на некой девушке, можно унаследовать не ее приданое, а то, чем по месту службы командует ее родитель. Это все-таки не его фамильное имение, прямо скажем.
...а также выяснение вопроса, где же ссылки с доказательствами, что это была именно рябая, старая и дева;-).
Согласимся, что картина и правда рисуется малоаппетитная. Поэтому отвлечемся от нее пока и подумаем о приятном, вообразив ей прямую противоположность — то есть вместо мужчины, который собирается жениться на некрасивой даме в корыстных целях, представим себе мужчину, который ради красавицы, на которой даже не собирается жениться, совершает всякие эпические безумства. Да и зачем воображать - вот конкретный пример, и фамилия его — Лунин:
«Однажды в Одессе, в 1819 г. он беседовал на балконе третьего этажа с известной тогда красавицей Валесской. Разговор шел о исчезновении в мужчинах рыцарства. Валесская приводила в пример, что теперь уже ни один из них не бросится с балкона по приказанию своей красавицы. Лунин был равнодушен к Валесской, но не мог отказаться от ощущения некоторой опасности. Он смело и ловко бросился с балкона и благополучно достиг земли, так как тогда улицы были не мощены».
(Это некие «Воспоминания неизвестного о декабристах», каковой неизвестный, видимо, все или многое, судя по составу текста, слышал от Матвея Муравьева-Апостола уже в годы 1870–80-е. Именно этот фрагмент цитировал еще Эйдельман в книге «Лунин», а не так давно этот небольшой текст опубликован целиком: Российский Архив. Том ХIII. — 2004.
Достоверность у него разная, но любопытное там есть).
Сейчас мы пишем — «Валевская», но тогда фамилия, видимо, писалась и произносилась так: декабристы братья Беляевы, один из которых написал воспоминания, тоже упоминают «красавицу Валескую».
Но какое нам, собственно, до нее дело, если мы начали с морального релятивизма и «рябой старой девы», дочери Витта?
А вот какое. Речь идет об одной и той же женщине. Точнее, в «Воспоминаниях неизвестного» речь идет именно о ней, пусть бы и из третьих рук (не факт, что лично Матвей присутствовал при этой сцене, но ему было от кого ее услышать).
Ее звали Изабелла Валевская, и Витту она была не дочь, а падчерица — дочь его жены от ее первого мужа, по нему и фамилия.
(Да, эта семья жила ОЧЕНЬ нескучно. Приблизительно вся. Витт тоже. Достаточно сказать, что он был сыном от первого брака такой... гм, эпической женщины, как «старая графиня Потоцкая». Я думаю, мы со Змеей когда-нибудь еще споем про нее песенку (потому что Умань), а пока могу только посоветовать заглянуть в Википедию — там ее приключения описаны довольно подробно).
И. Гагарина (Валевская)И да, Изабелле было уже не 17 лет... а 19 (в случае с Луниным) и 20–21 (в случае с Павлом). Да, многих девушек отдавали замуж раньше, но до старой девы как-то еще далековато, а вообще по эпохе бывало ВСЯКОЕ, в том числе жены на несколько лет старшей мужей (возьмем, далеко не ходя, тех же Артамона и Веру Муравьевых).
А вот откуда Лотман взял «рябую», я и вовсе не знаю. Как ни удивительно, но от «красавицы Валесской» не сохранилось портретов из времени молодости, только когда она была уже замужней дамой «за 50». Но вот по этому, например — по-моему, можно судить, что в молодости она была красива, да и этим портретом никого не напугаешь. Остается предположить, что Лотмана просто «занесло», в рамках картины морального релятивизма, чтобы уж было понагляднее...
Я отдельно опускаю вопрос о том, что, думаю, женщина, которую кто-то один может в недоброжелательном ключе описать «рябой старой девой», кому-то другому может стать вполне искренне любимой женой — по разным причинам. Но в данном случае это рассуждение сугубо абстрактное, потому что было-то совсем другое...
А что же, кстати, было?
То, что было, известно нам, кстати, ровно из семейной переписки Павла с родителями, от которой сохранилась ровно одна половина — письма родителей. Как вы догадываетесь, это не то место, где речь хотя бы могла БЫ идти об использовании чего-то на нужды тайного общества. ...По письмам видно, что разговоры — что о смене места службы, что о возможной женитьбе, — идут долго, кажется, больше года — и я бы сказала, порой мучительно. Ивану Борисовичу не нравится ни та, ни другая идея сына, а у Павла с тем и с другим как-то упорно не складывается... И видно по ответам отца, что в письмах сына речь шла и о чувствах к девушке, и о намерении жениться... За ним вообще, кроме этой, романтических историй известно — ровно еще одна. Времен службы в Митаве (нынешняя Елгава в Латвии), несколькими годами раньше, и тогда до отца сразу дошли слухи, что молодой человек уже женился...
В общем, я подозреваю, что тайное общество тут ни при чем. Просто вот такой молодой человек был — сразу начинал собираться жениться. Не часто, но зато сразу. Не вижу тут никакой аморальности, и даже наоборот, если честно!
...Ну да, на дочери того, к кому собирался перейти на службу. Но, честно говоря, вариант корыстных (в любом применении) мотивов тут ровно один из нескольких возможных, даже если брать эту ситуацию отдельно от конкретных лиц. Можно свободно предположить вариант совпадения в чистом виде (собрался перейти на службу — попал в гости — а тут ОНА!) и даже вариант романтический (ради НЕЁ).
Я склоняюсь к совпадению. А вот со стороны Витта вполне могу предположить корыстные цели (опять же, не в организации, а в поощрении романа). Такой уж он... интересный человек. (Один из доносов 1825 года на Южное общество появился при его активном участии. И нет, я не думаю, что в 1820 году он это уже имел в виду. А то бы донос явился куда раньше! Просто — если хочешь переманить ценного сотрудника...)
...А еще по некоторым ремаркам из тех же писем можно предположить, что к той же Изабелле и примерно в то же время был неравнодушен... Никита Муравьев. Вы ведь еще помните Лунина, прыгающего с балкона? Никите он — двоюродный брат и ездит на юг вместе с ним. И становится понятно, что он делает на одном балконе с красавицей, к которой был равнодушен — составляет, скорее всего, компанию неравнодушному кузену, которого как-то не прельстила идея сломать шею даже ради любимой женщины... (Не Никита ли потом расскажет эту историю Матвею?)
Но девушку не прельстил ни один из двух друзей, ни многие другие наверняка наличные поклонники...
Вообще, глядя на ее «веселое» семейство и дальнейшую историю, я все время хочу процитировать дочь одной моей подруги, которая в весьма юном возрасте произнесла: «А я буду не как мама. Я буду простым человеком!»
Так вот, у меня есть ощущение, что план по буйной жизни два предыдущих поколения Валевских — Потоцких — де Витт и т.д. уже перевыполнили, а вся еще оставшаяся дурь ушла к Потоцким.
И, судя по всему, Изабеллу интересовала будущая семейная жизнь с двумя отличительными чертами — богатая и спокойная.
И где-то относительно скоро (в 1823 году) она становится женой князя Сергея Сергеевича Гагарина. Фамилия с титулом как бы намекают, что с богатством тут все было очень хорошо, даже лучше, чем у Никиты (у Павла по этому критерию шансов не было никаких!)
Живут в Петербурге. и вот что интересно: во всяких мемуарах упоминают, что она мало выезжала в свет; никаких скандальных историй и романов на стороне за ней не известно... Зато родила мужу 8 детей (6 дочерей и два сына), в старости увлекалась мистицизмом и благотоворительностью... И прожила 86 лет, надолго пережив мужа.
...не говоря уже о тех, кто за ней когда-то ухаживал, и даже — от буйной удали прыгал с балкона...
В общем, как видите, в итоге вышла история не о программе партии, а... о всяком, любви и нелюбви, везении и невезении... о людях.
Нет, я вовсе не собираюсь утверждать, что в жизни тех из них, кто таки устроил тайное общество, политики (в широком понимании сего слова) не было вовсе.
Те же Павел и Никита, на момент неудачных влюбленностей в Валевскую — близкие друзья, и один и тот же предмет симпатий их не поссорил... а поссорили — в 1824 году — переговоры о возможности объединить Северное и Южное общество... Впрочем, и тут речь могла идти не об одной идеологии: все тот же Матвей Муравьев пересказал эти неудачные переговоры Александру Барятинскому, и тот счел, что это было скорее «прение авторских самолюбий»... Тоже вполне *человеческое* чувство, надо сказать.
...и вот я понимаю, что написала длиннющую простыню, до середины которой долетит редкий читатель, — ради разбора и опровержения одного маленького, коротенького «напримера».
А вы знаете, сколько их, таких? Общий объем того, что можно было бы на них сказать, я даже боюсь представить. Поэтому иногда осмысленнее — не опровергать старое — а идти писать заново. Авось старое само отвалится. Чем и занимаемся по мере сил.