Перед самым раскрытием тайных организаций во второй армии был принят в Южное Общество проживавший в семействе известных деятелей заговора Юшневских воспитанник Благородного Пансиона при Московском Университете Иосиф Ринкевич. Прием молодого человека в Тайное Общество, как свидетельствовал в своих показаниях Н. C. Бобрищев-Пушкин1 продиктован был необходимостью «в последнее время» отправки из Тульчина «каких-то известий» к П. И. Пестелю, при чем самое поручение это (в «Алфавите» оно разъяснено, как предупреждение Пестеля ген. Юшневским и кн. Барятинским «о смерти покойного государя») не могло быть, очевидно, возложено на человека, чуждого замыслам заговорщиков. Комитет для следственных изысканий о злоумышленных обществах отнесся к «дворянину Рынкевичу», вся работа которого в тайных обществах ограничилась лишь ролью случайного курьера Тульчинской Управы, довольно снисходительно: Верховному уголовному суду он предан не был, и меры предосторожности в отношении Ринкевича на будущее время ограничились «поручением секретному надзору местного начальства с ежемесячным донесением о поведении его»2. Проживая во время следствия и суда над декабристами в Подольской деревне Юшневских (Ольгопольского повета с. Хрустовая3, молодой человек, по-своему «сиротству и бедности», не мог долго оставаться без определенных занятий и, как установил «из разговоров» Ольгопольский исправник, ближайшим образом наблюдавший за «поведением» Ринкевича, он к осени намеревался «отправиться в Кишинев для приискания себе места по гражданской службе». Осведомленный о намерениям поднадзорного, Подольский губернатор немедленно известил о них министра внутренних дел В. С. Ланского, а последний, в свою очередь, обратился 11-го сентября 1827 г. за разъяснением к начальнику III Отделения и шефу жандармов А. X. Бенкендорфу, «дозволено ли будет снабдить Ринкевича надлежащим видом, в случае, что он пожелает удалиться куда-либо из Подольской губернии». Не разрешая вопроса принципиально, А. X. Бенкендорф направил представление В. С. Ланского в Варшаву «на благоусмотрение» великого князя Константина Павловича, который «в уважение того, что Ринкевич принят был в общество злоумышленников пред самым открытием оного и вообще ни о чем в сем обществе происходившем не знал, теперь же, по уверению Подольского губернатора ведет себя скромно, уединенно, не входит ни в какие связи и отличается кротостью и хорошею нравственностью», уведомил шефа жандармов, что «не находит причины препятствовать ему в переезде его в Кишинев, для вступления в гражданскую службу, с тем, чтобы для предосторожности, учрежден был за ним в Кишиневе секретный надзор местной полиции». 18-го ноября 1827 г. резолюция великого князя была сообщена А. X. Бенкендорфом министру внутренних дел, а 30-го того же месяца о ней осведомлен был исполняющий должность Новороссийского генерал-губернатора и полномочного наместника Бессарабской области тайный советник граф Пален.
Затянувшаяся административная переписка4 не позволила поднадзорному декабристу своевременно привести в исполнение план переселения в Кишинев. Возможно, что некоторая задержка в деревне обусловлена была и отсутствием необходимых «рекомендаций», без которых поступление на государственную службу для бывшего члена Тайного Общества вообще было более, чем проблематично. Только 27-го мая 1827 г. Ринкевич заручился письмом главнокомандующего 2-й армией графа Витгенштейна к графу Ф. П. Палену5 и в конце июня с этим письмом прибыл в Одессу6.
Милостивый Государь
Граф Федор Петрович!
Вручитель сего дворянин Иосиф Рынкевич, обучавшийся в Благородном Пансионе Московскаго университета, сделавшись по приключившейся ему болезни неспособным к поступлению в военную службу, желает ныне определиться в статскую под начальством Вашего Сиятельства. Из уважения к молодым сего дворянина летам, а также и недостаточному состоянию, я покорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, принять его под свое покровительство определением к меcту, соответственному его познаниям и способностям. Имею честь быть с совершенным почтением и преданностью,
Вашего Сиятельства
Покорнейший слуга
Граф Витгенштейн. 27 мая 1827.
М. Тульчин.
Его Сиятельству
Графу Ф. П. Палену.
К моменту появления в Одессе Ринкевича, город этот уже успел совершенно изжить те тщательно вытравляемые в нем с 1823 г. традиции «демократической республики», «местного либерализма» и тайного «гнезда заговора», которые неразрывно были связаны в представлениях высших правительственных кругов с главным городом Новороссии7. О том, как переживала Одесса последекабрьскую реакцию, всего лучше можем мы судить по относящемуся к 8-му июня 1827 г. секретному донесению на имя начальника Главного Штаба от одного из тех тайных агентов, которые разосланы были в это время по всей России, для ознакомления с общественными настроениями на местах и действиями провинциальной администрации:
«Все, что я только мог в продолжение трехнедельнаго пребывания моего в городе Одессе заметить и слышать от разных лиц, заключается в следующем: О духе и образе мыслей здесь живущих дворян, негоциантов и разнаго звания людей ничего более нельзя сказать, кроме того, что внимание всех устремлено к приобретению богатств; всякий по своей части поднимается на аферы и употребляет все способы к сделанию выгоднаго оборота, каким бы то образом ни было. Это можно сказать, составляет почти всякаго ежедневное занятие. О политических суждениях и разсказах новостей ни от кого не услышишь. Я заметил, что даже в клубах, казино и других публичных собраниях никаких политических журналов не имеется, кроме «С.-Петербургской газеты», «Сенатских Вдомостей» и коммерческих газет, которыя читают с большим вниманием. Повидимому, даже греки не много заняты своими единоземцами.
Правлением графа Воронцова все вообще не так довольны; говорят о нем, что он делами весьма мало занимается, не входит в подробности, как бы следовало, полагается на своих чиновников, которые, как слышно, не безынтересны. Бумаги по восьми и десяти дней лежат без подписи; вверяется некоторым своим любимцам, кои действуют в делах почти по своему произволу; он же неприступен. Производство дел по всем присутственным местам идет медленно и сопряжено се издержками тяжущихся или, лучше сказать, решение дел основано на интересе.
Кроме безпечности его в отношении текущих дел, еще заметно следующее: в городе нечистота до такой степени, что осенью и весною даже по большим улицам почти проезду нет, несмотря на то, что мостовыя, как говорят, стоили миллион, и при ежегодной починке оных не было обращено внимание сделать для стоку воды канавы до сего времени и не заботились о приискании дикаго камня.
О Лицее говорят, что оный, как в отношении ученья, равно и нравственности питомцев, дошел было до такого жалкаго состояния, что родители стали отнимать детей своих, опасаясь худых последствий такого воспитания; но со вступлением новаго директора все, видя его неутомимую деятельность и строгую нравственность и имя надежду, что старанием его возстановится порядок во всех отношениях, стали опять отдавать детей своих не токмо жители Одессы, но даже привозить и из дальних месте.
В Городовом Магистрате также большие безпорядки: хорошие купцы уклоняются от выборов потому, что у них бывают такие расходы, кои при сдаче должности нельзя показать в формальных отчетах, и cии падают всегда на их собственность, отчего в марте месяце еще не были выбраны новые судьи, кои должны были быть выбраны в декабре.
В Приказе Общественнаго Призрения, как говорят, должен быть большой ущерб, потому что деньги раздаваемы были под залог домов, заводов и проч., кои по слабости начальства были оценены слишком дорого; но когда они за неплатеж подверглись аукционной продаже, то за них не дают той суммы, в коей были заложены.
В разговорах же с некоторыми насчет графа Палена все относятся о нем, как о человеке умном, деятельном и достойном занимать ту должность, которую обнимает во всех частях и в cocтоянии был бы исправить все существующие безпорядки, если бы не был в зависимости от графа Воронцова, и притом, окруженный всеми его чиновниками, не может принять мер к улучшению некоторых частей»8.
Таковы были впечатления тайного правительственного агента от города, на плодотворную работу в котором имел все основания рассчитывать прибывший к графу Палену молодой декабрист. Однако, надежды Ринкевича на получение службы в Одессе не оправдались. Столь возвеличенный в рапорте штабного шпиона граф Пален в действительности ничем не мог никому импонировать: сухой, ограниченный формалист, крайне тяготившийся и своей должностью (заместителя находящегося по служебным и личным делам в столице графа М. С. Воронцова), и самым пребыванием в нелюбимой им Новороссии, он — по авторитетному свидетельству ген. П. Д. Киселева — «не знал ни языка, ни законов наших» и свою административную работу ограничивал «беспрекословным подписыванием бумаг», изготовляемых в генерал-губернаторской Канцелярии9.
Под предлогом отсутствия подходящих вакансий, он, прежде всего, постарался выпроводить из Одессы скомпрометированного участием в Тайном Обществе просителя, и — так как тот «повторил прежнее свое желание служить в Бессарабии» — граф Пален «обратил сего молодого человека» к Бессарабскому гражданскому губернатору В. Ф. Тимковскому10. Как свидетельствует отношение последнего в Одессу от 9-го июля 1827 г., тотчас по прибытии Ринкевича в Кишинев (2-го июля), «над ним принято было здешнею полициею секретное наблюдение»; что же касается предоставле¬ния прибывшему какой-нибудь работы, то губернатор глухо «присовокуплял» лишь о том, что «о роде службы Рынкевича, какую он изберет здесь, я не упущу впоследствии представить Вашему Сиятельству»11.
В. Ф. Тимковский, в распоряжении которого оказался злополучный курьер Тульчинской Управы Южного тайного общества, представлял собою администратора не совсем обычного типа. Воспитанник Киевской Духовной Академии и Московского Университета, чиновник Государственной Канцелярии при Сперанском, впоследствии сотрудник Н. С. Мордвинова и А. С. Шишкова, он по своем назначении в 1825 г. Кишиневским губернатором настолько уже опустился, что зарекомендовал себя здесь лишь «недеятельностыо, пьянством и совершенным пренебрежением к обязанностям своей должности». По едкой характеристике Ф. Ф. Вигеля, «родившись в веке филозофизма и либерализма, он не веровал ни в бога, ни в добродетель, мысленно ставил себя выше всех, не питая ненависти к людям, но глубочайшее презрение к ним и к самым серьезным, самым важным их предприятиям. Он думал только забавляться ими и, не думая, забавлял их. Всякою должностью он брезгал и чувством превосходства своего извинял в себе другой порок, — чрезвычайную леность»12 Все эти особенности душевного склада Тимковского не помешали Пестелю считать его в числе членов предполагаемого Кавказского тайного общества; сведения эти были слишком фантастичны, чтобы привлечь В. Ф. Тимковского к дознанию, но в «Алфавит Декабристов» он все таки был, на всякий случай, внесен.
Так или иначе, встреча поднадзорного декабриста с губернским циником и мизантропом, несомненно боявшимся себя скомпрометтировать новым знакомством, не сулила ничего положительного. И действительно, уже 12-го июля, с негодованием, прорывающимся даже сквозь условные рамки полуофициального обращения13, Ринкевич извещал графа Палена о следующем:
Ваше Сиятельство
Милостивый Государь!
Имея честь получить рекомендательное письмо от Вашего Сиятельства к Кишиневскому Гражданскому Губернатору и пользуясь покровительством Главнокомандующего 2-й армией Графа Витгенштейна, я питал себя надеждой, что получу в Кишиневе приличное для себя место; но после нескольких моих посещений Василий Федорович объявил, что я здесь не получу никакого места и сожалеет, что не может дать удовлетворительного ответа на письмо Вашего Сиятельства, и после многих моих прозьб Господин Губернатор советовал мне как можно больше веселиться в Кишинев.—Получа такой невыгодный прием от Господина Тимковскаго, я нахожусь в таком затруднительном положении, что не смею уже явиться с письмом к здешнему Господину Вице-Губернатору.
С истинным почтением честь имею быть
Вашего Сиятельства
Милостиваго Государя
Всепокорнейший слуга
Кишинев 12 июля 1827 г.
Иосиф Ринкевич.
Письмо это оставлено было без ответа. Тщетно ожидая - последнего, Ринкевич еще несколько недель оставался в Кишиневе — и только в конце августа, как видно из полицейского рапорта, выехал оттуда в Тульчин.
Ю. О к с м а н.