ДОКУМЕНТЫ | Мемуары

А. И. Колечицкая

Мои записки от 1820-го года

Публикация Е. Э. Ляминой и Е. Е. Пастернак
Лица. Биографический альманах. М., СПб., 1995. С. 277-341

ПРЕДИСЛОВИЕ

1

Выдержки из этой тетради в переплете с санной изящным мелким почерком, впервые появились в печати в 1915¹. С тех пор они с разной степенью точности и полноты использовались в работах различных исследователей, большинству из которых не удавалось ознакомиться с оригиналом. Записи Анастасии Ивановны Колечицкой (Калечитской; урожд. Лыкошиной) содержат множество генеалогических и фактических сведений, но чаше всего привлекали к себе внимание лишь одной своей стороной: из книги в книгу переходят отрывки о знакомстве Колечицкой с А. С. Грибоедовым и И. Д. Якушкиным. Из поля зрения выпадает личность автора «Моих Записок...», которая, по словам С. Н. Чернова, «владеет даром красивой и умной характеристики; этот дар обусловлен /.../ тонким умением наблюдать, цепкою памятью и искусством комбинировать припоминания»¹.

В настоящее время автографы многотомных записей Колечицкой разрознены. Часть их находится в РГАЛИ: четыре тома вместе с перепиской — в фонде Рачинских (Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1577–1580; Оп. 2. Ед. хр. 2–5 и др.), а первый (собственно «Мои Записки от 1820-го года») и одиннадцатый тома отнесены к фонду 1337 (Коллекция мемуаров и дневников. Оп.1. Ед. хр. 142 и 143) и приписаны Марии Ивановне Лыкошиной. По-видимому, это обстоятельство и помешало С. А. Фомичеву, составителю сборника «А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников» (М., 1980; далее: Грибоедов в восп.), обратиться к оригиналу при воспроизведении фрагментов первого тома этих записей: они напечатаны по тексту книги Н. К. Пиксанова «Грибоедов и старое барство», М., 1926) «с исправлениями по копии Н. К. Пиксанова, хранящейся в его библиотеке (ИРЛИ)» (Грибоедов в восп. С.351).

Одними из последних владельцев архива Колечицких были внуки Анастасии Ивановны Анна Алексеевна Рачинская (1855–1916) и Григория Алексеевич Рачинский (1859–1939), литератор и переводчик. Они жили в родовом имении Колечицких — селе Бобровке Ржевского уезда Тверской губернии³.

А. М. Ремизов

С судьбой этого архива были связаны интересы разных людей. В 1912–1915 в Бобровке часто гостил и работал A. M. Ремизов⁴. Позднее он вспоминал: «Летний месяц 1912 года мы жили в Бобровке у Анны Алексеевны Рачинской. Я писал повесть мою "Пятую язву" и слушал рассказы А.А. о ее бабушках и дедушках. И затеял "Круг жизни" в подлинных письмах представить тогдашнюю жизнь обыкновенных людей, о которых по смерти хоть и поется "вечная память", но никто никогда не вспоминает, а среди которых жили Грибоедов и Пестель»⁵.

Эта мысль воплотилась в ряде публикаций Ремизова: 1) Россия в письмах: Круг жизни: Письма 1817–1826 гг. // Заветы. 1914. №3. С.136–154; 2) Россия в письмах: Жичливая жена: Письма 1783–1835 гг. // В год войны. Указ. изд. С.37–88; 3) Россия в письмах: Разорение, общественно случившееся: Письмо отечественное: 1752-1814 гг. // Полон. Пг., 1916. С. 123–166; 4) Россия в письменах: Живая жизнь: Письма Пестелей. 1824–1827// Воля России. (Прага). 1925. Nail. С. 3–18. Последняя публикация одновременно появилась по-французски: Lettres dc la famillc Pestel // Le Monde Slave. 1925. №12. P. 385–398.

Возможно нам удалось выявить не все, что было им напечатано из этого архива. Во всяком случае, бобровский «круг» и поэзия документа действительно увлекли Ремизова, о его намерениях свидетельствует письмо к А. А. Рачинской от 8 июня 1915:

Всемилостивейшая государыня Глубокоуважаемая Анна Алексеевна!

Благословившись, начали сборы, чтобы быть у Вас в Бобровке после 15-го июня.

Издатели книги «В год войны» послали вам книгу, чистая прибыль от которой поступает в пользу раненых.

Часть документов из Вашего архива из т. 1 (Колечицкие—Телеснины—Храповицкие) войдут в мою «Россию в письмах» — в «Смоленщину», которая будет напечатана в сборнике «Скарб» (в пользу разоренных поляков).

Приготовлены и пока не устроены из вашего архива 1) письма отечественные, 2) письма Пестелевы и 3) письма Якушкины.

Всего вам хорошего, Анна Алексеевна.

Кланяется Серафима Павловна.

Алексей Ремизов⁶. Известный исследователь жизни и творчества Грибоедова Н. К. Пиксанов, по его собственным словам, еще в 1912 знакомился с записками Колечицкой «через дружеское посредство поэта Юрия Н[иканlровича Верховского»⁷. Дочь старшего брата А. А. Рачинской Александра Николаевна была замужем за известным ученым, автором книг по химии Вадимом Никандровичем Верховским, братом поэта. Пиксанов, после 1917 пополнив свои сведения новыми фрагментами «Моих Записок...» Колечицкой и мемуаров В. И. Лыкошина, составил книгу «Грибоедов и старое барство», затем вошедшую в его сборник «Грибоедов: Исследования и характеристики». Для ученого эти документы были иллюстрацией к жизни еще неизвестной «Грибоедовской Москвы» — «Москвы усадебной, летней»⁸.

2

Если для Грибоедова «усадебная» жизнь оказалась лишь эпизодом, связанным с детством и ранней юностью, то для круга Лыкошиных–Колечицких она была основной. Отучившись и отслужив, мужчины обычно возвращались к себе в поместья, чтобы обзавестись семьей, построить свое гнездо, заниматься хозяйством и воспитывать детей. Отчасти это было связано с тем, что они были небогаты, и жизнь с семьей в столицах была им не по карману. Они предпочитали поместье и в Москву наезжали чаше всего зимой, чтобы свидеться с родными и сделать необходимые покупки. В Смоленской губернии, где жили потомки польско-литовских дворян, соседство зачастую поддерживалось родством (к обрусевшей шляхте себя причисляли Лыкошины, Колечнцкие, Станкевичи, Якушкины). Л. Н. Энгельгардт, сам смоленский дворянин, отмечал, что «со времен завоевания царем Алексеем Михайловичем Смоленска они [смоленские дворяне] по привязанности к Польше бранились вначале с польками, но как в царствование Анны Иоанновны были запрещены всякие связи и сношения с поляками /.../ то сперва по ненависти к русским, а потом уже по обычаю все смольяне женились на смольянках. Поэтому, можно сказать, все смоленские дворяне между собою сделались в родстве»⁹.

Мать Анастасии Ивановны Колечицкой Миропия Ивановна (урод. Лесли; 1770–1851) по женской линии принадлежала к разветвленному роду Станкевичей¹⁰. «Станкевичи польского происхождения, то есть их предки и их гнездо в Смоленской губернии; там их премножество». Ее мать, тоже Миропия Ивановна, была дочерью И. Станкевича и Прасковьи Никитичны Татищевой — сестры историка В. Н. Татищева. П. Н. Татищева была замужем трижды, у нее было много детей, «и у всех пренеобыкновенные имена: [Епафродит], Филагрий, Аполлос, а других я не упомню», — писала Е. П. Янькова¹¹.

Миропия Ивановна Лесли вышла замуж за Ивана Богдановича Лыкошина (1757–1820), и они поселились в имении мужа — селе Казулине Вельского уезда. И. Б. Лыкошин был состоятельным помещиком, владел более чем 600 душами и «был уважаем во всем околотке за пою строгую честность и прямодушие. Получив то образование, которое вообще давалось в половине XVIII века в провинциальных богатых семействах дворянских, он учился в частном немецком пансионе в Смоленске и потом служил в военной службе до чина поручика»¹². Его старшая дочь Мария писала, что он, по природе человек добрый, легко выходил из себя, и эти вспышки часто причиняли горе его жене и детям¹³. Весь уклад казулинского дома был подчинен воспитанию семерых детей, которое в основном лежало на Миропии Ивановне: им старались нанять хороших преподавателей, учили и французскому и английскому. М. И. Лыкошина была «превосходная во всех отношениях женщина, какой трудно бы найти подобную: прекрасного, всегда ровного характера, высокого ума и благочестия, она отличалась и по образованию», — вспоминал ее старший сын Владимир¹⁴.

Церковь Николая Чудотворца в с. Казулино.

Он родился в 1792. В 1805 Миропия Ивановна повезла старших детей в Москву, Владимир с братом Александром сдали экзамен и были приняты своекоштными студентами в Московский университет, где учились в одно время со своим дальним родственником и сыном ближайшей подруги матери А. С. Грибоедовым (поместье Лыкошиных Никольское, в котором они часто проводили лето, располагалось в нескольких верстах от грибоедовской Хмелиты). После того, как в 1808 Владимир получил степень кандидата, а Александр был произведен в действительные студенты, братья вернулись в Казулино. Через два года Владимир уехал в Петербург, где по протекции Г. Р. Державина был принят на службу в министерство юстиции. В 1812 семья «эмигрировала» из Казулина¹⁵. И. Б. Лыкошин не решился бросить имение без присмотра, и мать с детьми уехала одна. Они поселились в Орловской губернии — в ближайшем соседстве со своими родственниками Якушкиными. Владимир же, будучи в Петербурге, вступил в «конный волонтерский» полк барона Боде: «Я — 19-летний юноша, увлеченный общим воинственным настроением, решился променять мирную юстицию на бранные тревоги. И так, в одно прекрасное утро, не сказав ни слова ни министру [Дмитриеву), ни Державину, я поехал с одним из товарищей к барону Боде и немедленно был принят корнетом». Участвуя в кампаниях 1812–1814 гг., получил ордена св. Анны 3-й и св. Владимира 4-й степеней, брал Париж. После войны служил в Белорусском гусарском Принца Оранского полку. В 1818 вышел в отставку и, хотя его приглашали «войти в кирасиры», возвращаться к военной службе больше не стал¹⁶ и зажил «почти безвыездной жизнью сельского помещика» в своем имении Трисвятском Вельского уезда. В 1827 он женился на Екатерине Соколовской; в середине 1830-х был предводителем дворянства в Бельском уезде¹⁷.

В конце жизни — «на осьмом десятке» — В. И. Лыкошин написал «Воспоминания», тем самым внеся свой вклад в создание «Семейной Хроники». Она постепенно составилась из записей Марии — старшей сестры, «Моих Записок...» Анастасии и огромного количества писем, которыми регулярно обменивались члены семейства. Существовали также дневниковые записи Александра Ивановича Лыкошина¹⁸. А. И. Колечицкая, которая переписала в одиннадцатый (последний) том своих записок воспоминания В. И. Лыкошина, предваряла их следующими словами: «Помещаю здесь Воспоминания моего брата Владимира, — эту общую мне с ним Семейную Хронику, где внуки мои найдут интересные сведения, как о современных происшествиях, так и о родственных связях, которых память могла бы исчезнуть, когда меня уже не будет в этом мире»¹⁹.

Владимиру Лыкошину принадлежит стихотворение «Ночь», напечатанное в московском университетском альманахе: «Весенний цветок… на 1807-й год». Много позже, в 1858, в период подготовки крестьянской реформы, он поместил ряд статей в «Журнале землевладельцев» (№5, б и 15) и в издании А. И. Кошелева «Сельское благоустройство» («Мысли бельского вотчинника по вопросу об устройстве быта смоленских крестьян». — Кн. 1)²⁰. Много позже, в 1858, в период подготовки крестьянской реформы, он поместил ряд статей в «Журнале землевладельцев» (№5, 6 и 15) и в издании А. И. Кошелева «Сельское благоустройство» («Мысли бельского вотчинника по вопросу об устройстве быта смоленских крестьян». — Кн. 1). Его брат Александр (р. 1794) в 1812 приехал в Петербург с намерением вступить в гвардию, но это ему тогда не удалось. В 1813 он был зачислен полковым подпрапорщиком в Преображенский полк: один из родственников сдал его «на руки Преобр(аженскому) полковнику Бор[ису] Владимировичу) Полуехтову /.../». Перед Бауценским сражением он, «хотя и чувствовал себя уже больным /.../ держал знамя, пока горячка осилила его и он упал без чувств на землю, а когда после сражения наша армия ретировалась, французы забрали в плен все, что нашлось живого на поле сражения, в том числе и бедного брата», — писал В. И. Лыкошин. В 1816 Александр был поручиком 3-го Карабинерного полка, квартировавшего в Вязьме, в следующем году переведен в Жиздру. В 1820 вышел в отставку, а через четыре года женился на Е. А. Зыковой. Впоследствии А. И. Лыкошин служил директором училищ в Новгороде, с 1847 — в Смоленске. Ученик Смоленского дворянского пансиона вспоминал: «Директором гимназии в то время был почтеннейший Александр Иванович Лыкошин. В пансионе он бывал очень редко, да и в гимназии также, хотя помещался в самом ее здании /…/ Когда директор приезжал к нам в пансион, то почти всегда его сопровождала достойнейшая супруга, Елизавета Александровна, урожденная Зыкова, а иногда и еще кто-либо из его семейства или родственников. По воскресеньям или праздникам некоторые из пансионеров, и в том числе и мы, приглашались к директору на целый день и тогда уже весело поступали под покровительство его жены, которая обращалась с ними, как с собственными детьми»²¹. Александр Иванович Лыкошин скончался в Смоленске в 1852 в чине коллежского секретаря. Старшая дочь Лыкошиных — Мария (1791–1831) — приехала вместе с братьями в Москву в ноябре 1805. В течение двух месяцев, пока Миропия Ивановна оставалась в городе, «проф[ессор] французской] словесности Aviat [de Vattov] давал (Марии) вместе с нами уроки литературы, а Loustot — рисования», — писал Владимир Лыкошин²². Она, как и младшая сестра ее Анастасия, сопутствовала матери во всех путешествиях и поездках на богомолье. Натура тонкая и, как сама признавалась, чрезвычайно впечатлительная, она с детства ощущала себя старшей и ответственной за судьбу семьи. П. Ф. Якушкина, двоюродная сестра Миропии Ивановны, жившая у Лыкошиных с 1810, невольно сыграла на этой особенности характера Марии: напоминая ей о болезни матери, она внушила мысль о необходимости скорейшего замужества, чтобы быть опорой для младших. Случай представился в 1812: Мария Ивановна вышла за Виктора Денисовича Рачинского, у которого после смерти первой жены Февроньи Петровны Колечицкой (сестры будущего мужа Анастасии Лыкошиной) остался на руках маленький сын, и поселилась в его имении Зайкове Вельского уезда. Жизнь у нее сложилась трудно: родные говорили о ней с неизменной болью и состраданием. Из высоких побуждений она пыталась преодолеть в себе неприязнь к будущему мужу, однако через несколько дней после свадьбы «ясно увидела, что характер мужа мрачный, а сам он едва ли может привязаться к такому человеку», как она²³. Он был уже немолод; «необразованный /.../ капризный, необузданный человек женился на ней без любви и даже почти без цели, ибо он не доверил ей даже быть полною хозяйкою в его доме»²⁴. Для тесно спаянного рода Лыкошиных, в который с женитьбами и замужествами входили все новые и новые семейства, родственники со стороны В. Д. Рачинского представляли собой «совершенно незнакомый /.../ круг²⁵. Единственной отрадой Марии было воспитание детей, один из которых, сын Александр (1826–1877), стал впоследствии известным историком и публицистом. М. И. Рачинская умерла рано, и Миропия Ивановна, которая во все время этого несчастного замужества страдала не меньше своей дочери, была убита горем. Она собиралась удалиться из мира еще после смерти мужа, но тогда ее духовный отец, киевский старец Вассиан, не благословил на это. В 1836 М. И. Лыкошина навсегда уехала в Киев, «чтоб беспрепятственно служить Богу и спасать душу свою»²⁶.

Младшие дети Лыкошиных появились на свет «с началом столетия»²⁷. Настя родилась вместе с веком. Через два года — Лиза, хорошенькая девочка, любимица отца²⁸; «позже родились еще два брата, из которых старший, гениальный ребенок, умер лет семи»²⁹. Его звали Дмитрием (р. 1803 или 1804).

Имя другого сына было Алексей (р. 1805), по-домашнему Лоло (Lolot). Оставив родительский дом в семнадцать лет, он поступил на военную службу юнкером Переяславского конно-егерского полка. Судя по его письмам к сестре Анастасии³⁰, это был самоуглубленный человек мятущегося склада. Очень привязанный к родным, он впадал в отчаянье, когда дольше обычного не получал от них известий, тяготился службою, страдал от того, что, любя чтение, ничего не читает, не любя свет, вынужден в нем бывать. Женился Алексей Лыкошин «на воспитаннице Кологривовых». По словам А. И. Колечицкой, «он почти ребенок увлекся необдуманно, против воли» матери, которая долго «не могла решиться видеть его, но потом простила и приняла»³¹. По семейному разделу Алексею Ивановичу досталось Казулино. Известно, что в 1830, во время холеры, он не поддался общей панике и уговорил своих крестьян говеть, а когда они «отступились» от чаши причастия, «опасаясь, что вместе с Таинством» им «преподнесут яд», первым подошел к потиру. Холера обошла Казулино стороной³². Алексей Лыкошин скончался там в марте 1858.

3

В моей к вам привязанности вы верно, мой друг, не усумнитесь — вы знаете, что из всех сестер моих я более вас люблю, вы, котор[ая] для меня больше чем Ангел. Вы знаете, что несмотря на неравенство наших лет, вы служите мне и другом нежнейшим, и путеводителем /.../ Вы избавлены от предрассудков, кои столь обезображивают женщин; одно только мне больно подумать, его то, что я в последние два приезда ваши лишь к нам узнал вас совершенно. Я долго думал, что вы женщина хотя и умная и начитанная, но слишком строги для других, а не для самой себе, что в вас много Affecte³³, но — что скажу вам — я такую видел разницу в сей картине с настоящим, что стыжусь теперь самого себя /.../ вы Ангел — конечно вы как человек имеете слабости, но они так простительны и не заметны, что никто не может вам ими упрекать. Мудрено, что, воспитывавшись вместе, я до сих пор не умел дать вам настоящей цены /.../ Я чувствую, что есть ли б прежде лутче вас знал, я был бы лутче, чем есть на самом деле³⁴.

Это писал Лоло сестре Анастасии перед своим отъездом на службу в Елец. К этому времени она уже шесть лет как была замужем за Петром Петровичем Колечицким (р.1792), полковником в отставке.

Казанская церковь в с. Щелканово.

В октябре 1806 ее будущий муж вступил в Преображенский полк, осенью 1811 в чине поручика был переведен в Литовский и определен в 1-ю гренадерскую роту полковым адъютантом. Участвовал в Бородинской битве. Его командир писал в рапорте: Колечицкий «был /.../ посылаем неоднократно с поручениями под самые сильные картечные выстрелы и не только оные выполнял, но даже сам собирал рассыпанных стрелков, с оными и действовал и был до конца сражения»³⁵; за Бородино получил орден Св. Анны 2-й степени, украшенный алмазами. В марте 1814 вошел в Париж. Через три года был уволен в отставку «по болезни, полковником, с мундиром»³⁶. 19 октября 1817 обвенчался с семнадцатилетней Анастасией Лыкошиной и увез ее к себе в имение Щелканово Краснинского уезда Смоленской губернии³⁷. Там в 1818 родился их единственный ребенок — дочь Анна (ум. 1876). В 1822–1825 Колечицкий служил по выборам краснинским уездным предводителем дворянства. Получив в декабре 1822 письмо, в котором муж сообщал ей о своей новой должности, Анастасия Ивановна была крайне огорчена, потому что жить порознь было тягостно, а вместе, в Красном, — не по средствам: «эта беспорядочная жизнь может расстроить наше небольшое состояние».«Хозяйство /.../ держалось главным образом самой помещицей /.../ Настасья Ивановна принадлежала к типу хозяек, мимо рук которой ничто не может пройти незаметно и, продавая крупные партии хлеба, она, в то же время, отмечала по своей кладовой все малейшие выдачи посыпки птицам, расход яиц, приход и убыль цыплят и т.п. Даже яблоки, соленье, варенье — все было на учете»³⁸. В Щелканове строился новый дом, в который Колечицкие перешли в ноябре 1828. «Весело в большом светлом доме /.../ после темного низенького флигелька, где жили более десяти лет»³⁹.

Главным своим делом Анастасия Ивановна положила воспитание дочери. Она штудировала множество нравственных сочинений и книг по педагогике, делала из них пространные выписки, которыми заполняла отдельный «журнал Анни», или «Dе l'Education»⁴⁰. В 1821, будучи в Москве, Колечицкая нашла в подруги своей дочери маленькую француженку Адель, которая и жила с ними и тогда, когда выросла. В следующем году была взята гувернантка M-me Hamaid. В 1824 ее сменила «шотландка, старушка Key», которая «от старости засыпала на кресле», и вскоре пришлось выписать новую гувернантку — Miss Blackwood. Но и вспыльчивая англичанка не задержалась в Щелканове. О щелкановской жизни этого времени можно судить по письму Алексея Лыкошина к сестре от 15 декабря 1824. «Как я люблю вас видеть (в воображении, конечно), моя дорогая, за вашим бюро, окруженную книгами, бумагами; подле вас моя милая маленькая Аннет, которая радует вас своим английским щебетаньем; дальше — особа со скромными и строгими манерами, это Miss Blackwood; затем иногда Пьер, просматривающий кипу бумаг. — У вас, Nany, крепкое счастье»⁴¹. В 1834 скончался Петр Корбутовский — дядя П. П. Колечицкого. «Он умер бездетен, и его имение наследовали Калечицкие — дети сестры его»⁴². Петру отошло село Шиздерово. Как вспоминала А. И. Колечицкая, вместе с наследством им достались «горькие неприятности, заботы, дела, продолжавшиеся три года. Потом переехали в новое жилище, в милую Бобровку»⁴³. Она предполагала, выдав дочь замуж, вернуться на житье в Щелканово (в 1842 там была заложена церковь во имя Казанской иконы Божией матери), но когда в 1845 Анна Петровна стала женой Алексея Антоновича Рачинского (1807–1888), родители остались в Бобровке вместе с молодыми. Впрочем, П. П. Колечицкий часто наезжал в обжитое и любимое им Щелканово. Мемуарист, состоящий с ним в отдаленном родстве и называющий его «дедушкой», сохранил в памяти живые черты «полковника-преображенца старых времен», подробности его посещений Щелканова: Петр Петрович приезжал сюда «большею частию один и во время его приездов почти ежедневно или он бывал у нас, или мы отправлялись к нему/.../ В то время, когда я стал его знать, ему было уже лет за шестьдесят, он был довольно высокого роста, но этот рост много скрывался почти непомерною тучностью. Как теперь вижу его слонообразную, почтенную и благодушную фигуру, переваливающуюся с ноги на ногу, постоянно моргающий левый глаз, коротенькие седые бакенбарды (усов он не носил по форме времен Александра I), высокий и широкий лоб и огромнейшую Анну со стразами на шее. П[етр] П[етрович] был большой говорун, gourmand и хлебосол, а одиночества не любил больше всего на свете».

Автору воспоминаний было в ту пору четырнадцать лет, и он запомнил, как увлеченно «производил» Колечицкий «батальонное ученье целой толпы крестьянских мальчиков», как по воскресеньям после обедни бросал им с балкона пряники и орехи, как «любил устраивать крестьянские свадьбы, и каждая обвенчавшаяся пара прямо из церкви была обязана являться к нему со всем свадебным поездом /.../. Иногда он любил вспоминать свою военную службу, рассказывал некоторые случаи из нее и один раз при этом приказал принести целую кучу сохранявшихся бережно его прежних мундиров. В числе их находился сюртук с пробитою пулею полою, во время Бородинского сражения /.../. Помню я также, с какою любовью и заботливостью был занят старик постройкою новой каменной церкви, почти на самом дворе его усадьбы; он почти целые дни присутствовал на работах и даже, несмотря на свою тучность, иногда лазал вверх по доске со ступеньками»⁴⁴.

У Колечицких было пятеро внуков. Анна Алексеевна Рачинская помнила своего деда: по ее словам, он «лет десять до смерти был неподвижный в кресле старик — безучастный паралитик, а раньше живой, веселый, беспечный, непрактичный, хотя и не глупый, но узких крепостнических взглядов помещика, добродушно из педагогии секущего слуг, и при этом любящий, восторженный, сентиментальный муж и отец, — полная противоположность своей высокоумной образованной передовой жене»⁴⁵.

Об отношениях между Колечицкими, такими разными по характеру, пишет также их щелкановский сосед. Он отмечает строгость Настасьи Ивановны — «женщины замечательного ума и образования», — которая «держала своего шаловливого супруга в ежовых рукавицах», «жалко было видеть, с какою робостью смотрел он на нее, накладывая себе на тарелку лишний кусок, так как Н[астась]я И(вановн)а постоянно и неутомимо следила за тем, чтобы он не объедался»⁴⁶.

Он умер в 1867, Анастасия Ивановна — в 1871, оба похоронены в Бобровке.

4

Представления об А. И. Колечицкой были бы весьма неполными и даже превратными, если бы мы не попытались восстановить последний период ее жизни.

Со временем она все больше становилась похожа на свою мать. Как и та, она пеклась о доме и семье, не выпуская из поля зрения ни одной мелочи хозяйства, ездила с дочерью по святым местам, в Москву, Петербург, Киев. Ей был присущ глубокий интерес к жизни и бесчисленным родственным связям ее круга. Вчитавшись в письма и записи Колечицкой А. М. Ремизов отметил что их автор — «женщина замечательная, ума редкого и наблюдательности отменной»⁴⁷. Убеждая себя в том, что она счастлива — ну нее, действительно, — было все для счастья, — Анастасия Ивановна с детства выработала в себе стремление к идеальному совершенству во всем и страдала от его недостижимости: «из глубины души [я] благодарила Бога за столько лет, проведенных щастливо, — гораздо щасливее, нежели я того достойна»⁴⁸ — писала она в годовщину своего замужества. А. И. Колечицкая умела не замыкаться в повседневности, но тяготилась необходимостью вникать в хозяйство, отвлекающее ее от любимого занятия — чтения.

Большую часть «Моих Записок...» составляют выписки из прочитанных книг: в 1820–1840-х здесь и Шатобриан, и мадам де Сталь, и Св. Франциск Сальский, и граф де Сегюр, и мадам Жанлис, и Пушкин, и Марлинский, и Лермонтов, и многие другие. Круг ее чтения заслуживал бы отдельной статьи. А. И. Колечицкая припоминала в «Записках» мельчайшие подробности своего прошлого (в особенности детства), складывая их в цельную картину, и вместе с тем старалась не терять из виду события «общественной современной жизни».

Вероятно, на середину 1850-х пришелся некий духовный кризис, который разрешил тяготившие ее противоречия. А. И. Колечицкая не ушла из мира, как ее мать, но, передав хозяйство дочери и зятю, обратилась к спасению души, умалению своего «гадкого я»⁴⁹.

Постепенно ей становилось все тяжелее бывать в Бобровке; ее еще сильнее мучило собственное несовершенство и растраченное время. Изменился характер ее записок. «Я бывало любила вспоминать прошлое, — писала она в 1865, — а теперь, когда у меня другой взгляд на жизнь и ее назначение, мне тягостны эти воспоминания, именно потому, что ошибок и зла так много, а доброго столько упущено, все, что казалось тогда хорошо и должное, теперь видится суетным и порождением тщеславия, а не любви к ближнему из любви к Богу»⁵⁰. Она подолгу жила в Смоленске, куда ее привлекала красота города и церковных служб. В конце 1859 смоленским епископом был назначен Антоний (Яков Гаврилович Амфитеатров; 1815–1879), бывший прежде ректором Киевской духовной академии и настоятелем Богоявленского монастыря. Возле него, по-видимому, составился кружок симпатизировавших ему дам, в число которых входила и Анастасия Ивановна (преемник Антония, епископ Иоанн, ехидно намекая на любовь к нему дамского общества, называл его «бархатною юбкою»⁵¹). Антоний стал ее наставником, поддерживал духовно.

«Моим любимым идеалом всегда было прекрасное учреждение первых времен — диакониссы; как жаль, что это прекратилось, и не вздумают в нашей церкви возобновить»⁵². Своим служением она избрала то, что умела делать хорошо, — переводить, перелагать. Вероятно, не без протекции Антония книготорговцы Н. П. Кораблев и М. Н. Сиряков выпустили несколько книг, составленных Анастасией Ивановной: «Ответы на главнейшие возражения против веры истинной» (СПб., 1867; 3-е изд.); «Вера и наука, или согласие христианских истин с новейшими открытиями науки» (СПб., 1867; подписано буквами «А. К.» с пометой: «Смоленск 1866 г.») и «Семейство Вифании, размышления о болезни, смерти и воскрешении Лазаря» (СПб., 1871; с указанием: «Переделано с французского А. К...кой»)⁵³.

В ноябре 1866 митрополита Антония перевели в Казанскую епархию, паства и, в частности, А. И. Колечицкая была удручена его отъездом. Вскоре скончался муж — ее «старик» Петр Петрович. Временами она роптала на одиночество, на то, что «слова душевного сказать не с кем, посоветоваться»⁵⁴, но умерла все же дома, в Бобровке, осенью 1871, отпустив дочь и зятя с детьми в Москву (при ней оставался старший внук Николай).

5

А. И. Колечицкая начала «Мои Записки...» в 1820. Ряд особенностей бумаги, почерка, нумерации страниц, брошюровки тетради и «ошибок памяти» позволяет сделать вывод, что существенная часть публикуемого нами отрывка была написана заново в конце 1850-х, когда первые 16 листов были вклеены в старую тетрадь; граница между переработанным текстом и собственно дневниковыми записями приходится на 1825. Возвращаясь к событиям почти сорокалетней давности, А. И. Колечицкая, естественно, допускает неточности: например о женитьбе Якушкина сообщается в записи от 10 августа 1822, тогда как это событие имело место лишь в ноябре; о двух его сыновьях говорится в 1824, когда второй ребенок еще не родился. Отсюда же разнобой в употреблении глаголов настоящего и прошедшего времени в записи от 20 июня 1823. Две поездки в Москву — в начале 1821 и в 1822 — объединились по прошествии времени в одну (см. также в примечаниях к тексту). Поэтому трудно поддается датировке встреча Анастасии Ивановны с Грибоедовым⁵⁵. Пребывание Колечицких в первопрестольной с зимы до середины лета 1822, о котором она рассказывает в записи по 10 августа, подтверждается, в частности, письмом Александра Лыкошина от 6 мая к сестре в Москву⁵⁶. Однако до сего дня никаких иных свидетельств о том, что Грибоедов находился в это время в Москве, не имеется.

Мы выбрали для публикации почти все записи 1820–1825 и некоторые — 1826 (первый том «Моих Записок...» завершается 1840 годом). Мы сочли возможным поместить здесь отрывки, которые были прежде напечатаны: о встрече с Грибоедовым (с исправлением неточностей, вкравшихся в публикации Н. К. Пиксанова и С. А.Фомичева) и о летних сезонах в Никольском. Мы приводим записи о трагических событиях 182S года, потому что они резко изменили привычный для автора ход вещей: «Все надежды /.../ теперь разрушены!». А. И. Колечицкая стремилась узнать от родных и друзей как можно больше подробностей о неожиданной смерти горячо любимого императора; брат Алексей писал ей 9 декабря, что в Петербурге и Москве, наверное, присягнули Константину, не дожидаясь его приезда из Варшавы, а 11 декабря уведомлял о том, что сам принес присягу: «Да здравствует император Константин!»⁵⁷. В этих событиях были замешаны многие из знакомых. В очередном письме к Анастасии от 10 января 1826 брат сообщал: «Я видел на днях нашу тетку Якушинну; она очень слаба, а ссоры с родными приближают ее к могиле»⁵⁸. Младших Лыкошиных связывали с детьми Прасковьи Филагриевны Якушкиной детские годы, проведенные в близком соседстве⁵⁹. Когда же Анастасия Ивановна вышла замуж и поселилась в Щелканове, ее соседями оказались Пестели, которые жили в селе Васильеве. Павел Иванович Пестель был сослуживцем Петра Колечицкого по Литовскому полку. У Анастасии Ивановны завязались добрые отношения с родителями, а впоследствии — с сестрой Пестеля Софьей⁶⁰; соседи часто посещали друг друга.

Настоящая публикация остается весьма неполной не только по сравнению со всем корпусом записок А. И. Колечицкой, — она требует продолжения еще и потому, что «Мои Записки...» читаются совершенно иначе в контексте «Семейной Хроники» Лыкошиных. В этом клане родство было тождественно дружбе. Незадолго до свадьбы сестры В. И. Лыкошин писал ее жениху: «Не стану вас уверять, как приятно мне начать это письмо, называя вас братом — прибавлю только, что в нашем семействе слово брат и друг были однозначущие слова»⁶¹.

Текст «Моих Записок от 1820-го года» печатается по автографу, хранящемуся в РГАЛИ: Ф.1337. Оп.1. Ед.хр.142. Л.1об. – 57. Записи 11 сентября 1820; 12 декабря 1822; второй абзац записи от 26 января 1823; 1825: 18 ноября, 4 декабря (кроме диалога Александра 1 и П. П. Количицкого), 8 декабря, первый абзац записи от 10 декабря, 15 и 19 декабря; 1826: 4 января, 2 апреля, 24 июля, 10 августа, 5 ноября приводятся в нашем переводе с французского.

А. И. Колечицкая. МОИ ЗАПИСКИ ОТ 1820-го ГОДА

Epigraphe

Le Souvenir present celeste,

Ombres des biens que Ton n'a plus,

Est encore un plaisir qui reste

Apres toul ceux qu'on a perdu.

Le C[om]te de Segure. Memoires⁶²

1-е сентября. Щелканово

Сегодня новый церковный год: мне всегда жаль, что Петр 1-й и в этом изменил наш коренной обычай и в подражание Западу переложил празднование на бессмысленный для нас день 1-го января⁶³... Велик был Царь по гению, да нас-то сделали его «новшества» — как говорили староверы — жалкими обезьянами, чего, конечно, умный, но пылкий реформатор не предвидел.

Мне пришла мысль, что много лет жизни моей протекло, а не осталось памятных записок о минувших происшествиях и впечатлениях, я жалею, что не вела от самых юных лет дневника: сколько приятных событий, сколько уроков, опытом мне данных, изгладились из памяти моей или представляются как неясный сон! На эти мысли навело меня прочитанное в Ричардсоновой Клариссе рассуждение /.../⁶⁴. Вот я и захотела последовать этому примеру и начну мало-помалу вспоминать прошлое и записывать, что будет примечательного впредь в моей жизни; в моих чтениях и даже в общественной современной жизни; мы живем в замечательное время: в моей памяти еще свежи великие происшествия 1812 и следующих годов Отечественной войны; и теперь носятся в воздухе новые идеи, либеральные попытки, какое-то брожение во всем мире. Чем-то это кончится?.. Буду же записывать; мне интересно будет перечитывать и проверять мои мысли и дела; а когда меня не будет, эти листы — я знаю — будут дороги для моей Анничьки.

Какое увлекательное чтение этот роман Клариссы Гарлов; мне жаль, что я не по-английски его читаю, но фран[цузский] перевод Летурнера⁶⁵ очень хорош; здесь нет заманчивых приключений и романических эффектов, действие просто, естественно, это жизнь действительная, обыденная; но так свыкаешься с разнообразными личностями, что кажется, знаком с ними, где-то и когда-то видал их. Ричардсон даровитый писатель, но его «Грандисон» и «Памела»⁶⁶ далеко не то, что «Кларисса». Основная мысль этого романа та, что один безрассудный поступок увлекает в бесчисленные проступки и даже в гибель. Если бы она первое письмо Ловеласа показала матери, то не было бы тайного свидания их и дальнейших ужасов, которые позволил себе этот мерзавец, которого имя сделалось принадлежностью всех развратников. И какой урок родителям, не умевшим заслужить доверия дочери, — а без этого доверия, без той нежной любви, которая в юном сердце должна до времени быть первенствующим чувством дочери, чем же могла бы мать действовать и противостоять страстям, когда они проснутся? Уж конечно не строгостью испанской дуеньи! О моя дорога Анни! да поможет мне Бог поселить в тебя эту любящую, непринужденную доверенность! Твое воспитание есть главнейшая цель моей жизни; о сем тружусь неустанно и борюсь с окружающими препятствиями, и нет жертвы, которой бы не готова была принести для твоего блага!

Смоленск в XIX в.

5-е сентября

Начну же краткой очерк моей жизни теперь, надеясь вперед пополнить его; теперь у меня много занятий, кроме хозяйства, которое должна вести, как умею, и для которого теперь пора всех заготовлений, но еще я делаю выписки из всех книг о воспитании, какие могу только достать и свожу их по главам как добавление к любимой моей «Education pratique», par Marie Edgewarth⁶⁷. Эта превосходная книга есть мое главное руководство, и я только добавляю ее мыслями других, особенно в отношении религиозного воспитания, о котором она, к сожалению, вовсе не говорит.

Я родилась 1800 г. февраля 17-го; в тот год, когда начали строить Казулинскую каменную церковь⁶⁸. Детство мое было мирно и счастливо: маменька моя особенно меня любила и всегда брала меня в свои дальние путешествия, в Москву, Тихвин, Киев. Старшая сестра моя Мария, добродетельнейшее существо, которое, казалось, дышало для одного добра, имела почти наравне с материю мою любовь и доверенность, я не скрывала от них ни одного чувства, ни одной мысли; старшие братья мои, Владимир и Александр, в детстве моем забавлялись мною как куклою, а потом с летами были добрыми и нежными друзьями моими. Сестра Лиза, двумя годами меня моложе, была товарищем моих забав и уроков; она была любимица отца, — хотя это у нас в семье никогда не оказывало ни малейшего неравенства, — она была вострушка и часто, нашалив, умела так своротить на меня, что виноватою оказывалась я, но эти проделки не нарушали нашего доброго согласия. Два меньшие братья, Дмитрий и Лоло, были гораздо моложе нас; первый был гениальный ребенок, не любивший игр, но постоянно погруженный в чтение более серьезных книг и в разговоры и расспросы любимого своего дядьки Гер[асима] Сем[еновича]⁶⁹, очень умного и много читавшего; красавец Дмитрий умер семи лет от какой-то медленно истомившей его болезни.

Гувернантки были у меня добрейшие: француженка Goze, потом англичанка Изабелла Яков[левна]⁷⁰; почти все уроки давала нам сама маминька, а позже ученый француз Mr Cucuel, который умел сделать нам уроки чрезвычайно приятными; зато уж не любила я уроков фортепьяно, которые давала нам его жена, и это, вероятно, было причиною малых моих музыкальных успехов; напротив, к пению я пристрастилась, и мой учитель Ожогин⁷¹, воспитанник итальянцев знаменитых того времени в Петербурге, гордился моими успехами, особенно когда на домашних праздниках я пела с оркестром, который был превосходно составлен у нас⁷².

Из путешествий наших я помню поездки в Москву и ласки многочисленной родни нашей; но более живое воспоминание оставили мне две поездки в Киев, одн[а] в 1811 году, когда огромная комета наводила на всех какое-то предчувствие беды, но для нас была только великолепною диковинкою, на которую мы заглядывались, возвращаясь поздно ночью из Лаврских всеношных. Эта священная Лавра с ее дивными богослужениями, пещеры с их таинственной тьмою и ранними обеднями; дивный старей духовник наш слепой иеросхимонах Вассиан⁷³, кроткой и любвеобильный как Ангел, в келью которого я спешила, чтобы вести его к средней обедне, в Больничную, и стать перед ним в молитве; и милый этот старец полюбил меня, — да кого же он не любил? Это был прекрасный образец истинно святого древних киновий⁷⁴ восточных. — Тогда в Киеве митрополитом был Серапион⁷⁵, и был еще замечательный проповедник Леванда⁷⁶, необыкновенно красноречивый, благообразный, в митре, полученной в награду, с самым благозвучным голосом. — В то время генер[ал]-губ[ернатором] Киева был Милорадович⁷⁷, большой поклонник красоты, и как с нами бывала всегда в Лавре знакомая наша Алек[сандра] Сем[еновна] Ивкова⁷⁸, очень красивая собою и полюбившая нашего Лоло, постоянно возле нас стоявшего, то ему всегда отдавал Милорадович просфору, полученную от Преосв[ященного], и когда он давал бал, то адъютант его Фед[ор] Николаевич] Глинка⁷⁹ привез и нам приглашение, но маменька не хотела ехать, чтобы пустой светской рассеянностию не испортить благочестивого настроения, которое внушала нам святыня Матери градов. — Следующий год был знаменитый 1812 г., его разгром я опишу когда-нибудь подробнее; затем чрез год, осенью 1813-го, мы опять ездили в Киев, но уже без милой сестры Марьи, вышедшей в начале 12-го года замуж за В. Д. Рач(инского)⁸⁰.

В 1817-м году 19-го октября я вышла замуж, а 17 сентября 1818 родилась моя Лини. Все это, если Бог даст, опишу когда-нибудь подробнее.

Церковь в Казулино.

11-е сентября, в карете

Следовать своему предназначению есть прямая обязанность мужчины и в особенности женщины. Ох! чем стало бы общество, во что превратилась бы добродетель, если бы каждый мог по своему вкусу менять свое положение, которое ему не нравится, и слишком обременительные обязанности для того, чтобы выбрать себе подходящее призвание и более удобные добродетели?! Нет, самое благородное — это посвятить себя целиком своим обязанностям, пожертвовать ради них самыми дорогими склонностями и самыми приятными удовольствиями и постоянно следовать непреклонным законам добра и нравственной красоты. О Добродетель, неистощимый источник покоя, небесная Дочь Мудрости, которая правит миром, воцарись в моем сердце! сделай так, чтобы чистое наслаждение, животворный источник которого находится в тебе, было наградой за то, чем я жертвую во имя своих обязанностей; руководи моей волей в каждую минуту жизни и дай мне покой чистой совести, который бы всегда жил у меня в сердце. Боже Всемогущий и Милостивый, я молю о Твоей помощи! пошли мне поддержку Твоей Божественной благодати: она одна освящает, укрепляет нас, несчастных смертных, и заставляет стремиться к добру; без нее все становится немощью и небытием, жизнь тратится на благие решения, но не хватает мужества им следовать, и, мечась между добром и злом, мы приходим к могиле, где нас ждет счет, который вряд ли можно оплатить. Господи, сжалься над слабостью нас, смертных! Я знаю, что Ты сделал все для того, чтобы научить нас творить добро под покровом Твоей Святой благодати, что Ты наставил нас постоянно просить ее у Отца нашего Небесного ради Святого Твоего Имени; я знаю, что лишь необузданные страсти делают нас слабыми и грешными. Боже мой, сжалься над нами! Ты столь же милосерден, сколь и справедлив, мне известна Твоя бесконечная Милость лучше, чем другие Твои Божественные качества. Да не постыдится надеющийся на Тебя — так говорит Твое Слово Святое⁸¹.

1-е октября

Много говорят о каких-то революционных тайных обществах, рассеянных по всей Европе: Тугенбунд в Германии, Карбонары в Италии, Гетерия в Греции⁸², масонов везде; темная молва о каком-то громадном заговоре, имеющем будто бы агентов и в России. Меттерних⁸³ пугает нашего либерального прекрасного Александра Благословенного, чтобы склонить его на свои деспотические меры. Избави Господи, чтобы эта старая лисица не успела!

9-е ноября

Какое горе. Боже мой! мой добрый отец скончался 26-го прошедшего месяца, а от меня это скрыли! Пьер поехал на погребение⁸⁴, а я и не догадывалась; год назад у отца сделался удар, но потом ему было лучше, он мог ходить, хотя не владел рукою и худо говорил; грустно мне было видеть его в этом положении, когда я летом ездила в Казулино; но теперь и в помышлении у меня не было, чтобы повторился удар, я получала спокойные письма от маминьки. А теперь, когда все дети его были собраны около него, я одна как отверженная была за полтораста верст! Я чувствовала какую-то безотчетную тоску, особенно когда Пьер без меня поехал под каким-то пустым предлогом; но сестра Марья Пет[ровна]⁸⁵ всячески успокаивала и рассеивала меня; и я просто думала, что скучаю, как обыкновенно, без Пьера.

О мой добрый отец! ты видишь теперь, как у меня на душе тяжело! Это ведь первое в моей жизни горе. Теперь мне приходит на мысль, что я не довольно была тебе покорна и, может быть, огорчала когда-нибудь; я не умела понимать вполне и изъявлять тебе благодарность за все труды и жертвы, которые ты приносил для блага твоего семейства, не жалея ничего для нашего воспитания, а себе одному отказывая всякую прихоть. Прости меня, мой дорогой отец, и благослови твою бедную дочь!

1-е декабря. Казулино

Горькое было свидание с материю; тяжело мне было на гробе отца! Такие чувства нельзя выразить словами. Маминька до крайности печальна и в каком-то тревожном настроении духа; все в доме мрачно и грустно.

15-е марта

Маминька уехала в Киев из Смоленска, где совершала раздел имения с братьями; с нею поехала сестра Лиза, брат Алеша и дочь сестры Марьи Рач[инской] Катя , которую она отпустила с маменькою, чтоб утешала бабушку, и особенно из опасения, чтоб она в своей безмерной горести не вздумала покинуть нас и остаться навсегда в Киеве, ею так много любимом. Сохрани Господи нас от этой печали! Она так нужна нам, мы ее так горячо любим с такою полною доверенностью, что, уже бывши замужем, у нас нет мысли, сокрытой от нее.

26 октября, Казулино

Киево-Печерская Лавра, 1846 г.,
 рис. Т. Шевченко.

День горестного воспоминания!.. ровно год сегодня, как добрый отец наш скончался. Мы всею семьею собрались вокруг дорогой матери нашей, возвратившейся, слава Богу, из Киева, по совету мудрого старца, нашего дух[овного] отца Вассиана: он сказал ей, что еще не время ей удаляться, надо воспитать меньшого сына и устраивать его состояние. Какой светлый разум у этого святого подвижника, и сколько мы обязаны благодарить его. — Сестра Лиза имела в Киеве и много удовольствия по дружбе милой нашей двоюродной сестры Анаст[асин] Вас[ильевны] Дерфельден, рожденной Воронец⁸⁶; она там поселилась и имеет свой дом.

Мое здоровье очень худо: от самых родов, когда у меня разлилось молоко и бросилось, к счастью, только в ногу, несмотря на то, что я сама кормила свою Анни более десяти месяцев, мое здоровье расстроилось; несносный Гейман заливал меня лекарствами, а, видно, разлившегося молока не выгнал, как бы следовало; да еще подбавило потрясение первого горя — кончины отца, и отъезд на полгода матери в Киев; — все это сильно подействовало на меня: я чувствую, что мои умственные способности ослабели, какие-то страшные мысли и мечты наводят на меня ужас; непреодолимая тоска отравила все радости моей жизни; это, говорят, нервное раздражение, ипохондрия. Пробовала нынешним летом полечиться у славного и доброго Кемпфа, домашнего доктора Барышниковых⁸⁸, лечившего с таким усердием целый год нашего покойного отца, но в опустелом Казулине, при отсутствии всякого развлечения, и его леченье не помогло мне. Что будет со мною?!.. Я так боюсь, что неспособна уже делать счастливым мужа, которого так горячо люблю, не могу, как должно, исполнять обязанности матери. Жизнь мне становится в тягость... а я еще так молода! Неужели я навсегда простилась со всем, что делает жизнь приятною?!.. Я не смею жаловаться, я не ропщу; если я недостойна более тех семейных радостей, которые были моим сладким уделом, да будет воля Божия! Я только умоляю возвратить мне силу пуха, необходимую для исполнения моих обязанностей, и чтобы мне не быть в тягость другим, не потерять любовь мужа, не быть бесполезною или вредною для дочери. Господи Боже мой! призри милосердно на меня, подай терпенье и покорность нести по воле Твоей крест, на меня наложенный, и да будет он мне спасителен! Счастье безмятежное могло бы окончательно меня испортить, а скорбь может выработать что-нибудь доброе в душе моей. Да будет воля Господня!

1822-й год 10-е августа

Я только что возвратилась из Москвы, где несколько месяцев лечилась у славного доктора Мат[вея] Яковлевича) Мудрова⁸⁹ и его стараниям я обязана возвращением здоровья; сердце мое преисполнено благодарности к этому любезному и человеколюбивому врачу; да благословит его Господь наслаждаться долго своим семейным счастьем с милою его женою Соф(ьей) Харит[оновной) (дочерью профес(сора) Чеботарева⁹⁰) и прекрасной его дочкою, прелестным ребенком, так хорошо воспитываемым умною материю.

Но паче всего душа моя возносится к Тебе, Премилосердный Боже, всех благ подателю! Приими горячее мое благодарение! Ты испытал меня болезнями и душевными страданиями, но и в наказании Твоем я познаю Отеческую благость Твою: быв осыпана благодеяниями Твоими, я не умела благодарить непрестанно и часто забывала Того, Кто столь щедро расточал мне дары Свои; испив чашу земных радостей, я уже не чувствовала вполне цены их... Ты заставил меня опомниться? Я узнала всю цену здоровья и счастливой жизни и, может быть, буду более сочувствовать несчастным, узнав на опыте страданье, горести, страхи, начинавшие уже доводить меня до отчаяния и изнеможения душевного. Но Ты воззрел — и Божественная Благость Твоя возвратила мне здоровье и счастие. Я начинаю как бы новую жизнь, вся природа, прежде казавшаяся мне мрачною, теперь снова прекрасна в глазах моих, улыбается мне, все стало светло и радужно; я чувствую возвращение сил душевных и телесных, разум снова действует, и светлее ум мой, столь долго омраченный каким-то туманом. О Боже! какой язык возможет достойно хвалить Тебе! Научи меня изъявлять Тебе благодарность и любовь мою исполнением Св[ятых] заповедей Твоих; не допусти, чтоб Твои благодеяния изгладились из памяти моей; даруй, чтобы вся жизнь моя была посвящена служению Тебе духом и истиною и исполнением обязанностей. Тобою мне назначенных, и доверши Твои благодеяния — чтобы, когда позовешь меня к Себе, я была готова идти, и чтобы смерть была для меня спокойным сном в уповании радостного пробуждения в блаженной вечности!

Церк. Вознесения на Б. Никитской.

Мы отправились зимою с Пьером, Анничкою и сестрою Лизою в Москву; первое время стояли в доме священника Старого Вознесенья⁹¹, отца Иосифа, умного старика, любившего говорить по-французски, и случалось, что, обходя с кадилом церковь, куда собирался весь beau-monde московской, он говорил «Pardon, mesdames». Он был моим духовником, по совету нашей доброй, родной Анаст[асии] Фед(оровны) Грибоедовой⁹², которую от младенчества привыкла уважать как друга маминьки, и имевшею самое нежное попечение о братьях, когда они холили в Университет. — Я чаще всего бывала у нее; помню, в один день она позвала меня обедать, и я нашла у нее большое общество; вдруг входит молодой человек в очках, которого мне нетрудно было узнать, как Александра Грибоед[ова], товарища нашей юности, а ему невозможно было неожиданно догадаться, что я та, которую он знал девочкою; но мать его, с обычной живостию, воскликнула: «Александр, как же это ты не узнаешь дочь Миропьи Ив[ановны] Лыкошиной?!» Тогда он подошел ко мне и стал расспрашивать о братьях. — Сестра его, Марья Сергеевна, лучшая музыкантша Москвы, ученица Фильда⁹³, проводила все дни за фортепьяно и арфою. Однажды, когда я с нею ездила на концерт Шемановской, польской пьянистки с большим талантом⁹⁴ случилось на мою беду, что я с утра, забыв о вечернем концерте, продолжала пить свой битер-васер⁹⁵, предписанный Мудровым, и, когда Марья С[ергеевна] заехала за мной, я беспечно поехала; но вдруг к моему ужасу, в самый развал концерта чувствую действие горькой воды; пока поют итальянцы, я забываю беду; но как скоро Шемановская начинает серьезную пьесу, не столько меня интересующую, — я погибаю; смотрю кругом, не увижу ль знакомого мужчину, который бы проводил меня к карете, но в толпе никого различить не могу. Кой-как доживаю до конца концерта, но тут моя спутница, встречаясь с разными знакомыми, перекидывается любезностями, я стою, и мне еще хуже, нежели сидя. Наконец-то попадаю я к себе домой, счастливая уже тем, что не случилось худшего. На следующий концерт уже не я, а сестра Лиза поехала с кузиною.

Бывала я также довольно часто у тетушки Прасковьи Александровны Ушаковой⁹⁶, двоюродной сестры матери, умной, приветливой старушки, жившей одиноко в своем большом каменном доме, куда часто съезжались родные, особенно в великопостные дни, есть превкусные безрыбные обеды, приготовленные на прованс[ком] масле и миндальном молоке; там встречалась я с дальнею роднёю Неклюдовою и дочерью ее Шеншиною⁹⁷, с Яниковыми⁹⁸ и др.; видала и кн[ягиню] Мещерскую, устроившую женскую общину в своей подмосковной⁹⁹; и какого-то сенатского секретаря, рассказывавшего, как у них 70 лет длилось дело, начавшееся от курицы, перелетевшей чрез соседний забор.

В это время приехала в Москву Лиза Милюкова¹⁰⁰, вторая дочь тетушки Праск[овьи] Фил[агриевны] Якушкиной¹⁰¹ (жившей с детьми своими несколько лет в Казулине во время детства нашего, потом, выдав старшую дочь Вар[вару] Дмитр[иевну] за двоюродного брата нашего Вас[илия] Вас[ильевича] Воронца¹⁰², они жили в Языкове, недалеко от нас и наконец переехали в орловскую деревню¹⁰³, где Лиpа, с которою я была дружна, вышла замуж); это свидание возобновило в памяти счастливые дни нашего детства. Около этого времена сын тетушки Ив[ан] Дмитриевич] Якуш[кин] женился на Шереметьевой Анаст[асии] Вас[ильевне]¹⁰⁴, и они летом приезжали в Жуково, тоже близ Казулина, с тещею его Надеж[дою] Ник(олаевною)¹⁰⁵; и мы видались с ними, когда я бывала у матери.

Иногда бывала я и у милой кузины Мухановой Нат[альи] Влад[имировны], рожденной Полуехтовой (ее брату Борису Владимировичу]¹⁰⁶ был поручен по службе брат Александр в Преображ[енском] полку, а потом в его бригаде, стоявшей в Вязьме).

Мы скоро переменили квартируй наняли на той же Большой Никитской очень миленькой флигель дома Бессоновых, богатых старушек, весьма нас полюбивших. Приятная жизнь в Москве, прекрасная весенняя погода, гулянья на Святой неделе, ежедневные по бульварам, загородные поездки в Сокольники, в Останьково Шереметьева, в Кунцово Нарышкина с семейством родственника Пьерова Сергея Николаевича Глинки, сочинителя и добрейшего оригинала, и с милою, умною женою его Марьей Вас[ильевной]¹⁰⁷, воспитывавшейся в доме Архарова¹⁰⁸и сохранившей дружеские отношения с его семейством. — Эта разнообразная жизнь, при искусном лечении Мудрова, восстановила мое здоровье, и я возвратилась в деревню с новыми силами и охотою ко всем моим занятиям.

Я взяла в Москве маленькую француженку Adele Rosvog¹⁰⁹ для сотоварищества моей четырехлетней крошке; для меня постарался знакомый мне книгопродавец Renaud, которого мать жила гувернанткою у нашей родственницы Ел[изаветы) Пет[ровны] Яниковой. Адель прехорошенькая девочка лет шести, кроткая и послушная; мать ее, бедная и весьма непорядочная женщина, согласилась скоро отдать мне дочь; но, когда я уехала, — мне сказывали — она опомнилась, что отдала дитя свое вовсе незнакомой ей женщине; пробралась на квартеру Гр|игория] Ник[олаевича] Калечитского¹¹⁰ с плачем и рыданием, но тот старался ее успокоить. Я взяла также няню француженку M-me Hamaid. Но это все я подробно описала, как и все касающееся до воспитания Анны, в особых Записках, в книге моих выписок De l'Education, стр. 497–502. Потому-то и бывают такие пропуски в моих собственных Записках, что занимаюсь более теми.

Кунцево. Усадьба Нарышкиных.

Какой грустный день для меня! Пьер мне пишет из Смоленска, что выбран Краснинским уездным предводителем; наконец-то случилось то, чего я так боялась! Заглядывая в будущее, вижу, что оно сулит мне только новые опасения: он будет так часто вдали от нас, и семья не будет больше единственным предметом его забот; быть может, он привыкнет быть не с нами, и кто знает, вернутся ли эти счастливые и мирные дни, так быстро промчавшиеся!, но к чему заглядывать в будущее, по милосердию Божиему сокрытое от нас? Один Он может все предвидеть, Он любит Своих детей и знает, что им полезно. Покоримся же без ропота Его воле — только так можно обрести душевный покой. Как немощно мое сердце! Я падаю духом от малейшей неудачи. Где же то мужество, та твердость духа, которые я старалась выработать в юности; где та стойкость в несчастьях, примеры которой воспламеняли мое сердце?.. О моя юность! дивное невинное и мирное время, проведенное под родительским кровом! Счастливые дни, когда в лоне тихой жизни пылкое воображение приоткрывало мне жизненные бури, а неискушенное сердце жаждало вкусить тех нелегких добродетелей, которыми я восхищалась! Очаровательные мечты, что с вами стало? Почему же теперь не распространяете вы свое очарование на действительность?.. Действительность, перед тобой исчезает опьянение иллюзий, покрывало падает, и ты предстаешь нашим глазам такой, какова ты на самом деле, — суровой и подчас грустной. Что приходит на смену чарующим надеждам юности! Обыденная жизнь, зачастую тягостные обязанности, постоянная борьба желаний и рассудка, никому не ведомая, известная одному Господу Богу!.. И как коротки эти радости, о которых мы мечтали; по воле обстоятельств и людей как непрочно счастье! В этом мире спокойствие обретают лишь те, кто не прилепляются сердцем к преходящему, а умеют довольствоваться всем тем, что им дано, и уповают на вечное блаженство. Я ими восхищаюсь, но у меня пока не хватает сил, чтобы следовать их примеру; все мои желания еще слишком приземленные. Боже мой! Научи меня жить, всегда чувствуя Твое присутствие рядом со мной, желая лишь Твоего одобрения, предаваясь во всем Твоей воле; и даруй мне Твоею благодатью мир сердца! Это самое драгоценное, что есть, можно снискать лишь в постоянной любви к ближнему — в прекрасной заповеди, дарованной нам Богочеловеком. Быть снисходительной к другим, строгой к себе одной, учиться без горечи переносить несправедливость, отвечать добром на зло — вот вкратце мои обязанности перед людьми.

1823-й год 26 января. Казулино

Я приехала к сегодняшнему дню рождения моей дорогой матери: при жизни отца этот день праздновался с особенною торжественностию, собиралось много родных и соседей, и особенно до 12-го года, пока была своя славная музыка, были танцы и во всей форме бал. Но теперь все изменилось, и мы съезжаемся к нашей дорогой, чтобы проводить этот день семейно, здесь моей Анни свиданье с детьми сестры Марьи, и им раздолье веселиться в большом новом доме, куда перешли после кончины отца¹¹¹, и бабушка не мешает им шуметь, ибо ее комнаты во флигеле, соединенном коридором теплым с дом[ом], и там она беспрепятственно может исправлять свои благочестивые занятия и хозяйственные дела; но перед обедом она выходит обыкновенно в диванную, где ее пяльцы, и мы все около нее с своими работами или читаем ей что-нибудь найденное интересным и приличным для ее слуха в наших светских чтениях; после обеда она идет к себе отдыхать и молиться и снова возвращается к чаю, который сама разливает, равно как и утренний кофе, любя видеть всю семью около себя в это время; она остается весь вечер с нами, пока в 9-м часу подают ей в ее комнатах ужин ее (ибо она не кушает мясного); в это время мы сидим около нее, а в начале десятого она уходит в свою спальню, а мы к своему ужину.

Подле моей замечательной матери я вновь обретаю мужество переносить житейские неприятности и опасения, которые мне внушает новая служба Пьера; я опять укрепляюсь в решении неукоснительно выполнять святой долг делать счастливым того, чья судьба связана с моей моим свободным выбором и прекраснейшим таинством; изгонять из его сердца печали и заботы, предпочитая страдать самой, чем причинять ему малейшее огорчение; жить для них одних, для мужа и дочери; радостно жертвовать своим отдыхом ради их благополучия; быть матерью и воспитательницей, нежной, терпеливой, деятельной и благоразумной, так же как и бережливой хозяйкой дома, снисходительной и справедливой... Неотменимые обязанности, за которые я должна буду дать отчет Богу! Хорошо ли я их выполнила?.. О Боже мой! Будь милосердным к моему несовершенству, к моим слабостям. Я сознаю, что иногда позволяю себе увлекаться резкостью и упорством моих мнений, тем, что англичане называют «selfishness»¹¹², правда, я раскаиваюсь тотчас же, но мне надо исправиться и стать смиренной сердцем. Это очень трудно, но Твоя благодать всемогущественна, и я молю Тебя о ней ежедневно!

Покровская церковь в Черепово.

Я решилась приехать сюда, находя несносною жизнь без Пьера в Щелканове. Но и здесь едва ли можно будет прожить долго; никому из нас нет угла спокойного в единственной квартере, которую могла найти и где хозяйка только дала нам четыре комнаты с одним крыльцом, — вещь в высшей степени неудобная, так как почти ежедневно являются с раннего утра бедные дворяне с просьбами к предводителю; наша спальня возле прихожей так мала, что невозможно поставить кровати, и мы спим на полу; в зале я должна была отгородить одно окно и там сделать комнату для Hamaid с моими двумя девочками и сестры Лизы, приехавшей ко мне погостить; остается гостиная, где я должна принимать приезжающих, быть готова во всякое время, — и ко всему этому приятность одного выхода! Сверх того, в Красном, кроме калачей, ничего достать нельзя, и я за мясом должна посылать за 16 верст в мест(ечко) Ляды, а все нужное для стола привозить из Щелканова за 50 верст; а со всем тем иметь всегда готовый обед для приезжающих по делам из деревень и приготовиться угощать г[енерал]-губ[ернатора] кн[язя) Хованского¹¹³ в проезде его из Витебска в Смоленск. Единственное городское общество — старик судья Энгельгар(дт] и городничий Зах[ар] Влад[имирович] Шевандин¹¹⁴, порядочной молодой человек, а по соседству старушки Краевские, к которым Пьер возил меня знакомиться. Но хуже всего то, что эта беспорядочная жизнь может расстроить наше небольшое состояние, ибо эта служба много прибавляет расходов к тем, уже слишком для нас значительны[м], которых требуют наши отношения к многочисленному родству и соседству щелкановскому. Да поможет нам Бог управиться с тем, чего переменить нам невозможно!

20-е июня. Щелканово

Как и предвидела, я должна была в начале этого месяца перебраться совсем из Красного и покориться тому, что Пьер может приезжать ко мне только в субботу, чтобы в понедельник быть опять на должности в Красном. Вместо отдыха в деревне на просторе, я должна была заняться приготовлением к имянинам Петра П[етровича], ежегодно дающим мне много забот, а нынче еще более в ожидании множества посетителей, в небольшом нашем домике, хотя уютном и мило отделанном к нашей свадьбе Пьером. С помощию доброй сестры Марьи Петр(овны), более опытной в хозяйстве, и моей славной ключницы Арины Филип [повны] и отличного нашего повара Симона, учившегося на кухне министра Гурьева¹¹⁵, с этими хлопотами я кой-как справилась. К 12-му числу собралась в Щелканово толпа гостей около ста человек, из коих половина почти ночевала. Кроме залы, которая во всю ширину дома, то е[сть] около 12 арш[ин] длины, надо было ставить и другой стол на балконе; а для ночлегов устроить в саду палатку, и большой каретный сарай заставить березками в виде ширм, со множеством кроватей, а нам искать убежища на ночь в маленькой оранжерейке, которая под балконом в половине горы выкопана; в доме же комнаты отданы почетным гостям. Говорят все, что у нас праздники очень веселы, но мне усталость не дает этого чувствовать.

Соседство у нас большое и много хороших и приятных домов; назову замечательнейших: Милашевичевы Вас[илий] Ив[анович], бывший ген[ерал]-губ[ернатор] Молдавии, родственник Калечитских, и жена его Елис[авета) Ник{олаевна], рожденная Опочинина¹¹⁶, премилые и чрезвычайно ко мне ласковые; у них единственная дочь Вагbе и много живущих девиц¹¹⁷; их Тростянка есть самый приятный дом, где танцы и веселье продолжаются по несколько дней. — Малашева Пелагея Ив[ановна]¹¹⁸, почтенная старушка, у которой, кроме замужних ее дочерей Швейковской, Бородовициной, Рыдванской, еще три в девицах и сын, женатый на Кавелиной, хотя большею частию живет за границею, но иногда проводит лето в Коханове близ Черепова, где живет его мать; у него премилый молодой доктор Mandileny¹¹⁹, швейцарец, воспитанник знаменитого Песталоцци: он искусный врач по совершенно новой методе, приводящей в ужас привыкших к шарлатанству здешних докторов, которые и на сахарную воду — пожалуй — пропишут рецепт в аптеку; но я верю Mandileny, показавшему свое искусство в болезни моей маминьки и моей Анни; он мне привозит заграничные журналы и книги и много рассказывает о методе воспитания Песталоцци в образцовом его заведении Гофвиле близ Ивердена¹²⁰ в Швейцарии. — Дом Барадуличевых Потемкино в семи верстах от нас, и там милая старушка баронесса Шлиппенбах, рожденная гр[афиня] Миних, мать хозяйки дома Марии Антон[овны], красивой элегантной женщины, замужем за глухим, но очень добрым Вас[илием] Як[овлевичем] Барадулич; его сестра Елиз[авета] Яков[левна] замужем за старшим Пьериным братом Яков Петровичем]¹²¹. — Старушка Марья Серг[еевна] страстная любительница цветов, и коль скоро свидится с Петром Петр[овичем], тотчас отправляются в сад, какая бы ни была жара. Ее старший сын Константин] Антонович)¹²², сослуживец брата Александра в Преображ[енском] полку. Близ Смоленска Рай, дом Лярских Александра Вас[ильевича] и Софьи Ив[ановны], рожден[ной] Храповицкой (сестры тетушки Пел[агеи] Ив(ановны] Корбут[овской])¹²³, славился своим гостеприимством и равно, как и городской их дом, ежедневно полный народом; кроме красивых трех дочерей и трех сыновей¹²⁴, у Лярских воспитывались разные племянницы и родственники; каждый вечер у них можно было встретить все, что жило и приезжало в Смоленск, военную и штацкую молодежь, и импровизированные танцы, и jeux de societe¹²⁵. Я любила бывать у них, несмотря на то, что мне была беспощадная гонка от Софьи Ив[ановны] за книжное — как она говорила — воспитание моей Анни; но эта женщина делала столько добра и принимала такое живое участие в горе и радости ближнего, что ей прощалась живость и резкость ее слов. — Много еще других более или менее близких соседей входило в круг нашего знакомства. О родстве Петра Петр[овича] кстати скажу несколько слов: сестра его Марья Пет[ровна) живет в Добросельи верстах в 12 от нас, это добрейшее в мире существо оказывает мне постоянно искреннюю любовь, хотя наши воззрения и вкусы расходятся во многом, но и я душевно уважаю и люблю ее. Старшая сестра Февр[онья) Петр[овна] была первою женою Викт[ора] Ден(исьевича] Рач[инского] и оставила одного сына Пет[ра] Викт[оровича]¹²⁶, которого сестра моя Марья любила наравне с собственными детьми. Старший брат Яков Петр[ович], добрейший оригинал, имел любимую пословицу: «Живи и другим не мешай» и действовал по ней; жена его Елис[авета] Як[овлевна] Барадулич, пожилая, очень добрая женщина, любящая свет и гостеприимство, но благодушно покоряется противоположным вкусам мужа. — Меньшой брат, любимый друг мой Мишель¹²⁷ самого веселого, приятного характера, благородный душою и любящего сердца; никто лучше его не умеет оживить беседу; но его веселость несколько изменили заботы и обстоятельства. Он женился на молоденькой богатой Богдановичевой Александре Петр[овне], и их жилище, старинный отцовский дом Клемятино, в двух верстах от нас.

Покровская церковь в Кощино.

В многочисленном родстве Калечитских соблюдаются строго все старинные обязанности и непременные посещения в известные дни, несмотря на отдаленность иногда более ста верст, а вблизи живущих как можно чаще. Признаюсь, что, несмотря на все мое уважение к родственным связям, я нахожу эти обычаи до крайности стеснительными и отымающими у меня много времени необходимого мне для воспитания моей Анни и тех познаний, которые самой мне нужно приобретать. Но избежать этих разъездов и приемов нет никакой возможности и сочлось бы за «crime des [liens de) parente»¹²⁸. Из главных родственников:

Дядя Петр Михайлович] Корбутовский¹²⁹, родной брат Анны Мих[айловны], матери Пьеровой, почтеннейший и добрейший старик, женатый на Храповицкой Пелагее Ив[ановне), ласковой и весьма внимательной женщине. Они живут в семи верстах от нас в Герчикове, в прекрасном каменном доме, окруженном садами, где, хотя не бывает роскошных праздников, но всегда беспрерывный приезд родных и знакомых, с гостеприимством принимаемых. Верстах в, 17 от нас великолепное имение Кощино двоюродного брата Влад[имира] Степ[ановича] Храповицкого¹³⁰, у которого особенно празднуется храмовый день Св. Тихона 16 июня и день его имянин; он имел несчастие безрассудно жениться в Петер[бурге] и должен был развестись с женою. — Его единственная сестра Софья Степ[ановна]¹³¹ была за Павлом Егоровичем] Соколовским и оставила дочь Елену¹³²; вторая жена Павла Егоровича] Анна Андр(еевна] Реад, они живут в прекрасном именьи Преображенском в 12 верстах от Смоленска, где мы бываем часто¹³³, умный, строгой старик прошедшего века, у которого в раболепном повиновении поседевшие сыновья и дочери; живет верстах более ста от нас в Николаевском Дорогоб[ужского] уезда; все обычаи этого дома напоминают глубокую старину. — Старший сын Григорий Ник[олаевич] женат на граф[ине] Салтыковой Елиз[авете] Алексеевне, которой брат гр{аф] Григ[орий] Алексеевич]¹³⁴ владетель местечка Хиславич, верстах в 30 от Щелканова, уже в Могилевской губ[ернии], где в конце июля бывает многолюдная ярмарка, куда также считается за обязанность ездить, привозя с собою целой дом посуды, постелей и провизии и помещаясь в мерзких жидовских лачугах; если бы не приносило это стольких хлопот, то, может быть, и я любила бы эту суету, и балы, и ласковые приемы гр{афини) Екат[ерины] Алекс[андровны], рожденной Херасковой¹³⁵ но физическая усталость отымает у меня всякое удовольствие. — Меньшой сын Иван Николаевич¹³⁶, любезный гусар, мой любимец из всей семьи. — Старшая дочь Ан[астасия] Ник[олаевна] вышла за двоюродного дядю моего Аполосса Эпафр[одитовича] Станкевича /.../¹³⁷.

Из двоюродных братьев Пьера от сестер отца его: кн[язь) Др[уцкий]-Соколинской Андрей Константинович¹³⁸, холостой старик, к которому на имянины непременно должно было собираться всем родным в Гальцово верстах в 30 за Смоленском по ужасной дороге и есть от каждого из двадцати блюд, подаваемых у него за столом. — Брат его кн[язь] Никита Конст[антинович]¹³⁹, женатый на почтеннейшей женщине Марии Евграф(овне], рожденной Арсеньевой и родственнице моей матери, примерно исполняющей свои трудные семейные обязанности с всегда веселым и благодушным видом; они живут в Славкове близ Дорогобужа; из детей их старший любимец мой кн(язь] Владимир¹⁴⁰; старшая дочь Catherine за Дмит[рием] Ив[ановичем] Потемкиным, сыном родственницы Пьеровой Христиньи Алекс[еевны], рожденной Пенской¹⁴¹ — В этом семействе я люблю бывать, когда ездим в Казулино из Дорогобужа, к ним заезжаем.

От другой тетки дети: Сергей Дмитриевич) Потемкин¹⁴², умнейший и любезный человек, и жена его Анна Францовна, достойнейшая женщина, живут в большой нужде при многочисленном семействе, но очень хорошо ведут своих детей. Пьер часто делает для них сборы денежные в семействах родных. — Сестра его Елисавета Дмит[риевна] Каховская»¹⁴³, также умнейшая дама, воспитанница первого выпуска Смольного монастыря; у ней на попечении три внучки княжны Соколинские, сироты ее старшей любимой дочери, которых она немножко странно одевает и заставляет петь в обществе, не учась музыке, и при всем уме своем подвергает их насмешкам¹⁴³. Разумеется, что я здесь упоминаю только о самой малой части родных; но должна еще о почтенной тетушке Анне Богд[ановне] Азанчевской, сестре Никол[ая] Богд[ановича] Потемкина¹⁴⁵ ее дочь за богачом Ив[аном] Ник[олаевичем] Аничковым¹⁴⁶, необразованным, но очень неглупым человеком, которого жена эта Елис[авета] Яков[левна] ведет странную жизнь (подобную граф[ини] Анны Родионовны Чернышевой¹⁴⁷: весь день спит, а всю ночь бодрствует и принимает общество до рассвета; муж большею частию разъезжает по своим имениям, но, когда бывает дома в своем великолепном имении Мощинки, то живет как все люди днем, и тетушка Анна Бог[дановна] уже хозяйкою принимает приезжих.

Я написала эти заметки, чтобы со временем для Анни известны были отрасли родственных семейств.

16 августа. Казулино

Этот памятный лень нашей помолвки я люблю проводить в Казулине и вспоминать приезд Пьера после обедни. Я рада, что отправлен Массон¹⁴⁸, гувернер брата Алексея, вскруживший голову моей Hamaid. Алешу везет брат Владимир определять в дивизию Ольшевского¹⁴⁹, родственника нашего в Переяслав[ский] Конно-Егерьской полк, которым командует Акинфиев¹⁵⁰, также родственник нам; этот полк в Орловск[ой] губернии], недалеко от имения, где живет тетушка Прас[ковья] Фил[агриевна] Якушкина.

15-е декабря. Щелканово

Я должна отправить Hamaid, нельзя держать ее более; смотри журнал Анни стр.505 и 507.

20-е февраля. Щелканово

Хиславичи, усадьба Салтыковых.

Я только что возвратилась из Москвы, куда должна была одна ехать, оставя Анни с Аделью у маминьки, искать гувернантку на место отправленной француженки; я в журнале Анни стр. 505 описала все свои заботы там и как должка была решиться взять шотландку старушку Key, которая в Москве казалась свежа еще, но, вероятно, от дороги ослабела; не знаю, что будет?!

22 майя

Мы только что возвратились из Калужской губернии со свадьбы брата Александра, который женился на Зыковой Елис[авете] Александ[ровне], премилой, прекрасно образованной и страстно любящей брата. Свадьбу мы отпировали очень приятно в небольшом кругу родных с обеих сторон. Панизово — прекрасная усадьба с большим и покойным домом, церковь великолепная. Старик Александр В. Зыков¹⁵¹ умный, старого века барин, гостеприимный, вся семья пред ним в строгом повиновении, но Лиза его любимая дочь и имеет над ним влияние по своему благоразумию; ее сестра Анаст[асия] Александровна¹⁵² красивая и любезная девушка; брат их, военный, не был на свадьбе; у них воспитываются сыновья умершей сестры их Суходольской, Alexandre и Pierre, премилые молодые люди, и у них славный гувернер француз. Был на свадьбе двоюродный брат Лизы кн[язь] Влад[имир] Васильевич] Вяземской¹⁵³, старый волокита московский, который надоел мне своими любезностями, а Пьер привел в порядочный acces de jalousie¹⁵⁴; были и кузины их Кругликовы¹⁵⁵. Были и двоюродные сестры наши Екат[ерина] Андр[еевна) Паньшина с Ив{аном] Фед[оровичем]; Любовь и Варвара Андр[еевны] Лыкошины¹⁵⁶, с которыми я так рада была встретиться, не видав их лет пять или шесть. Они зазвали нас к себе в Милотичи, где мы опять пировали несколько дней; Паньшины живут на богатую руку, у них славный сад свыкопанною сажелкою, стоившею более 10 тыс. ассигнациями, и в ней живут стерляди, карпии¹⁵⁷ и др[угие] лучшие породы рыб; оранжереи их и сараи грунтовые с великолепными фруктами, и милый Иван Фед(орович) подарил мне на целый сарай груш бон-кретьен и шпанск[их] вишен¹⁵⁸, также и множество кустов лучших сортов ягод, за которыми и пошлем осенью. Эта поездка оставила мне самое приятное впечатление; равно как и прием в Казул[ине] наших милых молодых у маминьки, которая очень полюбила Лизу, и решено, что они поселятся у нее, пока имение братнино Никольское будет приводиться в конфортабельное жилище.

Брат Владимир уехал на Кавказ с своим добрым другом Осип[ом] Давидовичем] Ольшевским.

31-е майя

Удивляет всех слух, что любимец Государя кн[язь] Александр Никол[аевич] Голицын, бывший министром] просвещения и духовных] дел, сменен и место его заступил Шишков¹⁵⁹, страшный ретроград и противник молодой литературы карамзинской школы, которую так покровительствовал попечитель Петербург[ского] университета] Сергей Сем[енович] Уваров¹⁶⁰. Все знающие дело полагают, что это интрига Аракчеева¹⁶¹. Говорят, что и Библейское Общество¹⁶² так славно действовавшее по всей России, будет прекращено; это крайне жаль.

22-е июня. Щелканово

Еще теперь не могу отдохнуть от имянин Пьеровых; что за толпа людей была у нас, и сколько важных лиц: два экс-генер[ал]-губе[рнатора]: Вас[илий] Ив(анович) Милашевич и Ив[ан] Борисович] Пестель, бывший Сибирским ген[ерал]-губ[ернатором] и переехавши[и] на житье в деревню верстах в 25 от нас, в Васильево с женою и дочерью¹⁶³, которых общество для меня истинное наслаждение; но Елис[авета] Ив[ановна] не приехала на наш праздник в общество ей вовсе не знакомое, а любит запросто проводить у нас дня два и более. Был и Смол[енский] губернатор Иасон Семенович] Храповицкий¹⁶⁴, и кроме всех обычных ежегодных гостей, которых описала в прошлом году стр. 20, были и наши Паньшины, и Екат[ерине] Андр[еевне], любящей вообще светской блеск, очень понравился наш аристократический кружок, довольно, правда, редкий в деревне. Были и наши милые новобрачные, и в их приезд за несколько дней до 12-го вышел забавный случай: они по дороге остановились в Путятине, куда недавно приехал молодой владелец барон Черкасов, он как-то встретился гуляя с братом Александром, зазвал их к себе в дом, вместо беспокойной избы, где они остановились, и брат уговорил его ехать с ними к нам познакомиться. Брат, выходя первый из кареты, на крыльце говорит мне второпях: «Je vous emmene le baron», а я, зная его за весельчака, полагая, что он шутит, отвечаю ему песнию: «Un baron barbouille, mouitle» и пр., но к великому конфузу вижу точно выходящего из экипажа элегантного молодого человека. Впрочем, мы очень скоро познакомились хорошо, и я сама ему объяснила мою ошибку и спела ему эту песню: «Du bas Poitou vous saurez qu'urt baron»¹⁶⁵ и пр., которая заставляла его много смеяться и повторялась хором много раз.

2-е сентября. Казулино

Мне привезли англичанку Blackwood¹⁶⁶, рекомендованную мне невесткою Лизою, у которой она в Панизове жила, на место моей бедной старушки Key, которая от старости засыпала на кресле, и Анни с Аделью этим пользовались, чтоб улететь в сад. О Блаквуд я описала в журнале Анни стр. 512.

Жуково, родина И. Якушкина.

В воздухе носится какое-то волнение умов; поговаривают шепотом о каких-то тайных обществах. У нашего Ив|ана] Дмит[риевича] Якушкина, проводящего лето в Жукове, собираются его друзья Мих(аил) Николаевич] Муравьев, женатый на Шереметьевой, сестре Ан[астасии] Вас[ильевны] стр. 14¹⁶⁷, Фон-Визин, Граббе¹⁶⁸ и др[угие]; там и у Петра Петр[овича] Пассек¹⁶⁹ брат Владимир слышит их толки о злоупотреблениях администрации, о застое обществ [енной] деятельности в России, о конституционном порядке других государств. Я знаю, что Якушкин ездил по Аракчеевским поселениям и нашел там много раздражения в народе. Теща его Надежда Ник[олаевна] Шереметьева, милая женщина и то, что англичане называют: «buzy body»¹⁷⁰, приезжая в Казулино любит потолковать с дядькою Герасим Семеновичем] и другими личностями о том, как живут мужички и дворовые у таких и таких соседних помещиков. Я люблю бывать в Жукове, их образ жизни такой comme il faut, Анаст[асия] Вас[ильевна] миленькая молодая женщина, два мальчика Вячеслав и Евгений прелестны как Ангелы¹⁷¹; милый наш Якушкин, друг юности нашей, так любезен, умен, в разговоре его столько занимательного, в библиотеке его все, что есть нового в иностранной литературе, особенно по социальным вопросам. Хотелось бы чаще быть в таком обществе, где получаешь много новых идей.

Ноябрь. Страшное наводнение в Петербурге: по Дворцовой площади ездит лодка, а в отдаленных частях города дома деревянные совершенно разрушены, и народа погибло множество; но много было утешительных явлений самоотвержения к спасению погибающих.

1825-й год 10-е сентября. Щелканово

Пьер только что возвратился из Дорогобужа, куда ездил для свидания с Государем Александром Павл[овичем], ехавшим в Таганрог; лишь только Он вступил в собор, тотчас узнал Пьера и выходя, на крыльце подал ему руку, расспрашивал о его службе и семействе и видимо был доволен, что он из далека приехал, чтоб видеть Его; да и как же иначе! этот обожаемый Монарх всегда и во всяком случае во время службы Пьера в Преображ[енском], а потом Литовском гвар[дейском] полку оказывал ему отлично милостивое внимание; и как жаль мне, что Пьер не продолжал службу, все сослуживцы его — Адлерберг, Исленев, Шульгин¹⁷² и множество других, все уже генералы и занимают важные места. Но Пьер находил, что при небольшом состоянии ему с семьею невозможно было бы жить в Петербурге.

Странно, что Дибич¹⁷³ в толпе заметил, что на брате Владимире белая шляпа, и просил Дорог[обужского] предводителя Кононова¹⁷⁴ сказать ему, что Государь не любит этих шляп, вероятно, потому, что их носят заграничные либералы¹⁷⁵; брат, конечно, тотчас же отправился с площади. Все это показывает, как умели возбудить подозрительность Государя, столько прежде либерального и готового дать России то конституционное устройство, которое Он так щедро даровал Польше, — как и выразил сам при открытии Сейма в Варшаве¹⁷⁶. Но Меттерниху и нашим ретроградам такие тенденции не по вкусу, и придворные интриги удалили от Него многих сочувствовавших Его стремлениям.

12-е ноября. Смоленск

Мы переехали в Смоленск, где по приказанию кн[язя] Хованского составлена комиссия из Петра Петр[овича], брата Владимира как депутата Дорогоб[ужского] и Ильи П. Аршеневского депут[ата] Вельского для проверки отчетов Казен[ной] Палаты за десять лет; дела им бездна, и находят страшные неправильности, но Палата затягивает ответы, и явно намерение продлить дело до наступающих выборов, когда будут избраны новые липа и можно будет повернуть дело поудобнее для Палаты.

Я отправила Блаквуд, ее вспыльчивость до забвения приличий и вообще капризы вывели меня из терпения; смотри журнал Анни стр.515. Я надеюсь иметь сестру прекрасной англичанки Feveryear, которая живет у сестры Марьи¹⁷⁷.

18-е ноября

Дорогобуж, собор св. Екатерины.

Я только что прочла в «Cours d'Etudes» Кондильяка¹⁷⁸ рассказ об образе жизни, который вели пифагорейцы: они жили все вместе, со своими семьями; каждому часу их дня соответствовало определенное занятие; встав с восходом солнца, каждый шел гулять отдельно от других, чтобы проснуться, потом они собирались в школе; после занятий была гимнастика, борьба, верховая езда, танцы; потом приходило время общего обеда, весьма скромного. — После обеда каждый мог заниматься своими домашними делами, гулять, купаться; ужинали на заходе солнца, потом общее чтение, наставление старца. Наконец каждый просматривал все, что он делал, говорил и думал в течение дня, и все шли спать. — У пифагорейцев в большом почете была музыка, одна звучала утром, чтобы разбудить ум, другая — вечером, чтобы успокоить душу и отвлечься от дневных умозрительных построений. — Том 6, стр. 103.

Этот приятный образ жизни имеет много общих черт с жизнью моравских братьев, которым дал пристанище граф Ценцендорф¹⁷⁹ в 1722 году у себя в Гернгуте в Силезии; но гернгутеры были выше пифагорейцев; их деятельность, освященная Евангелием, была более благородной и полезной для общества, нежели схоластические диспуты древних философов, и опыт бессмертия, который их вдохновлял, в своем действии более утешителен и полезен, чем учение последователей Пифагора о метемпсихозе. Жизнь моравских братьев была одним из самых приятных мечтаний моей молодости; я до страсти любила прелесть жизни, полной тихих занятий; эта явная склонность к покою и некоторая врожденная леность, несомненно, были причиною моей нелюбви к развлечениям, к шумным радостям, одним словом — к великосветской жизни, о которой многие так мечтают. Я всегда предпочитала умственные удовольствия: чтение, учение, испытание моих умственных и нравственных сил были для меня с самой ранней юности неиссякаемым источником удовольствия, и сидя за своим письменным столиком, с пером в руке, я пренебрегала балами и развлечениями, обычными для девушек моего возраста. Опыт, однако, показал мне, что немного более деятельный характер и вкус к домашним хлопотам, которыми я занимаюсь только скрепя сердце и по обязанности, были бы мне очень полезны в семейной жизни и избавили бы меня от отвращения к обязательным делам.

4 декабря

Боже мой! какая ужасающая новость! Нет больше нашего милостивого Государя, этого ангела доброты. Александр, имя которого было почитаемо во всей Европе как имя судьи народов, который избежал гибели на поле боя, вдруг подкошен безжалостной смертью в безвестном городке своей огромной империи. Пусть его прекрасная душа найдет на небе воздаяние за свои добродетели, а на земле — дань наших слез и молитв. Все надежды, которые я на него возлагала, теперь разрушены!

Я навсегда запомню день 1 октября 1817, когда впервые любовалась им в Московском Кремле, с восхищением глядя на эти обожаемые черты, изысканную осанку, чарующий взгляд, навеки запечатленные в моей памяти¹⁸⁰. Но кто может выразить чувства моего сердца при мысли о том, что 5 сентября сего года, всего три месяца назад, наш любезный монарх в своем последнем путешествии проездом через Дорогобуж узнал в лицо Пьера после девяти лет разлуки. Входя в собор, он тотчас его заметил, дружески с ним раскланялся и сказал Дибичу: «Это старой знакомой». — Выходя из церкви, он обернулся к моему мужу, взял его под руку и сказал: «Я тебя тотчас узнал, ты не переменился, ты свежее меня. Далеко ль живешь отсюда, служишь ли, где» и пр. — Муж хотел поцеловать руку обожаемого императора, но тот тут же убрал ее; затем из коляски он снова обратился к нему: «Калечитской, женат ли ты, сколько у тебя детей». — И, улыбнувшись на прощание своей очаровательной улыбкой, уехал. — Ангел доброты! как он умел вызывать восхищение /.../

8-е декабря

Какое трогательное письмо я только что прочла, письмо несчастной Императрицы Елисаветы к вдовствующей Императрице; первое письмо было написано через несколько часов после смерти того, кого она так любила; оно столь же естественно, столь же правдиво, как и ее боль; никакой выспренности чувств, только глубокое горе /.../¹⁸¹.

10-е декабря

Из частных писем мне удалось узнать некоторые подробности о смерти Императора; мне очень важно все, что имеет к нему отношение; это смягчает горе, которое я переживаю.

Александро-Невская Лавра, 1820-ые.

Покойный Государь имел предчувствие о своей близкой кончине, хотя безотчетное, неясное тогда, но поразительное по совершении горестного события. Он имел обыкновение 29-е августа¹⁸² приносить в Александро-Невскую Лавру дары свои, обыкновенно состоящие в сосудах, ризах и пр[очих] богатых украшени[ях]; но в этот год Государь дал свеч, масла, ладана на целый год! Выезжая из Лавры совсем уже в путь свой, он был провожаем митрополитом¹⁸³ в полном облачении за святые ворота, хотя облачение носится только в церькви; и Серафим был сам удивлен своему забвению. — Наконец, проехав Московскую заставу. Государь приказал остановиться на Пулковой Горе, обратился к Петербургу и долго не мог отвести взоров от столицы своей, которую украшал с такою любовью; глубокая горечь была видна на лице его и поразила всех бывших с ним. — В пути своем везде оставлял он следы милосердия своего и того неподражаемого очарования, которое умел он разливать вокруг себя; везде принимал милостиво изъявления усердия и любви к нему и за самые ничтожные вещи, подносимые ему, присылал потом богатые подарки; — так ценил он знаки любви народной; и любовь эта была искренная!.. Приехав в Таганрог, он был один день занят письмами, и как день был сумрачный, то приказал подать себе зажженную свечу; когда погода прояснела, камердинер вошел к нему и спросил, не прикажет ли принять свечу. — «Что! верно какая-нибудь примета, что свеча горит днем?» — «Нет, Государь, но русский народ не любит видеть днем огонь в доме!» — «Они, верно, думают, что покойник; ну вынеси свечи». — Возвращаясь из Крыма, Государь простудился, переезжая без шинели на пароме и не хотя принять лекарство, советуемое ему доктором Виллие¹⁸⁴, приехавши в Таганрог, занемог крымскою лихорадкою 8-го ноября. В первые дни своей болезни, когда камердинер подавал ему белье, он сказал: «У меня из головы не выходят свечи, помнишь ли? Я, верно, умру, но буде воля Божия!» — 15-го числа он призвал духовника, соборного протоиерея и сказал ему: «Поступайте со мной как с христианином, и забудьте мое Величество». — Когда он приобщился Святых Тайн, то сказал присутствующим: «Я никогда не был так покоен, как теперь». — Согласился принимать лекарство, но ни шпанские мухи, ни пиявки, ничто не помогло. За несколько минут до кончины он взял руку Государыни, поцеловал очень нежно и, положив на сердце, так и скончался 19-го ноября, тихо, без страданья, как будто уснул! — Императрица закрыла ему глаза, поцеловала его, потом, выбежав в другую комнату, зарыдала!.. но пришла в себя, обратилась к Образу и сказала: «Господи! прости моей слабости!!», — возвратилась к телу и приказала служить панихиду.

Дивная женщина! какая покорность воле Божией! Как нежно она его любила, как снисходительна была к слабостям, в которые он впадал, как человек, но в которых всегда раскаивался, как христианин. — Небо соединило в этих супругах все добродетели и возвело их на престол, чтоб показать дивный пример для подражания народу; набожность, великодушие, ангельская доброта их будут удивлением потомства.

Сделан странный вычет: год рождения покойного Государя 1777-й. — Восшествие на престол 1801-й. — Кончина 1825-й. — Поставя эти цифры в длину и сделав сложение, выходит число 48 — лета его жизни¹⁸⁵.

15-е. Смоленск

Сегодня закончилась служба моего мужа как предводителя дворянства. Слава Небесам! Одной тяжестью меньше на сердце. В других обстоятельствах это привело бы меня в восторг, но смерть Императора внесла в мою душу столько горечи, что это отравляет все приятные чувства. К тому же эта служба расстроила наши дела; нам придется взять ссуду в банке в 12 тысяч рублей, чтобы заплатить долги, которые мы вынуждены были сделать; наших доходов не хватает на го, чтобы покрыть необходимые расходы, несмотря на всю нашу экономию и ограничения, которые мы на себя накладываем. Но нужно было принимать у себя весь уезд, к нам в деревню постоянно приезжали к мужу по делам и чтобы доказать ему свою привязанность; по праздникам бывало 75 и до 100 человек. Кроме того, генерал-губернатор кн[язь] Хованский, проезжая туда и обратно через Красное, любил находить у нас хорошее угощение; он даже в деревню приезжал к нам пообедать. Все эти расходы были необходимы, и вот теперь мы платим за трехлетнюю деятельную и добросовестную службу жизнью, еще более стесненной, чем прежде, потому что уже давно истрачены сорок тысяч рублей моего приданого: эти деньги пошли на уплату служебных долгов мужа и покупку крестьян в наши деревни взамен умерших после двенадцатого года. Моя болезнь тоже стоила денег, и кроме того платили гувернанткам Аннет. — Да будет воля Божия! Я не мечтаю о богатстве ни для нас, ни для Аннет, но мне нужны средства для ее воспитания, чтобы знания и способности могли выручить ее во всех случаях жизни, в которых она может оказаться. Вот что терзает мне сердце и наполняет его горечью. Но я уповаю на Бога и сделаю все, что зависит от меня /.../.

19-е декабря

Из писем стало известно, что Константин отказывается от короны! Еще одной надеждой меньше, потому что он был так добр к моему мужу, у которого есть даже письмо от него!.. 14числа сего месяца несколько гвардейских полков отказались присягать Николаю. На Сенатской площади собралась толпа народу, которая требовала Константина и конституцию. Милорадович был убит; пустили в ход артиллерию. Те, кого взяли, находятся в крепости, и повсюду идут розыски. Я боюсь за многих людей! — Бедная моя страна! Что тебе суждено!

1-е генваря. Смоленск

Вчера был у губернатора Храповицкого вечер; мы там встречали Новый Год и в полночь приветствовали новорожденного шампанским; много было военных; генералы Талызин¹⁸⁶, Панкратьев, которого жену, урожденную Бибикову¹⁸⁷, я так люблю; Свечин¹⁸⁸ и много других. Все мы старались забыть общую печаль; что принесет нам этот год? Наверное, почти более горьких чувств, нежели приятных; не всегда ли так бывает в этой бедной жизни!

Я не смею иметь желаний, они так мало сбываются; и знаю ли я, что мне истинно полезно. Прошу у Бога щастья всего мне драгоценного, твердости духа и покорности во всех случаях жизни.

Сегодня была парадная обедня в Соборе, и наш Преосвященной Иосиф¹⁸⁹ говорил речь о повиновении властям, указывая на послушание Иисуса Христа к земным родителям. Наш достойный пастырь имеет самую приятную наружность, служит удивительно хорошо и говорит трогательно и убедительно /.../.

4 генваря. [Щелканово)

Памятный знак в с. Васильево.

Я провела очень приятный день в Васильеве. Пестели так любезны, каждый по-своему. Говорят, что у него государственный ум, я же люблю в нем милого старика, веселого нрава, несколько язвительного, так мило рассказывающего все, что он видел и слышал в свои лучшие годы; и его знакомства со столькими замечательными людьми делают беседу с ним такой интересной. М-me Пестель, урожденная Крок, — женщина удивительного ума, имеющая знания, которыми могут похвастаться немногие женщины. Она владеет высшей степени хорошим тоном и искусством вести необыкновенно приятную беседу, проведя часть жизни при дворе, в Дрездене, Париже и Италии; удивительно ли, что в ее обществе получаешь столько удовольствия и узнаешь столько нового. Но то, что я пеню в ней более всего, это ее стойкость, то мужество, благодаря которому она в себе находит источник душевного богатства, живя в самой глухой в скучной деревне, какую только можно себе представить; и в обстоятельствах, которые сломили бы обыкновенного человека, у нее хватает власти над собой, чтобы поддерживать мужа, скрашивать ему жизнь, следить за воспитанием дочери, заменять собою всех возможных учителей и кроме того тщательно входить во все мелочи хозяйства, руководить строительством, одним словом, принимать на себя все тяготы мучительного существования; и при этом такая благожелательность по отношению ко всем на свете, умение снискать любовь своих скучных соседей, которые способны разговаривать только о капусте и репе. В самом деле это женщина замечательная, я гляжу на нее с почтением, как на великий образец для подражания. Ее дочь, очаровательная девочка пятнадцати лет, ангельской нежности и доброты, будет утешением — я уверена — своей достойной матери /.../.

М-me Пестель, прекрасная музыкантша, играла марш из оперы Вебера¹⁹⁰Фрейшиц, которая в прошлом году доставляла радость всей Европе /.../.

18-е генваря. Казулино

/.../ Сегодня утром приехала англичанка, которую я ждала из Петербурга, Miss Kitty Feveryear; она производит впечатление хорошо воспитанной особы. Как я буду счастлива, если Небо пошлет мне в ней человека, полезного для воспитания моей Аннет, ей всего восемь лет, а сколько гувернанток мне пришлось переменить: француженка M-me Hamaid была подходящей, но она начала вести себя слишком легкомысленно, и я вынуждена была ее отослать; англичанка Mistriss Key была слишком старая; Blackwood слишком раздражительная; повезет ли мне теперь /.../.

2-е апреля

Я была у М-mе Пестель, она в ужасном горе. Ее сын¹⁹¹ серьезно замешан в деле либералов¹⁹². Я поехала, чтобы ее утешить, но, напротив, это я у нее училась смирению и мужеству. Ее душа такая большая и сильная, несмотря на то, что у нее чувствительный характер. Она обожает и оплакивает своего сына, но она находит еще в религии все, что помогает ей не сломиться под бременем несчастья, утешать мужа и дочь и заниматься своими ежедневными делами. Однако эта борьба природы и разума сильно сказывается на ее здоровье; она ужасно исхудала. Ее милая дочь, столь же рассудительная и смиренная, как мать, прячет от нее горькие слезы, которые она льет втихомолку. Достойная семья! я всегда ухожу от вас, восхищаясь вашими добродетелями и унося решительное желание подражать им. Рядом с людьми такого благородства дышишь другим воздухом; чувствуешь, как возвышается душа, облагораживаются мысли, и с радостью понимаешь, как велика и прекрасна добродетель /.../.

24 июля

Страшное известие потрясло все мое существо и разбило то спокойствие, которое моя душа начала обретать! 14 числа этого месяца около ста несчастных были осуждены; пятерых казнили, другие приговорены к каторжным работам. О Боже мой! сделай так, чтобы моя душа склонилась перед Твоей непостижимой волей и дай несчастным, оставшимся в живых, смирение, а тем, которых уже нет, — жизнь счастливей, чем та, которую у них отняли в расцвете их существования. Какое горе должны были они испытать, вынужденные умереть молодыми, полными жизни и здоровья! И по какому праву отнимают жизнь, которую не умеют ни дать, ни вернуть... Но Ты испытал это, Господи! я должна умолкнуть!

11 августа

Памятный знак в с. Васильево.

Вчера я навешала несчастное семейство Пестелей; горести бедной матери разбили мне сердце¹⁹³; могла ли я утешить ее?., я могла лишь плакать вместе с ними... Не стоит жалеть тех, кто умер христианами; гораздо несчастнее те, кто еще влачит тяжкое существование в оковах. Бедный Якушкин, навеки разлученный с прелестной женой и детьми, воспитанием которых он столько занимался, лишенный всех радостей жизни; и столько других, которых тоже жаль!..

Я вспоминаю, что в самый день казни и, вероятно, в тот же час я видела сон, который меня поразил и который я рассказала всей семье. Мне снилось, что мой покойный отец пришел мне объявить, что для несчастных все кончено! Проснувшись, я была безумно удивлена. Что это за таинственное откровение, неужели мне, все время сосредоточенной на одной мысли, выпало на долю вступить в связь с невидимым миром! Тем не менее я это пережила! /.../.

23-е августа

Я вернулась от Пестелей, у которых провела три дня; они видят мое искреннее участие в их горе, и это установило доверие между нами/.../. Горькую радость доставило мне письмо несчастного Paul, написанное незадолго до смерти¹⁹⁴. Какая благородная душа, какая возвышенность чувства, какая нежная привязанность к матери! Нет, человек, который так пишет в ожидании конца, не может быть чудовищем, каким его нам изобразили. Он просит мать, которая его так хорошо знает, не верить всему тому, в чем его обвиняют; он уверяет ее, что в тех заблуждениях, за которые он сам себя корит, сердце его никогда не участвовало и что, если бы пришло время действовать, сердце исправило бы ошибки его ума. В высшей степени трогательно выражение его любви к родителям; он горько упрекает себя в том, что причинил им столько страданий, и говорит, что в своей чрезмерной любви к ним желает, чтобы, если это возможно, они забыли о нем. «Я устал от жизни, — говорит он, — и предпочитаю смерть любому тюремному заключению; но в то же время я хотел бы жить, чтобы посвятить вам всю свою жизнь. Какой бы ни была моя судьба, мой последний вздох будет вздохом любви к вам». Он просит мать порадоваться тому, что теперь он понял Божественную сущность Спасителя, и пишет, что эта вера дает ему утешение в тюрьме и помогает отнестись к смерти со смирением¹⁹⁵.

Мне так досадно, что я не решилась попросить копию этого прекрасного письма; я боялась вновь вызвать их страдания, проявив бестактность /.../.

13 октября. Казулино

Мой муж в Петербурге устраивает детей Рачинских на государственную службу¹⁹⁶. Мне тяжело его долгое отсутствие, и я приехала скоротать его у моей замечательной маменьки /.../.

14-е октября

Сегодня был вечер воспоминаний; мы с братом Владимиром мысленно бродили по старому Казулинск[ому] дому и в каждом уголке находили несколько младенческих радостей. Сколько есть приятных впечатлений, которые светятся в памяти и в которых иногда не можешь дать себе отчета; это какие-то неясные воспоминания, но исполненные дивной — свежей прелести. Блаженные дни младенчества! с чем вас сравнить! Но тогда мы не знали их цены; мы стремились к будущему, жаждали чего-то неизвестного. А теперь усталые от жизни, пережившие много очарований, мы снова обращаемся мыслью к прошедшему, желали бы снова начать жизнь, и начнем мы новую жизнь — за пределами гроба /.../.

3-е ноября. Казулино

Я живу здесь одиноко и занимаюсь тем, что мне приятно; читаю, пишу, учу Аннет, и, если бы Пьер был со мною, мне нечего было бы желать. Сегодня великолепная погода, я долго гуляла и зашла в сад, который вернул меня к милым воспоминаниям детства; я остановилась в том месте, которое особенно любила в последний год до замужества; это похоже на маленький остров в самом конце сада, совсем уединенный, но оттуда открывался вид на дом, две церкви в окружении деревьев, большую дорогу, мельницу. В этом убежище с книжкой Циммермана¹⁹⁷ в руках я любила вкушать одиночество, которое он описывает с таким очарованием. Волны озера, плеща у самых ног, погружали меня в мечты; здесь сложились самые дорогие замыслы моей жизни, самые прекрасные грезы!..

В этих любимых местах воспоминания чередой теснились в сердце, и непреодолимое желание запечатлеть хоть что-нибудь из этого овладело мною. События моей жизни очень просты, но вспоминать о них мне так приятно.

Я родилась 17 февраля 1800. Этот год в нашей семье памятен тем, что тогда началось строительство прекрасной церкви в Казулине. Говорят, что я была мила, и я была счастливейший в мире ребенок. Моим первым горем стала разлука с доброй кормилицей, которую я нежно любила, я пряталась, чтобы горько плакать, и сдерживала слезы, когда думала, что меня видят. Моя маменька сама выучила меня читать; терпение и кротость этой отличной наставницы заставили меня сделать быстрые успехи, скоро я впервые попыталась писать и начертала на доске слова: «Милая Маминька». В пять лет мне нашли гувернантку француженку M-elle Goze, добрую женщину, очень набожную, но крайне медлительную. Я была счастлива с нею и очень жалела, когда она оставила наш дом.

Хмелита, усадьба Грибоедовых.

Я участвовала во всех больших путешествиях маменьки, и когда мы однажды посетили Успенский Собор и я в первый раз увидала мощи, я всех рассмешила, сказав растроганным голосом, что это, верно, мощи моей бабушки Лесли, которая, как мне было известно, похоронена в Москве. Мы были в Троицкой Лавре, в Ростове и Новом Иерусалиме, и от большого усердия я подошла приложиться к Царским Вратам и упала, когда они отворились; этот незначительный случай остался в памяти, потому что он причинил мне ужасное горе; я думала, что совершила преступление, и долгое время потом я каждую ночь чувствовала невыразимый страх и волнение. Такие детские впечатления, которыми обычно пренебрегают, имеют иногда влияние на всю остальную жизнь; этот случай и, возможно, другие в том же роде, на которые никто не обратил внимания, были причиною того, что впоследствии мелкие события вызывали у меня волнение столь сильное, что рассудок не мог вполне его побороть.

Когда мне было семь лет, мы проводили зиму в Москве, где мои братья учились в Университете. Мне нашли учителя танцев, Mr Lefevre, и я помню, как однажды горько плакала, когда меня заставляли танцевать перед преподавателями Университета, которые в этот день у нас обедали. Меня водили на балы к Иогелю¹⁹⁸, где я поссорилась с английской девочкой моего возраста, которую я во что бы то ни стало хотела убедить, что ее мать не стоила моей. Мы бывали у всех родных, и у меня до сих пор стоят перед глазами столько старинных лиц, которые внушали мне большое уважение, и столько просторных гостиных, где я смертельно скучала.

Вернувшись с богомолья в Тихвине, мы нашли дома новую гувернантку, англичанку, добрую Изабеллу Яковлевну, о которой я сохранила воспоминания, полные любви и уважения; мы очень любили ее сына Mr John (он иногда приезжал из Москвы ее навестить), потому что он нас веселил, заставляя прыгать через веревочку и делать гимнастику. — Моя мать нам давала все уроки, и я сохранила самые приятные воспоминания об этих часах, когда она сидела за своим бюро, делала выписки, а я около нее училась; в это счастливое время зародилась моя исключительная любовь к учению, она была развита примером всей нашей семьи, жизнь которой была домашней и трудолюбивой. Мы только изредка навешали соседей. К нам приезжали гости, но мы [дети] мало появлялись в их обществе, и этот образ жизни, такой правильный и соответствовавший неукоснительному воспитанию, которое нам давали, привел к тому, что я всегда предпочитала серьезные занятия всем светским удовольствиям. Иногда мы приезжали на несколько летних месяцев в Никольское, в нашу прекрасную деревню в 25 верстах от дома; здесь мы пользовались большей свободой, чем в Казулине; дом был очень маленький, мы располагались в разных постройках, что позволяло нам вволю бегать по двору и в прелестном лесу в двух шагах от дома, мы резвились от всей души. M-tne Грибоедова, родственница и подруга маменьки, тоже приезжала из Москвы на лето к своему брату¹⁹⁹ в нескольких верстах от Никольского, и мы были неразлучны. Хмелита была красивейшим местом, и мы находили там многочисленное общество; мы гуляли, устраивали parties de plaisi²⁰⁰, барышни Грибоедовы²⁰¹ были удивительные музыкантши, и никто не думал тогда, что одна из них станет такой знаменитой. В их доме жила молодая девушка Julie Capeble, с которой мы очень подружились и долго потом переписывались²⁰² Александр Грибоедов учился тогда в Университете, как и мои братья. Моей близкой подругой и сверстницей была Катрин Энгельгардт, очаровательная девочка, которую со всем усердием воспитывала ее мать (она была единственным ребенком в семье). В Овиновщине²⁰³ давали маленькие детские балы, которыми мы наслаждались; у нас иногда ставили театральные представления, где мы были актерами, и эти не слишком частые удовольствия служили нам развлечением в ежедневных занятиях /.../

В 1809 году освятили нашу церковь²⁰⁴. Церемония продолжалась три дня, и у нас все время было много гостей /.../ Так как дом был полон, мы жили у священника, и нам было весело бегать из дома в дом; мне казалось, что я очень занята: надо было принимать гостей и следить за порядком на столах, приготовленных в саду для бедных и крестьян, собравшихся посмотреть на церемонию. Я считала себя очень полезной и была вполне счастлива.

Хмелита, Казанская церковь.

Вскоре после этого к нам приехала из Орла кузина нашей матери Якушкина, дети которой воспитывались вместе с моими старшими братьями и сестрами. Моя тетка любила свет и внешний лоск; ее присутствие пробудило во мне желание нравиться; первый раз я задумалась о своей внешности и нарядах. Я захотела быть красивой и сделалась манерной, но родители постарались дать мне понять, как смешна была эта аффектация, и я понемногу от нее отвыкла. — В это время нам нашли учителя пения Ожогина, у которого была очень хорошая метода преподавания, хотя иногда он бывал пьян, но в это время особенно ярко проявлялся его талант; в естественном состоянии он был застенчив, а под влиянием вина становился увереннее в себе и выдавал прекрасные трели и рулады. Довольный моим прилежанием, он давал мне долгие уроки, и я скоро научилась хорошо петь итальянские арии в обществе, собиравшемся на имянины и дни рождения моих родителей.

Тогда же у нас был новый преподаватель Mr Cucuel, очень образованный человек, занятия с которым развили и укрепили мой вкус к серьезному учению. Я особенно любила уроки истории и литературы, которые он умел сделать очень приятными. Нашей подругой на уроках стала дальняя родственница отца Наташа Якушкина; брат Александр продолжал учиться с нами, и сестра Лиза также участвовала в наших классах; я по-прежнему занималась английским языком /.../ Лиза Якушкина, которая со времени замужества своей старшей сестры поселилась с матерью в нашем соседстве, часто проводила целые месяцы в Казулине; она гуляла и училась с нами. Мы вместе обрабатывали маленький цветник у нас под окнами, устраивали в нем клумбы и писали имена из цветов. У меня был очень романический склад ума; я никогда не читала романы, но черпала пищу для мечтаний в случайно слышанных разговорах и живом воображении. Я начала выдумывать романы (не имея возможности их читать) и себя в них обычно выводила главной героиней. Один такой роман я однажды доверила Якушкину, брату Лизы, потому что не хотела потакать любопытству других; несмотря на мои просьбы, он показал мой роман нашей семье, надо мной стали смеяться и дразнить именем героини. Это вызвало во мне еще большую скрытность, но я не отказалась от моих любимых сочинений. Когда у меня был растрепаны волосы, Якушкин называл меня кающейся Магдалиной, он предсказывал, что из меня выйдет нечто замечательное. Несчастный молодой человек! тогда мы не предчувствовали его бедственной судьбы... Я пыталась также писать стихи, которыми осталась недовольна; и так как мне хотелось добиться совершенства во всех своих начинаниях, неудачи легко лишали меня сил; я бросала все, что могла бы сделать, быть может, не без успеха, если бы у меня не было честолюбивого желания сделать это немедленно. Так же было и с рисунком; моим учителем был академик архитектуры²⁰⁵, который развил прекрасный талант моей сестры Марии; я очень хотела рисовать портреты, но они не удались, и я отчаялась. Дело не в том, что мне не хватало настойчивости, мое упорство более соответствовало мужчине, нежели женщине; я скорее предпочитала страдать, чем нравиться. Я никогда не была упрямой, наоборот, я была очень чувствительна и поддавалась доводам здравого смысла, но чтобы меня внутренне убедить, требовалось множество таких доводов; иными словами, в моем характере не хватало женственности, и часто в жизни я сожалела об этом.

Mr Cucuel уехал от нас, как и наша прекрасная англичанка и учитель пения; когда мне было всего одиннадцать лет, не осталось никого, кто бы руководил моими занятиями. Тогда мне пришло на помощь страстное желание получить образование; я продолжала одна все свои уроки, я старалась чтением расширить свои знания; я читала с ненасыщаемой жадностью, делала выписки; сколько усилий я прилагала, чтобы понять и раскрыть то, что хотела знать, и с каким удовольствием я часто сидела ночами над книгами одна в своей комнатке, в которой жила с тех пор, как моя сестра вышла замуж. Как я ее любила, эту комнату, она была простой и скромной, кровать, несколько стульев, книжный шкаф, ключи от которого мне были даны, и окно, выходившее на большую дорогу и кладбище около старой церкви²⁰⁶; сколько сладких часов я провела возле этого окна в лунные ночи, глядя на бренность жизни и, вместе с тем, мечтая о жизни и о том, что придает ей такое очарование. Я была так счастлива своей умственной жизнью, что не мечтала ни о каких развлечениях /.../.

Как все хорошее на земле, это счастливое время тоже подошло к концу. Мало-помалу счастливые жители Казулина рассеялись /.../. Братья поступили на службу, сестра вышла замуж; я лишь изредка виделась со своей подругой Энгельгардт после смерти ее матери. Наташа вернулась к себе домой, а Лиза [Якушкина] вскоре уехала со своими в Орел. Дома остались только мы с сестрой Лизой.

Так началась моя молодость. Моя душевная жизнь приобрела серьезный и вдумчивый характер. Переход от детства к более зрелому возрасту не был постепенным; это случилось сразу. Трудные обстоятельства, страдания тех людей, которых я любила, закаляли мой нрав и рассудок, и в том возрасте, когда большинство молодых людей все еще сохраняют беззаботность юности, я живо ощущала себя взрослой. Замужество моей бедной сестры оказалось несчастным, и эти мучения, свидетелем которых я часто бывала, сжимали мне сердце. Мать, которая ее обожала, страдала не меньшее ее, и лишь в религии находила силы, чтобы вынести это горе. Наш дом стал грустным; дуновение несчастья иссушило цветы жизни. Вскоре неожиданное событие принесло нам новые неприятности. Разгорелась война 1812 года; враг с невероятной скоростью приближался к воротам Смоленска. При его приближении все бежало; мы вынуждены были уехать и расстаться с отцом, который мог решиться покинуть свое любимое обиталище только в случае крайней необходимости. Преисполненные горем и страхом за судьбу дорогого отца, предвидя в будущем одни беды и нищету, мы покидали родной кров, который не надеялись более увидеть. Тем не менее я вспоминаю, что сборы и будущие скитания виделись мне не без некоторого удовольствия; мы представляли себя маленькими эмигрантами из прекрасного романа М-те Жанлис²⁰⁷, и я мечтала, как в случае нашего разорения я буду зарабатывать на жизнь и поддерживать семью; в своей неопытности я рисовала себе благородные и опасные поступки, которые я совершу /.../. Но я с сожалением думала о своей комнатке в Казулине, которую я тщательно заперла, оставив записочку господам французам: я умоляла их ради их всем известной вежливости воздержаться от разорения моего небольшого имущества /.../. Чудом, явленным милостью Божией, наш дом избежал всех ужасов войны²⁰⁸. Для того, чтобы почувствовать цену благополучия, нужно познать лишения. Счастье возвращения домой было нарушено отъездом брата Александра в армию, которую он догнал в Калише в 1813 году; вступив в Преображенский полк, он опасно заболел и попал в плен во время отступления при Бауцене. Это грустное известие и волнения за брата Владимира, который тогда тоже воевал, причиняли нам живую боль.

Поездка в Киев несколько отвлекла нас от этих несчастий /.../. Вернувшись домой, я принялась за свои занятия с новым жаром; я обдумывала прочитанное /.../. Еще я любила представлять себе обязанности матери семейства и хотела подготовиться, чтобы их выполнять; для этого я читала сочинения, посвященные воспитанию, я придумывала методы обучения; с самого детства я чувствовала настоящее призвание к тому, чтобы воспитывать детей; я всегда давала уроки, и успехи моих учеников подталкивали меня к моим будущим обязанностям /.../.

Мне пошел восемнадцатый год; говорят, я была хороша собой; я сама никогда не была вполне довольна своей внешностью; я изволила себя желанием достичь совершенства как в духовном, так и физическом отношении, и всегда была лишена самоуверенности и апломба, которые позволяют тем, кто ими обладает, вкушать светские удовольствия, и, вероятно, поэтому они мне никогда не нравились. — Все, что чувствовало мое сердце, было живо и глубоко; у меня была восприимчивая и пылкая душа; меня снедала потребность любить, я искала предмет, который бы привлек мое внимание. Наконец он нашелся. Я увидела Пьера Калечицкого год назад у моего зятя²⁰⁹, где наша семья проводила несколько дней; я показалась ему слишком юной, чтобы внушить серьезное чувство; в то же время я с девичьей проницательностью догадалась, что я его заинтересовала, и этого было достаточно, чтобы я сильно им увлеклась, но так как я его долго не видела, мало-помалу он все меньше занимал мои мысли. Летом 1817 года он приехал к нам в Казулино под тем предлогом, чтобы поблагодарить моих родителей за участие в воспитании его племянника²¹⁰.

, который жил у нас. Его вид возродил огонь, который теплился под пеплом; он пробыл у нас несколько дней, говорил со мной очень мало, но я замечала, как он наблюдал за мной, что приводило меня в ужасное смущение. Он уехал, так и не дав мне возможности догадаться, какое впечатление я на него произвела; эта неопределенность меня беспокоила, потому что я впервые испытывала серьезное чувство, основанное на уважении. Наконец 16 августа он вернулся, объявил о своем чувстве, и ему обещали мою руку. Это был предел моих желаний, я видела, что меня любят, и вкушала все очарование любви /.../.

Я восстановила самые прекрасные моменты моей жизни; эти драгоценные воспоминания оживили мне сердце. Суждено ли мне увидеть когда-нибудь счастье моей возлюбленной Аннет; пусть и она сможет испить эту волшебную чашу, без которой жизнь не имеет цены. Боже, сделай ее счастливой, чтобы я могла спокойно умереть!

ПРИМЕЧАНИЯ

¹В год войны. Пг., 1915. С. 43–44, 65, 83.

²Чернов С. Н. Отчет о командировке в Москву летом 1924 г. Саратов, 1923. С. 37. Среди многочисленных исследований, так или иначе касающихся смоленского круга знакомств Грибоедова, выделяется статья Н. П. Балуновой «Усадьба Хмелита и хмелитское окружение семьи Грибоедовых» (Проблемы творчества А. С. Грибоедова. Смоленск, 1994. С. 253–262). Работа Балуновой написана на основе материалов Колечицких-Лыкошиных, хранящихся в РГАЛИ, и вводит в научный оборот новые документы.

³С. Н. Чернов, читавший в 1924 один из томов «Записок» Колечицкой (он называет его вторым, однако это том одиннадцатый), сообщает: «"Воспоминания" принадлежат сейчас Г. А. Рачинскому» (Чернов C. H. Указ. соч. С.18). Дата рождения Г.А. Рачинского, которая в разных изданиях варьируется (1853 или 1859), уточнена нами по запискам его бабушки: 25 января 1859 она отмечает, что у ее дочери, Анны Петровны, родился сын Григорий (Мои Записки от 1859 года // РГАЛИ Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1579. Л. З).

⁴В 1909–1912 сюда же наезжал А. Белый; (Лавров А. В. Андрей Белый: Хронологическая канва жизни и творчества // Андрей Белый: Проблемы творчества. М., 1988. С. 783–784,786). См. также письма Белого к А. А. Рачинской (ноябрь-декабрь 1911) — РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 2384.

⁵Воля России. 1925. №12. С. 5.

⁶РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 2521. Л. 7. Сборник «Скарб», вероятно, не вышел в свет. «Письма Пестелевы» — см. публикацию в «Воле России» и «Le Monde Slave».

⁷Пиксанов Н. К. Грибоедов: Исследования и характеристики. Л., 1934. с. ЗЗ.

⁸Там же, с. 53

⁹Энгельгардт Л. Н. Записки. М., 1868. С. 2.

¹⁰Ее отцом был смоленский дворянин из не менее обширного рода — отставной капитан Иван Петрович Лесли, бывший в I781 сычевским уездным предводителем дворянства. Один из его родственников — Александр Дмитриевич Лесли (1781–1856) — известен в истории войны 1812 года тем, что первым «предложил составить ополчение по Смоленской губернии» (Смоленская старина. 1912, Вып.2. С. 323).

¹¹Рассказы бабушки (из воспоминаний пяти поколений), записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Л., 1988. С. 61-–62. Миропия — от греч.: «делающая миро». В отрывке, который приводится в книге Н. К. Пиксанова, это имя прочитано как «Миронья» (Пиксанов Н. К. Указ. соч. С. 67; см. также: Грибоедов в восп. С. 39). В третьем браке Татищева была за М. Грибоедовым, что положило начало родству Лыкошиных и Грибоедовых.

¹²Лыкошин В. И. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. З об.

¹³Рачинская М. И. Тетрадь с записями для дочерей // РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1679. Л. 9 об. (перевод с франц. наш. — Публ.)

¹⁴РГАЛИ. Ф.1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 4.

¹⁵РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ел. хр. 143. Л. 27 об.

¹⁶Там же. Л.27об., 29об. – 30; письмо М. И. Лыкошиной к дочери Анастасии от 17 мая 1818. - РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 2. Ед. хр. 5. Л. 39 об.

¹⁷Сельское благоустройство. 1858. Кн. 1. С. 262

¹⁸РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. ЗЗ об. (примечание А. И. Колечицкой к воспоминаниям В. И. Лыкошина).

¹⁹В настоящее время местонахождение автографа воспоминаний В. И. Лыкошина неизвестно; сохранились два копии: одна входит в одиннадцатый том записок А. И. Колечицкой (РГАЛИ. Ф. 1337. оп. 1. Ед. хр. 143), другая - неполная — была сделана А.А. Рачинской в начале XX в. (РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 2370). Исследователи обыкновенно опирались именно на эти копии; пространные выписки из одиннадцатого тома составляют существенную часть упомянутой книги С. Н. Чернова. Фрагмент мемуаров Лыкошина, приведенный в сборнике «Грибоедов в воспоминаниях современников» (Указ. изд. С. 32–38), воспроизводит текст, напечатанный в работе Пиксанова.

²⁰Издателем альманаха был Козьма Андреев. Выдержки из стихотворения см.: Пиксанов. Н. К. Указ. Соч. С. 75.

²¹РГАЛИ. Ф. 1 337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л.29–29 об., ЗЗ об.: Воспоминания, мысли и признания человека, доживающего свой век смоленского дворянина// Русская старина, 1885, №9, С. 143

²²РГАЛИ, Ф. 1337, Оп. 1, Ед. хр. 143, Л. 16

²³РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1679. Л. З6 об. (перевод с франц. наш. — Публ.).

²⁴«Мои Записки...». Л. 88–88об. (запись от 28 апреля 1831).

²⁵РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 27.

²⁶«Мои Записки...». Л. 104 об.; в 1844 А. П. Колечицая записала в дневнике впечатления от свидания с М. И. Лыкошиной в Киеве: «О встрече с бабинькой нечего и говорить, она всегда бывает трудна и старушке, и моей маменьке, радость и слезы вместе» (РГАЛИ. Ф.427. Оп. 1. Ед. хр. 1517. Л.1об.–2).

²⁷РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 15об.

²⁸Впоследствии Елизавета Ивановна вышла замуж за Николая Ивановича Тулубьева.

²⁹РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 15 об.

³⁰РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 2. Ед. хр. 2.

³¹«Мои Записки...». Л. 45.

³²Русская старина. 1879. №11. С. 539–540.

³³Наигранности (фр.)

³⁴РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 2. Ед. хр. 2. Л. З–4об.

³⁵Пестриков Н. С. История лейб-гвардейского Московского полка. Т. 1. СПб., 1903. Приложение. С. 12.

³⁶Маркграфский А. История лейб-гвардии Литовского полка. Варшава, 1887. Приложение. С. 26.

³⁷Когда дочь уехала из родительского дома, Миропии Ивановна очень тосковала по ней и просила ее писать как можно чаще. Сама она постоянно писала своей Nany подробные письма — «казулинскую газету».

³⁸Смоленская старина. 1916. Вып. 3. Ч. 2. С. 3–4 отд. паг.

³⁹«Мои Записки...». Л. 86. Запись 21 ноября 1828.

⁴⁰О воспитании» (франц).

⁴¹РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 2. №2. Л. 25 (перевод с франц. наш. — Публ.).

⁴²«Мои Записки...». Л. 133; см. также: В год войны. Указ. изд.

⁴³«РГАЛИ. Ф.427. Оп. 1. Ед. хр. 1577. Л. 88 об.

⁴⁴Русская старина. 1895. № 8. С. 101–102

⁴⁵Запись А. М. Ремизова цит. по: Заветы. 1914. №3. С. 139; далее: Заветы.

⁴⁶Русская старина. 1895. №8. С. 102

⁴⁷ В год войны. С. 40

⁴⁸РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1577. Л. 88.

⁴⁹Там же. Ед. хр. 1534. Л. 6 — письмо А. И. Колечицкой к дочери от 26 января 1865

⁵⁰РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1580. Л. 106–106 об. — «Мои записки от 1862 года (запись от 29 мая 1865)».

⁵¹Русская старина. 1895. №8. С.98.

⁵²Ф. 427. Оп. 1. Ед . хр. 1580. Л. 108об. — «Мои записки от 1862 года» (запись от 3 июля 1865)».

⁵³Авторство книги «Семейство Вифании...» раскрывает Н. Н. Голицын в «Библиографическом словаре русских писательниц» (СПб., 1889. С. 138). См. также: Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей. Т.2. М., 1957. С. 31. В начале 1871 А. И. Колечицкая записала в своем дневнике: «Я начала переводить "La Famille de Bethanie" с сокращениями и некоторыми изменениями /.../. Не знаю, дано ли мне будет ее кончить и пустить в ход, ка[к) два прежние мои перевод(а] или переделки» (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 116).

⁵⁴РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1534. Л. 5

⁵⁵В ИРЛИ сохранилась записка Грибоедова к Колечицкой, которая отнесена С. А. Фомичевым к 5–9 сентября 1818. (Грибоедов А. С. Сочинения. М., 1988. С. 452). В сборнике «Грибоедов в воспоминаниях современников» он же датирует ее 1823–1824. Первая датировка исключается: точно известно, что Анастасия Ивановна не выезжала из Щелканова осенью 1818 (17 сентября у нее родилась дочь).

⁵⁶РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 2. Ед. хр. З. Л. З6–З6 об.

⁵⁷Там же. Ед. хр. 2. Л. З6–З6 об.; (Перевод с франц. наш. — Публ.).

⁵⁸РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 2. Ед. хр. 2. Л. З6–36 об. (перевод с франц. наш. - Публ.).

⁵⁹Ср. с мемуарной записью В. И.Лыкошина: «Мать моя была очень дружна с двоюродною сестрою своею Прасковьею Филагриевною Якушкиною, и когда муж ее заболел и умер у нас в доме, она оставалась года три с детьми своими у нас, так как имение их было совершенно расстроено. Две дочери и сын ее были одних с нами лет, и мы жили у учились как одной семьей». По истечении этого времени Якушкины «уехали на житье в Орловскую губ[ернии] к брату их отца Сем[ену] Анд[реевичу), купившему прекрасное имение там» (РГАЛИ. Ф.1 337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 6)

⁶⁰А. М. Ремизов опубликовал 20 писем Пестелей к А. И. и П. П. Колечицким (в основном это приглашения погостить в Васильеве и поздравления по разным праздничным случаям); в РГАЛИ хранятся также письма С. И. Пестель к Колечицкой 1867–1868 (Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1638).

⁶¹РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 2. Ед. хр. 4. Л. 5.

⁶²Эпиграф. Божественные воспоминания, тени утраченных благ, остаются единственной радостью, когда все потеряно. Граф де Сегюр. Воспоминания (франц).

⁶³И. П. Лесли (внук В. И. Лыкошина), автор обстоятельного исследования «Жизнь помещиков три четверти века назад», написанного на материале хозяйственных книг Колечицких за 1834 и 1846, отмечает, что они «вели расход по-старинному, считая год не с января, а с сентября (сообразно прихода по хозяйству)» (Смоленская старина. 1916. Вып. З. Ч.2. С. 10 отд. паг.)

⁶⁴Автор приводит выдержку из французского перевода романа Сэмюэла Ричардсона «Кларисса, или История молодой леди, охватывающая важнейшие вопросы частной жизни и показывающая, в особенности, бедствия, проистекающие от дурного поведения как родителей, так и детей в отношении к браку» (1747–1748). Этот роман в письмах, чрезвычайно популярный в конце XVIII — начале XIX вв., рассказывает о несчастной судьбе Клариссы Гарлов, доверие которой завоевал светский кутила Роберт Ловлас. Он добивается того, что она бежит из семьи, и заключает ее в публичный дом. Роман заканчивается смертью героини от горя и лишений и гибелью Ловласа, раненного на дуэли ее родственником. В приведенном Колечицкой отрывке, в частности, говорится: «Но с тех пор, как я решилась записывать то, что я намерена сделать или то, что сделала, мои поступки или решения остаются передо мной закрепленными на бумаге, привлекая меня к себе, отталкивая или требуя их исправить. Это нечто вроде договора с самой собой... как обязательство повседневно приближаться к добродетели».

⁶⁵Летурнер Пьер (1736–1788) — французский литератор, переводил Юнга, Оссиана, Шекспира, Ричардсона.

⁶⁶Речь идет об эпистолярных романах «Памела, или Вознагражденная добродетель» (1740) и «История сэра Чарльза Грандисона» (1754).

⁶⁷Имеется в виду французский перевод книги известной английской романистки Марии Эджворт (1767–1849) «Очерки практического воспитания» (1798).

⁶⁸Церковь во имя Сошествия Святого Духа; см. также прим. 204.

⁶⁹В 11-м томе записок Колечицкая рассказывает, что дядька Г. С. Вишневский был «из рода шляхтичей», попавших в крепостные «к одному из предков» Лыкошиных; «он посредством чтения приобрел замечательное образование и своими увлекательными рассказами из "Детского чтения", издаваемого Карамзиным, возбуждал в нас любознательность и сочувствие до горьких слез к бедствиям и проступкам какого-нибудь Фрица или Юленьки или к приключениям любимого нами Робинзона. Можно сказать, что в отношении развития наших детских умственных способностей мы многим обязаны умному дядьке Герасиму» (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 34)

⁷⁰Melle Goze была свояченицей И. Д. Петрозилиуса, учителя и воспитателя А. С. Грибоедова. Изабелла Яковлевна вышла замуж за русского, некоего Соколова (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр.143. Л. 38).

⁷¹Возможно, имеется в виду Андрей Гаврилович Ожогин (1746–1814) — певец (бас) и драматический актер с ярким комедийным дарованием. С 1780 выступал в Петровском театре в Москве; оставил сцену в начале 1800-ых.

⁷²По воспоминаниям В.И. Лыкошина, в 1811 Иван Богданович Лыкошин, «справедливо желая сберечь крестьянские дворы, отдал большую часть молодых музыкантов в рекруты», и домашний оркестр перестал существовать (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 26 об.).

⁷³Вассиан (в миру Вавила) — знаменитый иеросхимонах Киево-Печерской Лавры; в 1816 его посетил Александр I , исповедовался и беседовал с ним, после чего пожаловал наперсный бриллиантовый крест (Чтения в Обществе истории и древностей российских. 18. Кн. 1. Отд. V. С. 188–189).

⁷⁴Имеются в виду общежительные монастыри.

⁷⁵Серапион (Стефан Александровский, 1747–1822) — с 1803 митрополит Киевский и Галицкий, член Синода

⁷⁶Леванда Иоанн Васильевич (1734–1814) — с 1787 протоиерей Софийского собора в Киеве. В 1798 был награжден митрой наравне с членами Синода из белого духовенства. Другой современник вспоминает: «С прекрасною наружностию Леванда соединял звонкий и отменно приятный голос, и проповеди свои, которые и поныне могут служить образцами, говорил он еще лучше, нежели писал» (Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1891. Т. 1. С.65). Милорадович Михаил Андреевич (1771–1825) — в 1810–1812 генерал-губернатор Киева. Вероятно, дочь С. М. Ивкова, помещика Краснинского уезда.

⁷⁷Милорадович Михаил Андреевич (1771–1825) — в 1810-1812 генерал-губернатор Киева.

⁷⁸Вероятно, дочь С. М. Ивкова, помещика Краснинского уезда.

⁷⁹Глинка Ф. Н. (1786–1880) был адъютантом М. А. Милорадовича в 1803–1806 и 1812–1822.

⁸⁰Рачинский Виктор Денисович (ум. 1845). Возможно, к нему обращено письмо Абрама Андреевича Боратынского от 23 июля 1790 из плена (см.: Лица: Биографический альманах. Вып.2. М.; СПб., 1993. С. 211). Тетка А. А. Боратынского Ефросинья Васильевна была замужем за М. К. Рачинским.

⁸¹Неточная цитата из 69-го псалма.

⁸²Тугенбунд («Союз добродетели») — тайное политическое общество, существовавшее в 1808–1810 в Кенигсберге, его основной задачей было возрождение «национального духа» и свержение французского владычества: карбонары (карбонарии) — члены тайной организации «Carboneria», основанной в Италии в первой половине XIX в. с целью освобождения страны от французского ига; Гетерия (Этерия) — греческая революционная организация, созданная во второй половине XVIII — начале XIX вв. для освобождения Греции от турецкого господства.

⁸³Меттерних Клеменс (1773–1859) — австрийский министр иностранных дел (1809–1821), канцлер (1821–1848).

⁸⁴И. Б. Лыкошин был похоронен в Казулинской церкви.

⁸⁵Колечицкая М. П. (ум. 1832 в девичестве) — сестра П. П. Колечицкого. Жила недалеко от Щелканова в имении Доброселье, которое завещала П. П. и А. И. Колечицким. Запись А. И. Колечиикой о ее кончине см.: Полон. Пг., 1916. С. 127.

⁸⁶ Рачинская Екатерина Викторовна (ум. 1840) — старшая дочь М. И. и В. Д. Рачинских, замужем за Михаилом Михайловичем Лесли.

⁸⁷Дерфельден А. В. (урожд. Воронец) — дочь сестры И. Б. Лыкошина Аграфены Богдановны. О свадьбе «красавицы Анаст. Вас. Воронец с полковником Псковского полка Дерфельденом» см. в «Воспоминаниях» В. И. Лыкошина (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 12 об.)

⁸⁸Возможно, речь идет о семье артиллерийского майора А. И. Барышникова, «богача», жившего «верст в 10» от якушкинского Жукова (Записки, статьи, письма декабриста И. Д. Якушкина. М., 1951. С. ЗЗ, 26; см. также С. 531. Далее — Якушкин И. Д. Указ. изд.).

⁸⁹Мудров М. Я. (1772 или 1776–1831) — московский врач, талантливый клиницист, с 1813 профессор Медико-хирургической академии, основатель русской терапевтической школы.

⁹⁰Чеботарев Харитон Андреевич (1746–1815) — историк и географ; с 1776 профессор, а затем первый ректор Московского университета.

⁹¹Церковь Старое (Малое) Вознесение на Большой Никитской была построена в 1584, перестроена в 1627.

⁹²Грибоедова А. Ф. (1768–1839; урожд. Грибоедова) — мать А. С. и М. С. Грибоедовых. В. И. Лыкошин вспоминал в своих «Записках», что, когда они с братом Александром учились в университете, они «поручены были родственному надзору /.../ добрейшей» Анастасии Федоровны, которая «нежными попечениями заменяла» им мать (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр.143. Л. 16 об., 18).

⁹³Грибоедова М. С. (1792–1856), в замужестве Дурново. Фильд (Филл) Джон (1782–1837) — ирландский пианист-виртуоз, композитор и педагог, в России с 1802.

⁹⁴Шимановская Мария (1789–1831) — польская пианистка, композитор. Весной-летом 1822 состоялось ее концертное турне по России; первый концерт в Москве она давала 2 мая. С 1827 жила в Петербурге.

⁹⁵Биттер-вассер (буквально: горькая вода) — английская соль.

⁹⁶Ушакова П. А. (1748 или 1750–1824; урожд. Теряева) — дочь обер-секретаря Сената А. И. Теряева (1720–1783), внучка Прасковьи Никитичны Татищевой (в первом браке П. Н. Татищева была за И. Теряевым). По воспоминаниям Е. П. Яньковой, Ушакова в Москве «жила где-то на Немецкой улице за Елоховым мостом /.../ в доме все было по-старинному, как было в ее молодости, за пятьдесят лет тому назад /.../ она носила и платье и чепцы по прежней моле» (Рассказы бабушки. Указ. изд. С. 283). Г. Шторм называет также другой адрес: «Двор и строения П. А. Ушаковой находились в Ушаковском переулке; ныне — Хитров переулок, под. №2», в приходе Зачатьевского монастыря (Шторм Г. Потаенный Радищев. М., 1974. С. 142). Наряду с другими родственниками Ушакова опекала братьев Лыкошиных, когда те учились в Москве (Грибоедов в восп. С. 35).

⁹⁷Речь идет об Анне Николаевне Неклюдовой (урожд. Дмитриевой-Мамоновой), вдове Тамбовского губернатора С. В. Неклюдова, и ее дочери Марье Сергеевне (1798–1847), с 1817 жене В. Н. Шеншина.

⁹⁸Яниковы (Яньковы) — Елизавета Петровна (1768–1861; урожд. Римская-Корсакова) и ее дети (у нее было шестеро дочерей и один сын).

⁹⁹Имеется в виду Евдокия Николаевна Мещерская (1774–1837; урожд. Тютчева), сестра Н. Н. Шереметевой (см. прим. 44). В 1796 она вышла замуж за князя Б. И. Мещерского, который умер менее чем через три месяца после свадьбы. Летние сезоны она проводила «в своем звенигородском имении, в сельце Аносине. Там церкви не было, когда Мещерская купила имение. Она была очень благочестивая и набожная женщина и потому выпросила у митрополита Платона позволение построить у себя церковь. /.../ По соседству с Аносином (в селе Ламонове] жила Прасковья Александровна Ушакова /.../; она была дружна с княгиней» (Рассказы бабушки. Указ. изд. С. 127). Мещерская основала в Аносине богадельню, затем — женскую общину. Она хотела «устроить монастырь общежительный по образцу мужских, каковых тогда женских еще не было в московской епархии»; по ходатайству митрополита Филарета на это было получено высочайшее разрешение, в сентябре 1823 Мещерскую постригли в монашество под именем Евгении и «произвели во игуменью» Борисоглебо-Аносинского общежительного девичьего монастыря (Рассказы бабушки. Указ изд. С. 277, 276).

¹⁰⁰Милюкова Елизавета Дмитриевна (1795–?; урожд. Якушкина) была замужем за Мардарием Васильевичем Милюковым. Их дети: Владимир (1821–1841), Евгений (1822–1847) и Анна (1823–1842).

¹⁰¹Якушкина П. Ф. (?–1827; урожд. Станкевич) — двоюродная сестра Миропии Ивановны Лыкошиной: ее отец Филагрей Иванович Станкевич приходился братом М. И. Станкевич-Лесли, матери М. И. Лыкошиной. Д. А. Якушкин, ее муж, умер в Казулине, где часто гостило семейство Якушкиных. После того вдова с тремя детьми в течение нескольких лет жила у Лыкошиных, и дети воспитывались вместе.

¹⁰²Воронец В. Д. (1792–?; урожд. Якушкина) около 1810 вышла замуж за поручика В. В. Воронца, брата А. В. Дерфельден. К 1826 у Воронцов было 9 человек детей, они нуждались: И. Д. Якушкину приходилось посылать матери, Прасковье Филагриевне, «пособие в содержании» (Чернов С. Н. Имущественное положение декабристов //Красный архив. 1926. Т.2 (15). С. 213).

¹⁰³В Ливенском уезде.

¹⁰⁴Якушкин И. Д. (1793–1857) в ноябре 1822 женился на А.В. Шереметевой (1807–1846). Выйдя в отставку в 1818, он подолгу жил в своем имении — сельце Жукове Вяземского уезда Смоленской губернии. Жуково стояло на р. Дыме, в нем было «7 дворов /.../ дом господский деревянный с плодовым садом, мучная мельница» (цит. по: Щепкина Б. Помещичье хозяйство декабристов // Былое. 1925. №3 (31). С. 12). После свадьбы он почти на два года уехал в подмосковную Шереметевых Покровское, в июне 1824 вместе с женой, тещей и недавно родившимся сыном вернулся к себе в Жуково.

¹⁰⁵Шереметева Н. Н. (1775–1850. урожд. Тютчева) — жена В. П. Шереметева, тетка Ф. И. Тютчева.

¹⁰⁶Родство Лыкошиных с Полуехтовыми (Полуэктовыми) идет от Станкевичей: сестра Миропии и Филагрея Станкевичей Еванфия была замужем за И. И. Аргамаковым. На их дочери Екатерине Ивановне (1756–1811) женился В. Б.Полуектов, бригадир, в 1792 уездный предводитель дворянства в г. Никитине Московской губернии. Колечицкая встречалась в Москве с их дочерью Натальей (1782–1847), женой Н. И. Муханова (1761–1841 или 1843). Борис Полуектов (1778–1843), с детства записанный в Преображенский полк, начал служить в нем в 1798. В 1809 — полковник, с 1810 командовал 1-м батальоном полка. В 1813 в чине генерал-майора был назначен командиром Московского гренадерского полка; в 1818 — командиром 1-й бригады 2-П гренадерской дивизии. Во время учебы в университете братья Лыкошины часто бывали у Полуехтовых. Помимо Натальи и Бориса известны еще трое детей В. Б. Полуехтова: Варвара (1780–1843, в замужестве Фабр), Вера (1783–?, в замужестве Пенская), Екатерина (1785–?). Полуехтовы посещали и Хмелиту, и Казулино (Грибоедов в восп. С. 32, 34). В письме М. И. Лыкошиной из Казулина к дочери в Щелканово (11 октября 1818) сообщается: «Севодни от нас поехали Грибоедовы и Варвара Полуехтова, вчера обедали и зделали нам день премудреной, мы их ждали до 4-х часов, следовательно, обедали при свечах, немного посидевши, по обыкновению уехали, не приняв моего предложения остатна ночевать по невозможности переехать реку — но принуждены были от Днепра опять возвратится и так весь день прошел у меня в кутерме» (РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 2. Ед. хр. 5. Л. 83 об.).

¹⁰⁷Глинка М. В. (1791–1853) - жена Глинки С. Н. (1776–1847) с 1808. Братья Глинки (о Федоре см. выше) были уроженцами Смоленской губернии (Духовщинский уезд). В октябре 1812 П. П. Колечицкий писал матери: «сию пору не знаем наверное, где вы находитесь, а слышали от братца Сергея Николаевича Глинки, что вы изволили будто уехать в Нижний Новгород» (Полон. Указ. изд. С. 137).

¹⁰⁸Речь может идти об одном из двух братьев Архаровых: Николай Петрович (1740 или 1742–1814), с 1775 московский обер-полицмейстер, в 1782–1784 московский губернатор; Иван Петрович (?–1815) — в 1796–1797 военный губернатор Москвы. В 1797 оба брата были отставлены от службы и высланы в тамбовские поместья. В 1801 получили разрешение вернуться в столицы: Николай в основном жил в Москве, Иван — в Петербурге.

¹⁰⁹Адель была взята в дом в начале 1821 (см. вступительную статью). 4 апреля 1821 М. И. Рачинская, поздравляя сестру «с удачным возвращением из Москвы», писала: «Ты легко себе представить можешь, chere Nany, как я рада, что желание твое исполнилось в рассуждении маленькой иностранки, дай Бог, чтоб она тебе занимала и была бы полезна милой Анниньке» (РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1653. Л. 22).

¹¹⁰Колечицкий Г. Н. — сын Николая Михайловича Колечицкого, двоюродный брат П. П. Колечицкого. В ОР РГБ сохранились письма Г. Н. Колечицкого к княгине Н. П. Голицыной (1808–1816), которая, видимо, оказала ему содействие в решении какого-то судебного дела (Ф. 64. К. 99, Ед. хр. 28).

¹¹¹В ноябре 1817 М. И. Лыкошина писала дочери в Щелканово: «Papa очень спешит со строительством; он торопит архитектора закончить скорей план /.../ уверяю вас, что хотя новый дом нам необходим, мне будет жаль старого дома, где я была счастлива, воспитывая моих детей и радуясь их нежности» (РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 2. Ед. хр. 5. Л. 10 об.).

¹¹²Эгоизм [англ.).

¹¹³Хованский Николай Николаевич (1777–1837) — князь, с 1821 сенатор; с 1822 генерал-губернатор смоленский, витебский и могилевский; генерал от инфантерии.

¹¹⁴По-видимому, имеются в виду судья уездного суда подпоручик Григорий Степанович Энгельгардт и коллежский асессор, заседатель уездного суда З. В. Шевандин. По «Месяцеслову на 1825 г.» (СПб., 1825. 4.2; сведения за 1824) краснинским городничим значится капитан Михайло Алексеевич Гедеонов.

¹¹⁵Гурьев Дмитрий Александрович (1757–1825) — в 1810–1823 министр финансов; известен своим гурманством (манная каша, изготовленная на его кухне, получила название «гурьевской»).

¹¹⁶Милошевич (Красно-Милашевич) В.И. (1752–?) в 1796 был правителем Киевского наместничества; с 1801 сенатор; С 1817 — в отставке. См. письма В. И. и Е. Н. Милашевичей 1818–1825 в публикации А. М. Ремизова: В год войны. Указ. изд. С. 54–62.

¹¹⁷В 1866 Колечицкая делает примечание: впоследствии Варвара Васильевна Милашевич вышла замуж за О. М. Миклашевского, а «девиц», живших в Тростянке (в 71 версте от Красного на р. Соже), звали Верой, Любовью и Надеждой Захаровнами.

¹¹⁸Малашева П.И. (?–1824). См. РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1613. Л. 38 об. (письмо П. П. Колечицкого к жене от 28 января 1824 о том, что он «зван к Малашевым отдать последний долг Палагее Ивановне»).

¹¹⁹Несколько писем доктора Mandileny 1821–1822 из Черепова (в 53 верстах от Рославля, при речке Выдрыже) опубликованы Ремизовым: В год войны. Указ. изд. С. 71—75. С 1823 Mandileny жил в Москве.

¹²⁰Песталоцци Иоганн Генрих (1746–1827) в конце жизни перевел в Ивердён свою школу, основанную им ранее в Бургдорфе.

¹²¹Колечицкий Я. П. — лейб-гвардии прапорщик.

¹²²Шлиппенбах К. А. (1795–1859) — в 1813–1825 служил в Преображенском полку, в 1825 в чине полковника переведен в Московский полк, через четыре года вернулся в Преображенский; в 1831 произведен в генерал-майоры и с отчислением от полка назначен начальником Школы юнкеров. В примечании 1860 Колечицкая пишет, что он был их «добрым приятелем в Петербурге, женился на богатой Мавре Ник[олаевне] Смирновой, потом разными оборотами расстроил дела и нешастно кончил жизнь». М. Н. Смирнова была в близком родстве с Платоном и Петром Бекетовыми.

¹²³Лярский (Вонлярлярский) А.В. (1776 – после 1853?) — состоятельный помещик Смоленского уезда, знакомый старшего поколения Колечицких и Корбутовских (о нем см.: Ильин-Томич А.А. «Вот и все, что остается...» // Вонлярлярский В. А. Большая барыня. М., 1987. С. 4–5; Полон. Указ. соч. С.141, 145). Его жена Софья Ивановна (1782–?) — дочь коллежского советника И. Ю. Храповицкого (1739–1800). Ее старшая сестра Пелагея (1781–1854) была замужем за дядей П. П. Колечицкого Петром Михайловичем Корбутовским (см. прим. 68). «Деревенский образ жизни» Пелагеи Ивановны Корбутовской, по свидетельству ее соседа по имению, «очень верно, хотя и мимоходом, описан ее родным племянником, некогда весьма популярным писателем Василием Александровичем Вонлярлярским» в романе «Силуэт» (Русская старина. 1895. №8. С. 101).

¹²⁴Авторское примечание 1865 г.: «Из дочерей Лярских Елиз[авета] Алекс|андровна] была за братом [двоюродным братом П. П. Колечицкого — Публ.] Вл[адимиром] Ст[епановичем] Храпов(ицким) /.../; вторая Лярская София была игуменья в Киевском Фрол(овском) монаст(ыре), a Catherine умерла в молодости. — Старший Александр Алек[сандрович] женился на Вере Дм(итриевне) Полтарацкой и был прозван Monte-Cristo за роскошную жизнь и украшение его Вон-Лярова; он был любезнейший и добрейший человек, но прожектами расстроил свои дела». Об Александре Александровиче (1802-1861) см.: Дельвиг А.И. Полвека русской жизни. М.; Л., 1930. T. I (по указателю). Другой сын Вонлярлярских — Василии Александрович (1814–1853) — стал впоследствии известным беллетристом. Родовое имение сельцо Рай (в 7 верстах от Смоленска) досталось по наследству его дочери Софье (Ильин-Томич А. А. Проза Василия Вонлярлярского // Вонлярлярский В.А. Большая барыня. М., 1988. С. 5).

¹²⁵Светские игры (франц.).

¹²⁶П. В. Рачинский (ум. не ранее 1862).

¹²⁷Колечицкий Михаил Петрович — младший брат Я. П. и П. П. Колечицких. В начале 1811 был зачислен в Преображенский полк; осенью того же года прапорщиком переведен в Литовский; вместе с братом Петром участвовал в войне 1812–1814 гг., за Бородинское сражение произведен из подпоручиков в следующий чин. В 1817 в чине штабс-капитана переведен в Московский полк. Скоропостижно скончался в 1833 в Петербурге. Письма М. П. Колечицкого и его жены (урожд. Богданович) 1826 см.: Заветы. Указ. изд. С.151–152, 154. У них было трое сыновей: Петр, Павел и Иван; о трагической судьбе Ивана Михайловича см.: Русская старина. 1895. №10. С.109–110.

¹²⁸Преступление против родственных уз (франц.). Однако А. И. и П. П. Колечицкие не могли избежать родственных упреков: «Мы точно за вами гоняемся и нигде вас не поймаем, все Калечицкии нонечи принеосновательнаи стали» (письмо П. И. Корбутовской от 21 декабря 1826 печ. по: В год войны. Указ. изд. С. 86).

¹²⁹Корбутовский П. М. (до 1765–1834) — сын Михаила Ивановича (1703–1765), ротмистра Преображенского полка, и Февроньи Федоровны Корбутовских (после смерти мужа она вышла за секунд-майора князя Ивана Богдановича Друцкого-Соколинского); с 1787 служил в Преображенском полку, в 1796 был капитан-поручиком; в 1810–1813 предводитель дворянства Краснинского уезда. Судя по письмам П. М. и П. И. Корбутовских к Колечицким 1823–1826, они подолгу жили в Москве (В год войны. Указ. изд. С. 81–86). О жизни в Герчикове (Горчакове) сохранилось свидетельство современника: «Горчаково было село очень красивое, с огромным каменным барским домом и каменною же церковью /.../ От церкви к дому шла аллея огромных, великолепных каштанов, а самой дом был окружен цветниками, оранжереями и парком, по склону холмов спускавшихся к обширному пруду /.../ Владелицею этого села была /.../ почтенная, важная и чопорная старушка, вдова полковника екатерининских времен, П[елаге]я И[ванован]а К[орбутовска]я, которая зимою жила постоянно в губернском городе, а на лето переезжала сюда с целою свитою гостей, приживалок и дворовых людей» (Русская старина. 1895. №8. С. 99–100).

¹³⁰Храповицкий B. C. (1795–1861) — сын полковника, смоленского губернского предводителя дворянства (1786) С. Ю. Храповицкого (р. 1743) и Е. И. Друцкой-Соколинской (1769–1802), сводной сестры A. M. и П. М. Корбутовских; в чине прапорщика Литовского полка участвовал в войне 1812; в 1817, будучи подпоручиком, зачислен в Московский полк, уволен в отставку в чине поручика; смоленский совестный судья (1829–1835); уездный предводитель дворянства (1855). В июле 1822 он сообщал своим кузенам П.П. и М. П. Колечицким: «Несчастною женидьбою своею удалясь от всех родных, несовместными поступками своими заслужил справедливое их ко мне негодование. Но по блиской связи родства нашего долгом поставляю себе известить вас, любезные братцы, о происходящей важной перемене в жизни моей. Жена моя поведением своим вынудила меня просить о разводе, каковым делом я теперь и занят» (Заветы. Указ. изд. С. 145). Расторжение брака завершилось в 1826. Вторая жена В. С. Храповицкого — Е. А. Вонлярлярская (ум. 1880).

¹³¹Соколовская С. С. (р. 1790; урожд. Храповицкая).

¹³² Соколовский П. Е. — сын коллежского асессора Е.А.Соколовского, бывшего в 1794 ельнинским уездным предводителем дворянства; Соколовская Е.П. — с 1827 жена В. И. Лыкошина.

¹³³Колечицкий Н. М. — отставной поручик. У него было трое сыновей, которых он в 1812 послал в военную службу; «он пожертвовал для армии 3000 четвертей хлеба и исполнял за неимущих дворян все установленные повинности, истратив на этот предмет до 2000 руб. Война его совершенно разорила» (Вороновский В. М. Отечественная война в пределах Смоленской губернии. СПб., 1912. С. 246). Его брат, Петр Михайлович (ум. 1812), отец П. П. Колечицкого, — отставной ротмистр, краснинский уездный предводитель дворянства в 1786.

¹³⁴Салтыков Г. А. (1772–1829) — сын камергера графа А.В.Салтыкова, полковник.

¹³⁵Салтыкова Е. А. (р. 1776; урожд. Хераскова).

¹³⁶В 1825 он женился на богатой невесте М.П.Ушаковой; 27 апреля П.П. Колечицкий извещал жену, что дядюшка Николай Михайлович «уведомляют о помолвке брата Ив[ана] Н[иколаевича] с Мар[ией] Пет[ровной] Ушаковой и просют очень заехать к ним» (РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 1613. Л. 48).

¹³⁷Речь идет о сыне коллежского асессора Епафродита Ивановича Станкевича и Марфы Ивановны Нащокиной.

¹³⁸Друцкий-Соколинский А. К. (р. 1760?) — сын секунд-майора К. С. Друцкого-Соколинского (р.1732) и Анастасии Михайловны Колечицкой (р. 1742), флота капитан-лейтенант, смоленский уездный предводитель дворянства (С 1808).

¹³⁹Друцкий-Соколинский Н. К. (р. 1769) — с 1790 поручик.

¹⁴⁰Друцкий-Соколинский Владимир Никитич (p. 1806) — штабс-капитан, дорогобужский уездный предводитель дворянства (1854—1858), женат на П. Л. Боборыкиной.

¹⁴¹Д. И. (1795–1841) — коллежский регистратор, бельский уездный судья (1834–1835). Его мать Х. А. Пенская была замужем за секунд-майором Иваном Демьяновичем Потемкиным (р. 1757).

¹⁴²Потемкин С. Д. – ротмистр, сын майора Дмитрия Степановича Потемкина.

¹⁴³Е. Д. Каховская, как и ее сестра Авдотья, закончила первый выпуск Смольного института в 1776 (Черелнин Н. П. Императорское воспитательное общество благородных девиц. Пг., 1915. Т.З. С. 473).

¹⁴⁴ Имеются в виду дочери Марии Николаевны Каховской и князя Ивана Антоновича Друцкого-Соколинского (р. 1782): Мария (в замужестве Каленова); Агафья (Кусакова) и Елизавета (1811—1875). Правнук Е. Д. Каховской писал: «О ее чудачествах много прежде ходило рассказов /.../ известный писатель [Н. И.] Хмельницкий, бывший в то время губернатором в Смоленске, в своих "Бабушкиных попугаях" изобразил именно ее и ее способ воспитания своих внучек» (Русская старина. 1895. №8. С. 69).

¹⁴⁵Потемкин Н. Б. (р. 1751) — секунд-майор, смоленский губернский предводитель дворянства (1794–1797).

¹⁴⁶Возможно, речь идет о И. Н. Аничкове (р. 1777), титулярном советнике и смоленском уездном предводителе дворянства (1828).

¹⁴⁷Чернышева А. Р. (1744–1830; урожд. Ведель) — фрейлина, с 1784 вдова фельдмаршала З. Г. Чернышева.

¹⁴⁸Видимо, ему принадлежит небольшое письмо к А. И. Колечицкой (1823) за подписью H. Masson (В год войны. Указ. изд. С. 70).

¹⁴⁹Ольшевский Осип Данилович (ум. 1832) — генерал-лейтенант, в 1815 командовал Белорусским гусарским принца Оранского полком, позднее начальник Конно-егерской дивизии; близкий друг Д. В. Давыдова, который выдавал свою автобиографию «Некоторые черты из жизни Дениса Васильевича Давыдова» за сочинение Ольшевского. Об Ольшевском тепло вспоминал В. И. Лыкошин. служивший под его началом в 1815—1818 (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 30 об.-31).

¹⁵⁰Акинфиев (Акинфьев) Федор Владимирович (1789–1848) — полковник (1816), в 1817–1824 командир Переяславского конно-егерского полка; женат на Н. А. Римской-Корсаковой (см.: Гершензон М. О. Грибоедовская Москва; П. Я. Чаадаев; Очерки прошлого. М., 1989. С. 86, 92, 94, 96, 386). Сестра А. Ф. Грибоедовой была за неким Акинфиевым, вероятно, этим объясняется родство Лыкошиных с Акинфиевыми.

¹⁵¹Капитан А. В. Зыков в 1817 установил в своем имении Панизово (Понизовье) Мосальского уезда Калужской губернии памятник со следующей надписью: «В память потомству. 1816 г. 3 сентября в три часа пополудни Его Императорское Величество Государь Император Александр Павлович благоволил осчастливить сей дом» (Педашенко С. А. Памятники Императору Александру I. М., 1912. С. 54).

¹⁵²Зыкова А. А. — в замужестве Теплова, во втором браке Палицына.

¹⁵³Предположительно сын Прасковьи Ивановны Крутиковой и Василия Андреевича Вяземского.

¹⁵⁴Приступ ревности (франц).

¹⁵⁵Дочери Гавриила Ивановича Кругликова и княгини Е. П. Вадбольской, сестры И. Г. Чернышова-Кругликова; одна из них — Екатерина Гавриловна — была замужем за сенатором А. Г. Тепловым (Декабристы: Биографический справочник. М., 1988. С. 195); другая — Анна (1788–1855) — в замужестве Пражевская.

¹⁵⁶Речь идет о Екатерине, Варваре и Любови Андреевне Лыкошиных, дочерях Андрея Богдановича Лыкошина и Марии Васильевны Ваксель, племянницах И. Б. Лыкошина: Варвара вышла за М. Г. Осоргина, Любовь (предположительно) — за Моравского.

¹⁵⁷Cyprinus carpio (лат); по-русски — карп, карпий.

¹⁵⁸Имеются в виду сорта груш (от франц., буквально: «добрый христианин») и вишен (крупных и темно-алых, по словам В. И. Даля).

¹⁵⁹Голицын Александр Николаевич (1773–1844) — в 1816–1824 министр духовных дел и народного просвещения; с 1818 главноначальствующий над почтовым департаментом. 15 мая 1824 министерство духовных дел было упразднено, министром народного образования назначен Александр Семенович Шишков (1754–1841), а Голицын остался начальником почт.

¹⁶⁰Лыкошины были знакомы с С. С. Уваровым (1786–1855) по соседству их имений. «По другую сторону нашего Козулина, по Вельской большой дороге, был Холм Уваровых /.../ Дар[ья] Ивановна] Уварова /.../ умная и весьма приятная старушка, жила здесь скромно, но любила ездить к соседям и принимать их у себя запросто; ласковая, приветливая, с изящною французскою речью /.../ она представляла тип тогдашних аристократок, доступных и для простых смертных /.../ На вакации приезжали к ней сыновья [Сергей и Федор Семеновичи] — изящные молодые аристократы с своим важным гувернером l'abbe Monquin, и этот дом был для нашего детства училищем высокого тона и аристократического comme il faut». (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 14–14 об.) Позднее в Холме постоянно жил Ф. С. Уваров, а летом к нему приезжал брат Сергей. Попечителем Петербургского университета и учебного округа Уваров был в 1811–1822.

¹⁶¹Аракчеев Алексей Андреевич (1769–1834) — в 1815–1825 был докладчиком по делам Комитета Министров: все государственные дела шли через него.

¹⁶²Первое библейское общество учреждено в 1813 в Петербурге (президент А. Н. Голицын). Общество должно было переводить Библию с церковнославянского языка на русский, издавать и распространять ее. В 1824 Голицына сменил митрополит Серафим; в 1825 запрещена продажа уже напечатанного первого тома русской Библии; в апреле 1826 общество закрыто, его имущество конфисковано.

¹⁶³Пестель И. Б. (1765–1843) — в 1806–1819 генерал-губернатор Сибири; с 1816 член Государственного Совета. После отставки, в июне 1823 переехал в Васильево, небольшое родовое имение (149 душ), принадлежавшее его жене Елизавете Ивановне (ум. 1836; урожд. Крок). Их дочь — Софья (1810 – после 1875).

¹⁶⁴Храповицкий И. С. (1785–1851) — генерал-майор, в 1821–1829 смоленский губернатор, губернский предводитель дворянства (1838–1841); женат на Е. А. Клейнмихель, сестре П. А. Клейнмихеля.

¹⁶⁵«Я привез к вам барона»; «Барон грязный и мокрый»; «Сейчас вы узнаете, как один барон равнины Пуату...» (франц.).

¹⁶⁶В поисках новой гувернантки принимала также участие жена доктора Мandileny. 23 мая 1823 она писала А. И. Колечицкой из Москвы: «Я уже видела мисс Блэкуд, которая мне показалась очаровательной особой, она мне сказала, что никакого письма ею не получено от вашей сестры [невестки. — Публ.], тогда я ей сообщила все то, что вы хотите от особы, которая должна быть при вашем ребенке» (цит. в переводе Ремизова по: В год войны. Указ. изд. С. 77).

¹⁶⁷Муравьев М. М. (1796–1866) с 1820 находился в отставке в чине подполковника. Его жена — Пелагея Васильевна (1802–1871; урожд. Шереметева), старшая сестра жены И. Д. Якушкина. Якушкин вспоминал: «24 и 25-го года я жил в Жукове, ни с кем не видаясь, кроме Пассека, Мих. Муравьева и Левашевых, и то довольно редко по дальности между нами расстояния» (Якушкин И. Д. Указ. изд. С. 56). В Рославльском уезде Смоленской губернии у Муравьева были имения Хорошково и Лозинцы. Колечицкая указывает ту страницу своих записок, где говорится о А. В. Шереметевой, в наст. изд. см. С. 299.

¹⁶⁸Фон-Визин (Фонвизин) Михаил Александрович (1787–1854) в 1822 вышел в отставку в чине генерал-майора. Якушкин познакомился с Павлом Христофоровичем Граббе (1789–1875) в начале 1818 в Москве. Граббе был командиром Лубенского гусарского полка, который вскоре был переведен в Дорогобуж, по соседству с Жуковом. С 1823 он в чине полковника служил в Северском конно-егерском полку.

¹⁶⁹Пассек П. П. (ум. в апреле 1825) — отставной генерал-майор, друг Якушкина с 1819. В марте 1825 последний сообщал П. Я. Чаадаеву: «Теперь скажу тебе о себе, что я девять месяцев как поселился в своей деревне Жукове /.../ соседей знакомых у нас почти нет; ближайший — Пассек — от меня шестьдесят верст /.../». Имение Пассека — деревни Яковлевичи и Крашнево — в Ельнинском уезде Смоленской губернии было, по словам Якушкина, «прекрасно устроено» (Якушкин И. Д. Указ. изд. С. 243, 32). О Пассеке см. также: Модзалевский Б. Л. Роман декабриста Каховского. М., 1991. Гл. 2.

¹⁷⁰Деятельная натура (англ.).

¹⁷¹Дети Якушкиных: Вячеслав (1823–1861) и Евгений (1826–1905). Второй сын родился в то время, когда Якушкин находился под арестом. Упоминание о нем в записи Колечицкой пол 1824 г. — анахронизм (подробнее см. вступительную статью). Ср.: «Все говорят, что это ангел [Вячеслав], и не потому, что я его мать, а потому, что это правда (Дневник А. В. Якушкиной // Новый мир. 1964. №12. С. 140).

¹⁷²Литовский лейб-гвардейский полк был сформирован в ноябре 1811: в него попал 2-й батальон Преображенского полка, а также офицеры и нижние чины многих других полков. С осени 1817 полк был поделен на две части: два его батальона стали называться лейб-гвардейским Московским полком, а третий, расквартированный в Варшаве, сохранил название Литовского полка. Сослуживцы П. П. Колечицкого: Адлерберг Эдуард (с 1829 Владимир) Федорович (1791–1884), в 1811 вступивший прапорщиком в Литовский полк из камер-пажей. С 1817 адъютант вел. кн. Николая Павловича. Тогда же в чине поручика зачислен в Московский полк. С 1820 — полковник, с 1823 — управляющий канцелярией генерал-инспектора по инженерной части, с 1825 — флигель-адъютант. Исленев (Исленьев) Петр Александрович попал в Литовский полк из Преображенского также в 1811; за участие в битве под Бородиным награжден орденом св. Владимира 4 класса с бантом. В 1817 уволен от службы «за ранами полковником с мундиром» (Маркграфский. Указ. соч. Приложение. С. 26). Шульгин Дмитрий Иванович (1785–1854) переведен в 1811 из Преображенского полка (где служил с 1800) в чине штабс-капитана. Будучи полковником, в 1817 переведен в Московский полк. В 1824 в чине генерал-майора командовал 3-й бригадой 2-й гренадерской дивизии.

¹⁷³Дибич Иван Иванович (1785–1831), отличившись в войне 1812 г., был назначен начальником штаба 1-й армии. С 1820 стал постоянным спутником Александра I в его путешествиях. С 1824 начальник Главного штаба.

¹⁷⁴Кононов Акинфий Никитич — штабс-капитан, дорогобужский уездный предводитель дворянства.

¹⁷⁵Этот эпизод свидетельствует о том, что в последние годы жизни в поведении Александра 1 проявлялись те же болезненные подозрительность и раздражительность, которые отличали его отца, Павла I. Напротив, начало царствования Александра было отмечено мгновенной переменой в костюме. Как известно, покойный император не выносил круглых шляп — «не прошло двух дней после известия о кончине Павла, круглые шляпы явились на улицах» (Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1892. T. I. C. 180).

¹⁷⁶Имеется в виду речь Александра I на открытии польского сейма 1 марта 1818.

¹⁷⁷Т. е. у М. И. Рачинской. Когда Kitty Feveryear попала в дом Колечицких, ее стали звать по-русски Катериной Петровной.

¹⁷⁸Кондильяк Этьен Бонно (1715–1780) — философ-сенсуалист. А. И. Колечицкая читала «Учебный курс», который был написан им для внука Людовика XV (в 13 тт., 1769–1773).

¹⁷⁹Граф Николай Люавпг Цинцендорф (1700–1760) разрешил поселиться в своих владениях близ Бертельсдорфа моравским (иначе чешским, богемским) братьям — религиозной секте, основанной в Богемии в XV в.

¹⁸⁰В 1860 Колечицкая сделала следующее примечание на полях: «Это было, когда Царская фамилия приехала в Москву перед рождением Александра Николаевича (ныне царствующего Государя); был большой выход от Красного крыльца в Соборы. Государь Александр подавал руки вдовствующей Императрице Марии Фед[оровне] и супруге своей Елисавете Алексеевне, сзади шел в. кн. Николай Павлович] с Александрою Федоровною; я была тогда невестою, и Пьер мне представил некоторых из своих сослуживцев».

¹⁸¹Здесь Колечицкая приводит отрывки из двух писем Елизаветы Алексеевны от 19 и 23 ноября 1825 (см.: Шильдер Н. К. Император Александр I. Т.4. СПб., 1905. С. 386).

¹⁸²Накануне своих именин, праздника перенесения мощей благоверного князя Александра Невского.

¹⁸³Серафим (Степан Васильевич Глаголевский; 1757 или 1763–1843) — с 1821 митрополит Новгородский, Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский.

¹⁸⁴Виллие (Вилье) Яков Васильевич (1767–1854) — лейб-медик Александра I.

¹⁸⁵Этот «вычет» существует в самых различных вариантах и списках; см., например: РГАЛИ. Ф. 2591. Оп. 1. Ед. хр. 369 («Годы жизни и царствования Александра I, вычисленные по системе пророчества Иезекиля») и Ф. 373. Оп. 1. Ед. хр.10 («Удивительное сочетание чисел»).

¹⁸⁶Скорее всего, имеется в виду Федор Иванович Талызин (1773–1844) — генерал-лейтенант (с 1820), в 1824–1826 командир 11-й пехотной дивизии.

¹⁸⁷Панкратьев Никита Петрович (1788–1836) — генерал-майор (с 1817), в 1823–1827 командовал 2-й бригадой 11-й пехотной дивизии. Его жена — Анна Гавриловна Бибикова, сестра Д. Г. Бибикова, героя войны 1812 г.

¹⁸⁸Свечин Никанор Михайлович (р. 1772) — генерал-лейтенант (с 1826), в 1823–1828 — командир 10-й пехотной дивизии.

¹⁸⁹Иосиф IV Величковский — епископ Смоленский с 1821; в 1833 по собственному желанию удалился на покой в Киевскую лавру.

¹⁹⁰Вебер Карл Мария фон (1786–1826) — немецкий композитор и дирижер; основоположник немецкой романтической оперы.

¹⁹¹Пестель Павел Иванович (1793–1826) — старший сын И. Б. и Е. И. Пестелей, полковник, с 1821 командир Вятского пехотного полка; бывал в Васильеве несколько раз (достоверно известно, что с 26 февраля 1824 он провел здесь около двух недель, затем вернулся 6 мая и прожил у родителей до 17 июля). 23 февраля 1826, вскоре после того, как Пестели получили известие об аресте сына, И. Б. Пестель отправился в Петербург. 3 июня в Петропавловской крепости состоялось его свидание с Павлом. После казни отец вернулся в Смоленск и только там 28 июля узнал, какой именно смертью погиб его сын, — до этого ему говорили, что он расстрелян. Другой сын Пестелей — Владимир — находился 14 декабря на Сенатской площади в рядах правительственных войск, за что был награжден орденом св. Анны 2-й степени.

¹⁹²Ср. с тем, что писала Е. И.Пестель своему сыну Павлу в марте 1825: «Как была бы я огорчена, если бы я узнала, что кто-либо из моих сыновей мог быть в числе так называемых либералов, которые вообще, а у нас в особенности, есть то же, что поджигатели» (Красный архив. 1926. Т. З (16). С. 187).

¹⁹³Последние десять лет жизни Е. И. Пестель провела «в тяжкой болезни от неописанной горести ее материнского сердца» (Русский архив. 1875. Кн. 1.№4. С. 407).

¹⁹⁴Это письмо (от 1 мая 1826) С. И. Пестель передала вместе с другими семейными материалами в «Русский архив», где оно и было напечатано в 1875. Пересказ А. И. Колечицкой очень близок к тексту, опубликованному П. И. Бартеневым. Приводим соответствующие места: «Не знаю, какова будет моя участь; ежели смерть, то приму ее с радостью, с наслаждением: я утомлен жизнию, утомлен существованием. Но когда подумаю о вас, мои дорогие, мои добрые родители, то желал бы, чтобы Государь меня помиловал для того, чтобы я мог посвятить вам всю мою жизнь /.../ Во всяком случае, любезные родители, вы будете моею последнею, как были всегда, моею постоянною мыслию, и последний мой вздох будет вздох любви к вам /.../ Сердце мое, по истине, нисколько не участвовало в том, что творила голова, и я могу, наверное, сказать, что когда бы настала минута действовать, то сердце остановило бы голову /…/ Радуйтесь же теперь со мною! /.../ вера в нашего Спасителя составляет теперь мое счастье и мое утешение. Я вижу жизнь в другом виде и смерть содержит для меня восхитительные надежды /.../ Я вас так люблю, что желал бы, чтобы вы могли совершенно забыть меня /.../ Я даже смерть почту за счастье в сравнении всякого заключения» (Русский архив. 1875. Кн. 1. № 4. С. 421–422).

¹⁹⁵Родители Пестеля в течение нескольких лет надеялись разрешить его сомнения «относительно Спасителя нашего, Сына Божия», что отразилось в их письмах. 8 сентября 1825 Е. И. Пестель писала ему: «Я желала бы видеть, что ты следуешь наставлениям нашего Божественного Спасителя для твоего же спокойствия и твоего счастья в сем мире и для твоего вечного счастья в мире будущем, которое мой Спаситель стяжал для меня ценою Своей крови» (Красный архив. 1926. Т. З (16). С. 183, 186)

¹⁹⁶П. П. Колечицкий отправился в Петербург вместе с «Петрушей и Митинькой» Рачинскими и их отцом В. Д. Рачинским, они прибыли туда 16 октября 1826. Письма Колечицкого к жене из Петербурга см.: РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр .1613. Л. 50–62 об. 30 ноября его сестра М. П. Колечицкая сообщала Анастасии Ивановне, что «получили письма приятнейшие от 20-го сего месяца от любезного брата Петра Петровича: пишет, что милой Петруша екзамент выдержал и везут его к представлению Его Высочества» (Заветы. Указ. изд. С. 152). Колечицкий вернулся домой в декабре.

¹⁹⁷Циммерман Иоанн Георг (1728–1793) — швейцарский врач и философ, писал по-немецки. А. И. Колечицкая могла читать его известные сочинения «Мысли об уединении» (1756) или «Об уединении» (в 4-х тт., 1773–1786), последнее, скорее всего, было ей известно во французском переводе Л. Мерсье (1788).

¹⁹⁸Иогель Петр Андреевич (1768–1855) — московский танцмейстер и устроитель детских балов.

¹⁹⁹Грибоедов Алексей Федорович (1769–1833?). Колечицкая называет его «внучатым братом» своей матери (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 37).

²⁰⁰Увеселительные прогулки (франц.).

²⁰¹Имеются в виду М. С. Грибоедова (см. выше) и дочь А. Ф. Грибоедова от первого брака Елизавета Алексеевна (1795–1856), впоследствии жена И. Ф. Паскевича и владелица Хмелиты; возможно, речь также идет о ее сводной сестре Софье Алексеевне Грибоедовой, которая с 1828 была за С. А. Римским-Корсаковым (Гершензон М. О. Грибоедовская Москва; П. Я.Чаадаев: Очерки прошлого. М., 1989. С. 62). См. также: Тархова Н. А. Грибоедовская усадьба Хмелита // А .С. Грибоедов: Материалы к биографии. Л., 1989. С. 60

²⁰²Из этой переписки известно письмо Жюли Капбель к Анастасии Лыкошиной от 4 июля 1811 из Москвы, где, в частности, говорится: «Я не надеюсь иметь счастье обнять вас в скором времени, мой любезный друг, так как М-me Грибоедова намеревается на будущий год поехать в Петербург, и возможно, что мы пробудем там долго. Сообразуясь с собственным моим сердцем, я надеюсь, что и вы меня не забудете и всегда будете меня считать вашим верным другом» (В год войны. Указ. изд. С. 48).

²⁰³Поместье Ивана Яковлевича Энгельгардта в 33 верстах от Дорогобужа, при Днепре, где жила подруга детства А. И. Колечицкой Екатерина Энгельгардт (в замужестве Белкина). Ее мать — Прасковья Ивановна, урожденная Любучина.

²⁰⁴Постройка этой церкви начата в 1800 (см. выше). Она была каменной, двухэтажной, с четырьмя престолами: Сошествия Святого Духа, Рождества Богородицы, Георгия Победоносца и Николая Чудотворца (Сенковский А. Краткое описание церквей Смоленской епархии. Смоленск, 1898. Вып.1. C.111). В. И. Лыкошин вспоминает: «Летом 1809 года новая церковь наша была окончена, и стали готовиться к освящению трех престолов нижнего яруса, мать поехала в Москву для закупки утвари церковной и взяла меня с сестрами, Марьею и Настею, с собою. Это было в июне» (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 20 об – 21).

²⁰⁵В. И. Лыкошин писал: «Когда отец решился выстроить каменный храм, то в 1800 году вызвали из Москвы архитектора Тархова, ученика Академии Художеств Кремлевской» (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 9 об.). «Архитектор Матвей Мат[веевич] Тархов прожил в доме нашем около двадцати лет, учил нас всех рисованию, играл с отцом по вечерам в пикет и был строителем многих соседних храмов» (Там же. Л. 34 об – 35).

²⁰⁶Ср.: «В нашем селе Казулине была деревянная двухпрестольная церковь в нескольких шагах от дома, построенная за полтораста лет назад и еще довольно крепкая, но зимою очень холодная; ее окружали крытые галереи, а внизу во всю церковь был склеп; она стояла среди кладбища, где были часовни соседних семейств для погребения их покойников. Несколько берез осеняли это древнее кладбище, а за ним находились дома церковнослужителей» (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Ед. хр. 143. Л. 9).

²⁰⁷Имеется в виду эпистолярный роман Стефани Фелисите Жанлис (1746–1830) «Маленькие изгнанники, или Переписка нескольких детей» (1798).

²⁰⁸Казулинский дом избежал разорения благодаря тому, что рядом находились «пикеты, из вооруженных дворовых людей составленные, /.../ дворовые люди с. Казулина, собрав окольных крестьян и дворовых людей, пошли вслед за неприятелями, которые, увидя себя окруженными толпою поселян, /.../ начали отступать с оставлением на пути всего ими награбленного/.../» (Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. М., 1962. С. 196).

²⁰⁹В. Д. Рачинского

²¹⁰П. В. Рачинского.